Страница 4 из 6
Сегодня — жизнь или смерть. Секундомер запущен. И если он умрет, то, конечно, попадет в рай, где таким, как он, уже приготовлены крылья и маленький лук со стрелами. А если выживет — он станет таким же, как мы. Или лучше…
Гул голосов в операционной. Отрывистые команды. Яркий свет ламп и монотонный писк наркозного аппарата. Мы идем на помощь! Он наш! Мы подходим к нему со скальпелем, мы киваем анестезиологам. Можно начинать!
— Эй, ребенок! Если ты еще жив, пожалуйста, не умирай еще две минуты!
Разрез.
— Подожди еще одну минуту!
Апоневроз. Брюшная полость.
— Послушай-ка, здесь свет, свежий воздух и Мама!
Тридцать секунд.
Нижний сегмент матки. Извлечение. Пуповина.
Ноль секунд.
Реанимация.
Времени — нет.
— Ну кричи же, ты же можешь просто заорать, и все…
…Легкие расправляются. Словно хлопок запасного парашюта. Первый крик. Первая пощечина смерти. Жизнь в этот раз победила, потому что так было угодно Богу. И нам.
Потому что он — наш.
Эсс Пушкин, или Трудности перевода
Завелась у нас как-то в клинике девушка-докторесса из Москвы по имени Светлана. Она закончила ординатуру по гинекологии дома, вышла по Интернету замуж за английского электрика и приехала в Англию жить и сдавать экзамены на медицинскую лицензию. Сдача медицинских экзаменов в Англии — процесс, требующий не только большого ума, но также самоотречения, времени и усердия, поэтому параллельно с сидением за учебниками Светлана приходила два раза в неделю к нам в клинику, где ей было дозволено сидеть с докторами на приеме и наблюдать за работой родильного отделения и операционной.
Так вот, работаю я с утра в родильном отделении, а Светлана, миловидная блондинка из Москвы, ходит за мною хвостом и задает вопросы. К обеду, когда мы закончили обход и плановые операции, нас выловил мистер Данкли, заведующий отделением, великий профессор, ценитель русской литературы и, как выяснилось, большой любитель поболтать с интересными блондинками из Москвы.
— Хеллоу, Дэннис! Хеллоу, Свэтлана!!!! — начал свой многочасовой диалог мистер Данкли.
Я сразу сообразил, что сейчас начнется «про Солженицына, перестройку и КГБ», и, ловким движением подтолкнув Светлану вперед, попытался незаметно исчезнуть из поля зрения профессора. Однако дальнейшее настолько заинтересовало меня, что я остался послушать.
— Свэтлана! Как вы находите нашу клинику? Набираетесь ли вы здесь полезного опыта для вашего экзамена на лицензию?
— Да, мистер Данкли, — перешла Света на русский английский. — Мне очень нравится в клинике! Итс сач э привеледж фор ми то би эйбл ту си зе верк оф сач э биг гайниколоджикал асс, лайк ю, мистер Данкли!
Возникла неловкая пауза. Улыбка застыла на лице мистера Данкли и стала медленно превращаться в вопросительную гримасу. Я нервно закашлял: до меня медленно дошло то, что хотела сказать Светлана и что у нее получилось! Но тем дело не кончилось.
Света продолжала:
— Дэннис из олсо — биг асс! Ай лернт э лот фром хим ласт вик!
Мистер Данкли с интересом посмотрел на меня и с задумчивым видом удалился в свой кабинет.
Вечером, когда я снова встретил его, он загадочно спросил меня: «Дэннис! Ты случайно не знаешь, что Светлана имела в виду, назвав меня „большой гинекологической задницей“?»
— Не могу сказать, мистер Данкли. Я думаю, она восхищалась вашей работой.
Сленг москвичей иногда трудно понять даже мне…
— Я бы хотел однажды выучить русский!!! Это язык Достоевского! Пушкина! Толстого!
Мистер Данкли оседлал любимого конька, и следующие полчаса моей жизни были посвящены русской культуре.
