Страница 5 из 20
— Эй, на «Сирене», — окликнул Михайлов вылезшего на палубу замызганного матроса. — Где у вас старший офицер?
— Так что третьего дня застрелимшись… — нехотя ответил матрос и тут же скрылся в люке. В руках он держал странный полосатый сверток. Старший лейтенант ловко пронырнул узкую стальную шахту и очутился в центральном посту. Здесь три полуголых матроса азартно резались в карты. Один из них, вислоусый крепыш, встал и заслонил широченной спиной товарищей по игре. Голая грудь его была изукрашена замысловатой японской татуировкой. Перебитый нос придавал ему вид свирепый и отчаянный.
— Кондуктор Деточка, — вальяжно представился крепыш. — Боцман этого парохода.
— Где офицеры?
— А хто хде. Ремонт…
— Почему картеж?! Кто этот голый? — кивнул Михайлов на матроса, прикрывавшего срам бескозыркой.
— О тот? — уточнил боцман. — Та проигравься на всю одежду… Нательный крест на кон поставил. Отыграться хочет. Нас, ваше благородие, тут как кутят в лукошко собрали. Мол, топить, так всех разом… Штрахвованные мы.
— Тебя за что?
— Та перекрыл кислород одному гаду, чтоб до чужих баб не лез…
— Тебя? — ткнул пальцем Михайлов в матроса, так и не выпустившего из рук карты.
— За дерзостные речи против начальства.
— Тебя? — старлейт перевел взгляд на проигравшегося.
— Юнкер флота Покровский, ваше благородие. Списан на «Сирену» за дуэльный поединок.
— Из студентов?
— Так точно. Петроградский политехнический.
— Очень хорошо. Оденьтесь. Ваш долг я выплачу из своего жалованья. Боцман, на моем корабле карты будут только штурманские. Увижу кого с колодой — вздерну на перископе!
Михайлов перелез в носовой отсек. Брови его поднялись к козырьку фуражки. На запасных торпедах лежал распе-ленутый младенец и верещал, дрыгая ножками.
— Эт-то что такое?
— Так что младенец мужеского полу, вашсокродь! — обескураженно развел руками длинный худой матрос, которого Михайлов уже видел на палубе. — Тут бабье с утра работало… Нашли вот в боцманской выгородке. Подкидыш, значит.
— Чей грех? — поинтересовался командир, стараясь быть спокойным.
Матросы захмыкали, пряча глаза.
— Царя морского, — один за всех ответил боцман, пытаясь завернуть ребенка в чистую тельняшку. — Вот тут и записка при ём. Мамаша, черти б ее колыхали, просит, чтобы крестили Павлом и сделали, значит, из него доброго моряка.
— Младенца в сиротский приют! — распорядился Михайлов. Потом передумал. — Отставить в приют. Свезешь, — кивнул он кучерявому матросу, — как тебя?!
— Нефедов, вашсокродь.
— На вот тебе «синенькую»… Свезешь в Форос на дачу приват-доцента Михайлова. Я ему записку напишу.
— Слушаюсь, вашсокродь! — радостно гаркнул Нефедов.
Юнкер флота Покровский, миловидный интеллигентный юноша, помогал Михайлову монтировать в центральном посту «Сирены» сложную установку, напоминавшую орган с причудливо перевитыми трубами.
— Иерозвуки издает не только штормовое море, — объяснял изобретатель своему помощнику, — но и все работающие машины. Шум судовых винтов в воде можно услышать, ну, скажем, за три мили. А иерозвуки, рождаемые вибрацией корпуса, слышны за сотни миль. Значит, корабли противника можно обнаруживать еще до того, как над горизонтом покажутся их дымы… Вот этому я и буду вас учить.
— Ваше благородие…
— В неслужебное время я для вас Николай Николаевич.
— Николай Николаевич, можно ли искусственно генерировать иерозвуки? Не дожидаясь, когда разволнуется море…
— Можно. Над этим я как раз и бьюсь. Кое-что уже удалось…
— Но если удастся создать достаточно мощный иерогеператор, то… То человечество обретет могучее оружие, эдакий меч-кладенец… — развивал свою мысль Покровский.
— Да, в убийственной силе иерозвука я уже имел несчастье убедиться, — вздохнул Михайлов. — Как выяснилось он может остановить сердце, разрушить клетки головного мозга.
