Страница 37 из 48
Страшнее всего были ее глаза: зрачки закатились и видны были только выпученные и тусклые, как у дохлой рыбы, белки.
В целом она представляла собой поистине жуткое зрелище, а лицо ее по-прежнему находилось в движении, гримасничая, словно горгулья.
Голоса настойчиво продолжали звучать – неземные речи слетали с неподвижных губ, представляя собой череду малопонятных глупостей и – гневных возгласов...
– ...не могу не кошка ты и я это совершенно другое помню то время длинный тоннель яркий свет мамочка пожалуйста мамочка цветы их здесь много прекрати оставь скажи всем ты конец смерть вся боль проходит не забудь под лестницей когда же ты перестанешь хватит мы не хотим этого мы хотим я чтобы нас оставили...
Из носа, а затем и из уголков глаз Бротски хлынула кровь.
Эш стоял перед ней, испуганный и потрясенный силой ее конвульсий. Не зная, что еще можно предпринять, он шагнул ближе и, как чуть раньше сделала это Эдит, взял руками ее голову, стараясь побороть отвращение, которое вызывала в нем вздувшаяся и шевелящаяся под его пальцами плоть.
В какой-то нелепой пародии на сладострастье она терлась о него животом, а ее красные, истекающие кровью глаза смотрели на него невидящим взглядом. Дыхание женщины было зловонным, словно отравленным исходящими из нее речами.
Спазматические движения сменились дрожанием, все тело сотрясалось, и Эшу стоило огромных усилий удерживать руки на ее лице. Спина женщины выгнулась еще больше, казалось, что она вот-вот сломается, живот поднялся выше и находился теперь на уровне груди Эша. Голова женщины, лежавшая между грудями, походила на гротескный, дрожащий и пульсирующий муляж.
Словно литания, перекрывая все остальные, звучало лишь одно слово:
– ...прекрати... прекрати... прекрати...
Невероятной силы дрожь достигла, видимо, наивысшей точки, потому что тело Эльзы Бротски вдруг замерло, застыло неподвижно.
Как показалось Эшу, женщина стала такой холодной, будто заледеневшей, словно он держал сейчас в руках мраморную статую.
Голоса смолкли. На смену им откуда-то из самых глубин тела женщины зазвучал на пронзительно высокой ноте похожий на похоронный плач вопль.
Поначалу тихий, отдаленный, он становился все громче, пока не вырвался из широко раскрытого рта оглушительным, душераздирающим визгом.
Прежде чем Эльза Бротски бесформенной массой осела перед его глазами, Эш успел услышать еще одно слово... Имя...
Эдит Фипс буквально терялась в догадках. Почему она дважды слышала имя Дэвида – в первый раз среди бессмысленного гула голосов и во второй – в этом последнем крике?
24
Эш шевельнулся в постели и провел рукой по лбу, пытаясь снять давящую изнутри боль. Он откашлялся, попробовав прочистить саднящее горло, потом нехотя открыл глаза и глубоко втянул в себя воздух, словно дыхание не было для него вполне естественным процессом.
Он шевельнулся еще раз, вяло, через силу подтянулся и сел на кровати. Тусклый дневной свет проникал в комнату, разогнав тени, ночью казавшиеся густыми и бесформенными, создававшие атмосферу таинственности. Эш что-то пробормотал – возможно, он ругал себя за полное отсутствие жизненной энергии.
Он с усилием поднял руку и посмотрел на часы. От удивления сон как рукой сняло. Давно перевалило за полдень – Эш проспал невероятно долго.
Он прислонился к спинке кровати и начал растирать руками лицо, чтобы окончательно избавиться от сонливости. Он чувствовал себя совершенно разбитым, пальцы затекли, тело казалось чужим, и он вспомнил, каким влажным оно было, когда он просыпался среди ночи. Не обращая внимания на то, что в комнате холодно, Эш сбросил с себя одеяло. Сухая кожа казалась очень бледной при свете дня. Простыни на кровати были скомканы, его беспокойные метания во сне уничтожили всякие следы чьего бы то ни было пребывания рядом с ним ночью. Однако на простыне остались пятна от спермы.
Эш медленно встал, морщась от пульсирующей боли во лбу, и потащился к окну. Опершись руками о раму, он выглянул в парк.
Вокруг все было тихо и спокойно. Ни ветерка, ни движения облаков на небе – оно было сплошь покрыто серыми тучами; до него не доносилось ни единого звука.
