Страница 9 из 9
– И я допускаю, что ваш дядя понимал многое нам недоступное, – сказал, тоже улыбаясь, Вазари.
После обеда Вазари повели к детям. – «Так уж у нас полагается, ничего не поделаете», – говорили весело родители. Нельзя было не поддаться атмосфере радостной, привольной, честной жизни, которая стояла в этом счастливом доме. Дети были славные. – «Который гениальный?» – спросил, не удержавшись, Вазари. – «Ни одного гениального нет, – смеясь, ответил Леонардо, – вся наша семейная гениальность, видно, ушла в покойного дядю, а они будут, как я, неучи и дураки… Правда, Буонаротто?..». – «Ну, ну, перестань», – запротестовала Кассандра.
Обещав детям сейчас же вернуться, они прошли в кабинет устраивать гостя. Там Вазари заговорил о своем деле; Леонардо тотчас, с полной готовностью, достал из шкапа дорогую шкатулку: в ней было все, что осталось от Микеланджело. – «Рисунков сохранилось мало, дядя многое сжег перед смертью», – пояснил Леонардо. – «Вот уж не понимаю, зачем. Лучше бы оставил для бедных, верно, за каждый его рисунок можно получить золотой», – вставила Кассандра. – «Дело не в этом, – поспешно поправил ее муж, – зато письма у меня сохранились, кажется, все. Одно только, – сказал он, засмеявшись на этот раз несколько принужденно, – дядя был человек суровый и со мной не церемонился. Я не хотел бы все же, чтобы вы судили меня слишком строго. Дядя иногда бывал ко мне несправедлив»… Вазари успокоительно потрепал его по плечу. – «Я достаточно знал Микеланджело», – сказал он.
Оставшись один, Вазари устало опустился в кресло. Он почти жалел, что приехал: так тоскливо ему было в этом чужом доме. Подумал, что с утра его верно рано разбудят: детская была рядом с кабинетом, и оттуда доносились радостные крики. На столе в необыкновенном порядке были расставлены письменные принадлежности, Около стола, на этажерке стоял тот самый торс. «Изваял афинянин Аполлоний, сын Нестора», – прочел Вазари греческую надпись. – «Да, конечно, это прекрасно, я помню, – подумал он, – но одним художественным совершенством ничто не могло поразить Микеланджело. И сам он мне что-то говорил о простоте, о спокойствии, о мудрости. Он называл этого грека мудрецом… Теперь это пенат у Леонардо… Ну, что ж, и этот тоже мудрец».
Вазари вздохнул и стал просматривать письма, написанные хорошо ему знакомым твердым, четким, вертикальным почерком. В них интересного было немного: все дела житейские и семейные. Микеланджело действительно не церемонился с племянником. «Не знаю, приехал ли бы ты ко мне, если бы я находился в нищете и без куска хлеба, – читал Вазари. – Ты только и заботишься о том, как бы получить мое наследство, а говоришь, что это был твой долг приехать сюда из любви ко мне. Если бы ты и вправду так любил меня, ты бы написал: „Дорогой Микеланджело, истратьте эти деньги на себя в Риме, так как вы нам уже достаточно давали, нам ваша жизнь дороже ваших денег…“ Я был болен, ты же пришел ко мне, ожидая моей смерти и желая знать, оставляю ли я тебе что-нибудь. Неужели тебе мало того, что я имею во Флоренции? Ты очень похож на твоего отца, который выгнал меня из моего собственного дома. Знай, я так составил мое завещание, что ты не должен больше мечтать о моем имуществе в Риме. Убирайся с Богом, не показывайся мне на глаза и не пиши мне больше…» Эти письма, очевидно, нельзя было использовать в книге.
Оказались в шкатулке и стихи Микеланджело. «Condotto da molti a
8
До последнего часа сожалею об истекших годах, – поздно изведал я, мир, твои наслажденья (итал.)
9
«…Неведомый тебе покой другому ты сулишь, – Покой, что умирает, не родившись, – лишь сладостное заблужденье…» (итал.)
10
«…Скажи мне о том, что небо, на котором прекрасное солнце восходит, многое знало о смерти…» (итал.)