Страница 19 из 20
— Ну вот, — вздохнула она, выкладывая на столик пакет с горячими «караимками», — опять я использую служебное положение в личных целях. Пора увольнять.
— Что делать, — буркнул Алексей Сергеевич, — если у вас такие кретинские законы. Можно сколько угодно грабить мертвых, но стоит только сказать, что это плохо, как …
— Сказать! — назидательно перебила Оксана Петровна — А не распускать руки. Надо уметь спорить и владеть своими нервами. Впрочем, я вас совсем не осуждаю…
Она вдруг рассмеялась.
— Сына выпустили, так тут же сел отец. Кто из вас яблоня, а кто яблоко?
— Как! Вадима отпустили?! Он не виновен?
— Считайте, что он отделался легким испугом. И порядочным штрафом. Теперь его черед учить папу уму-разуму… Позвонил мне Покровский и сказал, что чертежами Михайлова Стеша, оказывается, оклеила стены во время ремонта. Она призналась ему в этом незадолго до смерти.
— Что же он столько молчал?
— Я его тоже об этом спросила. А он говорит: «Представьте, что к вам в дом приходит полоумный старик и уговаривает вас содрать со стен обои, потому что под ними — чертежи гения. Что бы вы ему сказали?» Он сам узнал об этом недавно.
— Так надо же немедленно ехать! — вскочил Шулейко.
— Вот я и договорилась, — невесело усмехнулась Оксана Петровна, — что вы будете работать там на погрузке строительного мусора. Дом Михайлова — в зоне реконструкции жилого квартала…
— Стой! — заорал Шулейко, выскакивая из милицейской машины. Экскаватор занес свою чугунную гирю над куском последней стены михайловского дома. По грудам обломков он пробрался к стене и стал срывать с нее многослойные наросты обоев.
— Чего, клад, что ли, ищешь? — поинтересовался чумазый экскаваторщик, насмешливо глядя, как осторожно отделяет Шулейко пожелтевшие бумажные пласты.
— Клад! — уверенно отвечал Алексей Сергеевич. Наконец он добрался до нужного слоя. В его руках
оказался обрывок старого чертежа.
— Есть! — радостно закричал он пробиравшейся через завал Оксане Петровне. — Нашел!
— Да, это его рука, — сказала она, разглядывая трепещущий на ветру клочок бумаги.
Шулейко с тоской обвел глазами развалины. Оксана Петровна еще пыталась извлечь из мусора куски обоев. Но было ясно, что чертежи инфрагенератора утрачены. Навсегда.
— Ладно, граждане, — распорядился экскаваторщик, — не мешайте работать!
Чугунная гиря с размаху ударила в остаток стены. Кирпичная пыль взвилась над руинами дома.
Превеликое усердие, с которым Шулейко разбирал останки дома Михайлова, вознаградилось лишь тем, что вместо четырнадцати определенных судом суток его отпустили на седьмые. Домой он унес ворох обойных обрывков. Весь вечер, вдвоем с Вадимом они отмачивали их в ванной, осторожно отделяя клочки Михайловских чертежей. Увы, фрагменты были слишком разрозненны, чтобы дать хоть какое-то представление о Михайловском иерофоне.
Зато утро преподнесло Алексею Сергеевичу приятный сюрприз. Щелкнув замком на требовательный звонок, он даже попятился от неожиданности. В дверях стояла Оксана Петровна, облаченная в платье-«сафари» с крошечным букетиком лаванды, вставленным в одну из петелек декоративного патронташа.
— Я за вами! — улыбнулась она. — Там внизу ждет Трехсердов. Едем к его дочери. У нее сохранились какие-то бумаги Надежды Георгиевны.
— Вадима взять можно?
— Конечно.
Серые «Жигули» неслись по улицам Севастополя.
— Нинка у меня толковая, — рассказывал за рулем Павел Николаевич. — В Госстрахе работает. Она все хотела эти бумажки в музей снести. Потом жалко стало. Там такие письма про любовь закручены, в романе не прочтешь… Ну, фотографии старые на картонках — само собой.
— А чертежи, расчеты не попадались? — спросил Шулейко с надеждой.
— А черт его знает. Оно мне надо? Нинка там разбирала. Счас посмотрим. Она во-он в том доме живет…
Нина Павловна, женщина лет сорока, в халате и бигудях, вытащила из чулана стремянку и подставила к антресоли.
— Может быть, я достану?! — предложил свои услуги Шулейко.