Да и сам дом, весь Эдбрук казался до странности тихим.
Эш сразу же обратил на это внимание, хотя мысли его заняты были в тот момент совсем другим – воспоминаниями о прошедшей ночи. Перед его глазами стояла Кристина – чистая и прекрасная в своей наготе, с рассыпавшимися по плечам темными волосами, обрамлявшими ее лицо, и длинными прядями, спускавшимися до кончиков грудей.
Он вновь мысленно коснулся ее и вновь ощутил ее чувственную ответную реакцию, почувствовал влагу ее тела и то, как оно содрогалось от наслаждения.
Эш отошел от окна, присел на край кровати и закрыл ладонями лицо. Куда она ушла? Почему Кристина бросила его среди ночи?
Даже не умывшись, он медленно оделся, ему и в голову не пришло принять ванну. Взявшись за дверную ручку, он с минуту помедлил, словно ожидая чего-то и недоумевая, почему ему так не хочется выходить из комнаты. Царившая в доме тишина нервировала Эша, ему казалось, что весь дом – каждый камень, каждая доска в нем – застыл в ожидании чего-то, ожиданием была пропитана вся атмосфера Эдбрука... Ожиданием чего? Эш злился сам на себя. Он, Дэвид Эш, прагматик и убежденный реалист, выдумывал теперь невесть что. Ну и фантазии лезут ему в голову! Эдбрук обыкновенный дом, не более. Однако история его хранила множество трагедий, и одна из них настолько ужасна, что память о ней, вполне вероятно, по-прежнему сильна и оказывает влияние на настоящее. Но все это не имеет никакого отношения к власти над домом призраков в настоящем смысле этого слова. Здесь нет привидений, нет духов или видений, тревожащих жизнь нынешних обитателей дома. Хотя, возможно, в Эдбруке любят розыгрыши.
С этой мыслью Дэвид распахнул дверь.
Коридор был пуст, но ничего другого он и не ожидал. Однако было одно обстоятельство, вызывавшее у Дэвида суеверный страх, – весь дом казался необитаемым и одновременно погруженным... в меланхолическую печаль.
Эш прошел по коридору к лестнице и с галереи заглянул вниз, в холл. Даже воздух в Эдбруке казался древним и тяжелым. Хотя, возможно, это ощущение было связано с его собственным состоянием и не имело никакого отношения к действительности. События двух прошедших ночей травмировали его психику и совершенно измотали нервы. Несмотря на то, что он проспал большую часть дня, походка его была неуверенной, а мысли кружились и путались в голове.
Он подошел к комнате Кристины и тихонько постучал в дверь. Ответа не последовало. Эш не стал стучать еще раз и вошел в комнату.
Остановившись у порога, он, слегка приоткрыв рот, обвел взглядом комнату.
Ничего необычного в спальне Кристины не было. Кровать с латунными перекладинами в изголовье и в ногах была аккуратно застелена, на пуховом одеяле не было ни складочки. Старинная мебель искусно украшена резным орнаментом. Набивные шторы отведены в стороны и прихвачены великолепными застежками, а сквозь тюлевые занавески в комнату проникал дневной свет.
Ничего необычного, если бы не...
...Если бы не тот факт, что все это носило отпечаток старости и ветхости. Не было ни журналов, ни книг, не видно было никакой одежды или ночного белья, которые обычно бывают разбросаны по стульям и креслам. Все вокруг было серым, тусклым, как будто покрытым толстым слоем пыли.
Ни единого звука, никаких признаков того, что в этой спальне жил кто-то. Она больше походила на заброшенный музей.
На бюро, над которым висело овальное зеркало, стояли в серебряных рамках две фотографии, и Эш подошел ближе, чтобы получше их рассмотреть. Взяв в руки одну из них и стерев с нее пыль, он узнал изображенную на ней пару с портрета, который видел предыдущей ночью. Сидевшие в напряженно застывших позах родители Кристины холодно улыбались в объектив фотоаппарата. Второе фото, судя по всему, было сделано значительно раньше и запечатлело потомство Мариэллов. Он уже хотел взять в руки эту фотографию, но тут взгляд его упал на зеркало и он увидел в нем свое отражение. Несмотря на покрывавший зеркало слой грязи, он сумел разглядеть мешки у себя под глазами и черноту небритого подбородка. Он в смущении отпрянул и провел рукой по взъерошенным волосам, пытаясь привести их хотя бы в относительный порядок.