Моряк моряка видит издалека
В нашем «краснознаменном» Девонширском госпитале восемь операционных. В каждой из них, естественно, стоит по наркозному аппарату. Наркозный аппарат, если кто не знает, это такой шкафчик с трубочками и мониторами, который поддерживает жизнедеятельность пациента во время операции. Наркозный аппарат — фетиш и предмет поклонения анестезиологов всего мира. Не так давно я заметил одну очень странную вещь: на все наши наркозные аппараты сбоку кем-то, но явно не производителем, навинчены небольшие медные таблички. На табличках не инвентарный номер и не год выпуска, а старательно выгравированные имена:
BRUMMER
GNEISENAU
TIRPITZ
PRINZ EUGEN
BISMARCK
Кому и зачем в уездном Девоншире взбрело в голову обзывать наркозные аппараты немецкими именами, оставалось для меня полнейшей загадкой. До тех пор пока к нам не приехали врачи-гинекологи из Мюнхена обмениваться опытом. Немцы ходили гуськом по оперблоку, говорили: «Я! Я! Натюрлих!» — восхищались английской анестезиологией и цокали языками. Позже, на банкете, глава немецкой делегации Уве Штайнер произнес пламенную речь на сносном английском. О сотрудничестве, партнерстве и взаимопонимании. В частности, он сказал:
— Я заметил, что все ваши наркозные аппараты названы немецкими именами! Мне, как настоящему немцу, это очень приятно! Давайте выпьем за дружбу между Англией и Германией! Прозит!
Тревор Хиндли, начальник всех анестезиологов Девоншира и потомственный морской офицер Королевского флота Ее Величества, нагнувшись ко мне и заговорщицки подмигнув, прошептал: «Боюсь, что наркозные аппараты названы именами немецких кораблей, потопленных английским флотом во Второй мировой войне».
Весь оставшийся вечер я думал о дружбе между народами и о чисто английском чувстве юмора.
Военно-морская гинекология, или Как я провел лето
Известно, что гинекологов на флоте реально не хватает. Хороший гинеколог на ракетном крейсере или на атомной подводной лодке — большая редкость. То ли потому, что они там никому на хрен не нужны, то ли это от качки — сказать сложно. Но факт остается фактом: гинекологов на флоте — днем с огнем, особенно акушеров. Тем не менее лично я прослужил на Балтийском флоте целый месяц и сейчас расскажу, как все получилось.
Как и во всяком приличном мединституте, в Первом ЛМИ была кафедра военной медицины, где проходили боевые отравляющие вещества, разные яды и как правильно предохраняться от ядерного взрыва, внезапно произошедшего неподалеку. Более того, студентам предлагалось подписать с кафедрой контракт, который обязывал их после окончания курса пройти практику на кораблях ВМФ по медицинской специальности с последующим присвоением высокого звания лейтенанта медицинской службы. К пятому курсу, конечно же, все мы уже были видными докторами, определившимися, кто чем будет заниматься, когда вырастет. Хирурги уже вовсю умели правильно отличать левую ногу от печени, а терапевтов уже распирало от знания того, чем отличается аутоиммунный тиреоидит Хашимото от банального поноса, вызванного поеданием шавермы на станции метро «Петроградская».
И вот по окончании пятого курса я, влюбленный в хирургическую гинекологию и не понаслышке знавший откуда берутся дети, вместе с другими своими однокурсниками попадаю в старинный немецкий город Пилау, ныне Балтийск, базу Балтийского флота. После присяги всех стали распихивать по местам прохождения дальнейшей службы. Я попал на сторожевой корабль «Задорный».
Это был неимоверной красоты серый стодвадцатиметровый морской пароход проекта «1135-Буревестник», с пушками, торпедами, глубинными бомбами и недетской ракетной установкой системы «Метель». К моменту нашего знакомства он уже не раз пересек все океаны и сейчас, вернувшись из Атлантики, готовился к переходу морем в Североморск, так как был передан в распоряжение Северного флота.
Меня представили дежурному офицеру: «Это наш новый доктор» — и показали мою каюту. Каюта была, конечно, два на два, но были и позитивные моменты — вентилятор и кофеварка. Форму мне на тот момент пока не выдали: произошла какая-то запутка с моими бумагами и, в частности, с продовольственным аттестатом, который, как оказалось, является одним из главных документов на флоте, по которым всякому моряку полагается питание. В джинсах, кроссовках и тельняшке я, новый корабельный доктор, сидел у себя в каюте, курил «Кэмел» и думал, как же все круто у меня складывается.