— Ой, что вы, тут черт, ногу сломит! — весело отмахнулась от его помощи хозяйка. — Тут только я сама разберусь… Подальше положишь, поближе возьмешь… — приговаривала она, с грохотом раздвигая на антресоли роликовые коньки, старую лампу, тазик для варенья.
— Мам, ты что ищешь? — крикнула из кухни дочь-старшеклассница.
— Да портфель с дедушкиными бумагами… Ты его не видела?
— Видела.
— Как где? Ты же сама, мне велела очистить антресоли от хлама. Ну, я и очистила. Видишь, как просторно стало.
— Неужели выбросила?
— Не выбросила, а сдала на макулатуру… Мам, ну чего ты так… Мне трех килограммов на «Французскую волчицу» не хватало…
— Валечка, милая… Что же ты наделала?
— Ну ты же сама ругалась: теснота теснот, утюг приткнуть некуда. Сама же собиралась их выбросить!
— Да не выбросить, а в музей снести. Тут вмешался Павел Николаевич:
— Стоп! Когда ты их сдала в макулатуру?
— Позавчера пятница была? — спросила Валя. — Значит, позавчера.
— Вот что, — распорядился Трехсердов. — Надо на склад смотаться. Может, вывезти еще не успели. Поехали! Тут недалеко.
Монблан из старых газет, книг, журналов… Шулейко, Павел Николаевич, его дочь и Валя, утопая по колено в бумагах, перебирали связки макулатуры.
Из-под ног Шулейко вывалилась картонная коробка. Из нее посыпались письма, тетради, фотокарточки…
— Кажется, нашел! — радостно закричал он. Нина Павловна бросилась к нему, выхватила у него из-под ног несколько писем, глянула на конверты и разочарованно бросила в кучу.
— Нет, это чьи-то другие…
У подножия бумажной горы работал прессовальный автомат. Парень в джинсовой куртке бросал в него пухлые пачки бумаг, и из машины вылетали плотно сбитые брикеты.
Хрксь, хрясь, хрясь! — лязгал мощный пресс.
— Чего ищете? — полюбопытствовал парень. — Документы что ль потеряли?
— Документы, — тяжело вздохнул Шулейко.
— Пиши пропало! — махнул рукой парень. — Вчера три самосвала вывезли…
— А что это вы по воскресеньям работаете? — невесело спросил Шулейко, глядя, как машина пожирает очередную порцию старых бумаг.
— Хозрасчет у нас, — пояснил парень. — Вот и вкалываем.
Автомат работал без остановки. Вокруг него собрались все, кто искал архив командира «Святого Петра». Усталые, они понуро смотрели на четкую работу машины.
— Павел Николаевич, — Оксана Петровна первой нарушила тягостное молчание. — Но ведь у вас же оставалась труба — корнет-а-пистон… Где она?
— Да-да! — вспомнил Трехсердов. — Была такая. Это мы найдем! Она, знаете ли, не шибко фурычила. Сколько ни дуй — все сипит, шипит. В общем, отдал я ее одному мастеру. Золотые руки! У него не пропадет. Будьте-нате!
— Он далеко живет? — спросил Шулейко.
— Да в Камышовой… Тут четверть часа езды. Сгоняем в два счета!
Серые «Жигули» вырулили на главную магистраль…
Мастер по ремонту духовых музыкальных инструментов — старый лысый бородач — поднялся навстречу гостям из-за рабочего стола, заваленного инструментами и деталями труб, заставленного флаконами с кислотами, коробочками с припоями…
— Готово! Готово! — откликнулся он на приветствие Павла Николаевича. — Вот он ваш заказ. Получайте!
Мастер снял с полки сияющий корнет и исполнил на нем звонкий пассаж.
— Ну, вот видите! — расплылся в улыбке Трехсердов. — А вы переживали. Я ж говорил — не пропадет! Держите!
Шулейко растерянно повертел инструмент, заглянул в раструб…
— Здесь должна была быть такая приставка в виде сурдинки… В ней-то весь фокус!
— Была, была! — подтвердил мастер. — Я голову сломал, что за штуковина такая? Разобрал — там улитка медная, хитро закручена… В общем, пустил я ее на ремонт вот этого агрегата.
Мастер выкатил из угла старинную шарманку и закрутил ручку. Мелодия грустного вальса «Дунайские волны» — того самого, под который старший лейтенант Михайлов увозил когда-то в Форос юную Наденьку — зазвучала в мастерской… Мастер крутил ручку, улыбался и не мог понять, почему его гости не улыбаются ему в ответ…