— Представляете, в сторону вражеской, армии направляется мощная иероволна, у всех вражеских солдат разом останавливаются сердца. Полки, дивизии, корпуса падают замертво. Не нужны пулеметы, орудия, аэропланы!
— И когда человечество осознает гибельность такого оружия, то все войны изживут себя. На земле настанет вечный мир… Что это у вас за проводок над головой?
Покровский дернул за свисавший с подволока проводок, и на штурманский столик свалилась огромная корабельная крыса, которая тут же шмыгнула под ближайший трубопровод.
— Черт, какая мерзость! — возмутился Михайлов. —
И много тут этой дряни?
— Хватает, — невозмутимо сообщил боцман Деточка. — Не лодка, плавзверинец. В ремонте стоим. Набежали хвостатые. Житья от проклятущих нет. Никаким их ладаном не выкуришь… :
— Выкурим, — пообещал Михайлов. — Достаньте мне завтра духовую трубу из оркестра. Корнет-а-пистон…
— Слушаю-с! Медную музыку страсть как обожаю!
…В раструб духового инструмента командир «Сирены» вставил небольшое приспособление вроде сурдинки, поднес мундштук к губам и проиграл беззвучный пассаж. Потом вызвал боцмана и приказал:
— Отдраить на лодке все люки!
Когда его приказание было выполнено, Михайлов спустился в центральный пост и заиграл на своей бесшумной трубе. Он шел из отсека в отсек, а впереди него бежала, выскакивая в лодочные люки, перебегая по швартовым на стенку, стая черных портовых крыс. Их гнали иерозвуки, неслышимые, но невыносимые для живых существ.
Боцман Деточка от удивления сбил фуражку на затылок:
— Всякое видал, ваше благородие, но такую чуду — господь не привел.
— Это как в сказке Андерсена! — восхищался юнкер флота Покровский. — Помните, мальчик волшебной флейтой выгнал всех мышей из города?
Но боцман Андерсена не читал… Он насаживал на швартовы жестяные диски крысоотбойников.
Подводная лодка «Сирена» вышла в свой первый боевой поход с новым командиром. Волны захлестывали мостик, где старший лейтенант Михайлов в тщетной надежде обозревал море в бинокль.
Сигнальщикам он посулил:
— Первому, кто обнаружит неприятеля, — Георгиевский крест и от себя лично жалую сто рублей. Зрите, братцы, в оба!
Сигнальщики жаловались:
— Все глаза проглядели, ваше благородие! Хучь бы дымок где. Затаились супостаты. В море не выходят.
Михайлов спустился в центральный пост, где юнкер Покровский прижимал к ушам слуховые трубки, пытаясь уловить иерозвуки неприятельских судов.
— Ну что, Юрий? Тихо?
— Один фон идет, Николай Николаевич… Михайлов потер усталые глаза.
— А что, если мы попробуем послушать в подводном положении? Обычный звук распространяется в воде лучше и дальше, чем в воздухе. Может быть, и низкие частоты иероизлучения подчиняются тем же законам?
— Да, если учесть, что иерозвук во сто крат лучше проникает сквозь металл и, камень, чем обычные шумы, — охотно поддержал юнкер идею командира, — то чтоему водная среда?!
Михайлов крикнул в переговорную трубу:
— По местам стоять, к погружению!
Он сам задраил верхний рубочный люк, и в балластных цистернах «Сирены» взбурлила забортная вода. Теперь Михайлов и Покровский вместе сидели у «иерофона», как назвал изобретатель свой аппарат.
— Боцман, держать глубину тридцать футов! — распорядился командир. Через некоторое время командир приказал:
— Боцман, погружайся на глубину сто пятьдесят футов…
— Есть погружаться на глубину сто пятьдесят футов.
— Глубина сто пятьдесят футов… — бесстрастно доложил боцман, а сам украдкой перекрестил глубиномер и тяжело вздохнул.
Лодка шла на предельной глубине. Сквозь заклепки сочилась забортная вода. Увесистые капли звучно шлепались в мертвой тишине. Матросы подставляли под опасную капель жестянки из-под консервов.
— Есть! — радостно вскрикнул Покровский. Стрелка основного прибора «иерофона» дрогнула, отклонилась и мелко задрожала у румба «зюйд-зюйд-вест».
— Рули на всплытие! — тут же отозвался Михайлов. — Курс 190… На какой глубине открылся иерозвук? — спросил он Покровского.