Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 22

В самом октябрьском перевороте Сталин как-то зате­рялся. Документы, хроника, воспоминания (не путать с многочисленными фальсификациями сталинского периода) не могут „сказать" ничего вразумительного о роли Кобы в те драматические дни. Однако, войдя по предложению Ленина 26 октября в состав первого советского правительства в ка­честве наркома по делам национальностей, Сталин оконча­тельно всплыл на поверхность. Правда, во время Брест-литовских переговоров Сталин чувствовал себя неуверенно и, как часто с ним бывало и впредь, пытался занимать цен­тристскую позицию. Так, 23 февраля 1918 года, когда уль­тиматум Германии обсуждался на заседании ЦК РСДРП, Сталин попытался занять „промежуточное" положение, предлагая продолжать переговоры, но „мира можно не под­писывать". Известна ленинская реплика по этому поводу:

— Сталин не прав, когда он говорит, что можно не подписывать… Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели…

Почувствовав, что дал маху, Сталин в дальнейшем лишь следил, чтобы вовремя солидаризироваться с позицией Председателя Совнаркома.

Зарекомендовав себя как ревностный исполнитель ле­нинских поручений в годы гражданской войны, Сталин по предложению Ленина был избран после VIII съезда партии в состав Политбюро и оргбюро Центрального Комитета.

Ленин явно благоволит Сталину. Это проявляется во многих отношениях: лидер большевиков лично следит за предоставлением Сталину квартиры в Кремле, проверяет, получает ли нарком кремлевский паек, и одному из первых (после Троцкого) выдает 15 октября 1920 года следующее удостоверение:

„Сим удостоверяю, что тов. Сталин, член ЦК РКП, член Совета Труда и Обороны, член Революционного Военного Совета Республики, имеет право пользоваться специальным поездом.

Председатель Совета Труда и Обороны

В.Ульянов (Ленин)". Не отдельным специальным вагоном, а поездом… К должности наркома по делам национальностей он добавил еще одну: нарком Государственного контроля. От­ныне„чудесный грузин" входил во все мыслимые высшие органы, став к тому же 3 апреля 1922 года первым Генераль­ным секретарем ЦК. Хотя предложил его на пленарном заседании ЦК Каменев, нет сомнений в том, что вначале эта кандидатура была „обговорена" с Лениным. Правда, "двой­ным" наркомом Сталин был номинально. Его перегружен­ность фронтовыми делами и поручениями Ленина не дала возможности Сталину проявить себя на этих постах. В сво­ем письме к А.А.Иоффе Ленин отмечает, что „судьба не дала ему (т.е. Сталину. —Д.В.) ни разу за три с половиной года быть ни наркомом РКИ, ни наркомом национальностей. Это факт".

Сталин, став Генеральным секретарем, благодаря новой должности был обязан установить с Лениным еще более тесные контакты. Генсек часто бывает у Ленина, информи­рует его о положении в руководстве, испрашивает советы, регулирует доступ к Ленину наркомов и партийных деяте­лей. Иногда этот порядок определяет сам Ленин:

„т. Сталин!.. Прошу позвать ко мне на свиданье на пол­часа (либо в 12 часов, либо в 5) Красина Рыкова

Каменева Порядок пусть определят сами

Владимирова

Смилга

О каждом свидании надо извещать (утром в день свида­нья) через Енукидзе, докторов. Черкните ответ.

16.V111.1922. С к. пр. Ленин".

Анализируя переписку Ленина и Сталина, их взаимоот­ношения до конца 1922 года, следует сказать, что будущий „наследник" был весьма близок к лидеру партии. Только с конца мая по начало октября (эти четыре месяца Ленин безвыездно находился в Горках) Сталин посетил вождя 12 раз! Более чем кто-либо другой. Поэтому выглядят впол­не правдоподобными утверждения М.И.Ульяновой, напи­савшей в президиум Объединенного Пленума ЦК и ЦК К РКП(б) 26 июля 1926 года о том, что ,В.И.Ленин очень ценил Сталина… В.И. вызывал к себе Сталина и обращался к нему с самыми интимными поручениями, поручениями та­кого рода, что с ними можно обратиться лишь к человеку, которому особенно доверяешь, которого знаешь как истин­ного революционера, как близкого товарища… Вообще за весь период его болезни, пока он имел возможность общать­ся с товарищами, он чаще всего вызывал к себе т. Сталина, а в самые тяжелые моменты болезни вообще не вызывал нико­го из членов ЦК, кроме Сталина".





Конечно, эти строки писались в поддержку Сталина в период жестокой междоусобной борьбы в партии, но они не лишены правдоподобности. Пока не произошла стычка из-за Крупской, Ленин вполне полагался на Сталина.

Ленин часто поручал Сталину проверку или исполне­ние „карательных" распоряжений по линии ЧК. Даже буду­чи тяжелобольным, Ленин не оставлял своей навязчивой идеи: „Очистить Россию надолго". Сохранилась собствен­норучная записка Ленина, набросанная химическим каран­дашом и адресованная Сталину, в которой вождь задает вопросы генсеку, дает советы, как поступить с остающими­ся на воле меньшевиками, кадетами, эсерами, другими „злейшими врагами большевизма".

Сталин в тридцатые годы воспользуется советами Лени­на, но весьма своеобразно. Он будет высылать не сотни людей, а миллионы, и не за границу, а на окраины гигант­ской страны в бесчисленные лагеря. Генсек очень многому научится у Ленина. С тех пор как в мае 1918 года Ле­нин подписал назначение Сталина руководителем продо­вольственного дела на юге России с облечением наркома „чрезвычайными правами", он привык всю свою дальнейшую жизнь ничем не ограничивать своих решений: ни пра­вом, ни моралью, ни элементарными человеческими чувства­ми сострадания, жалости, сочувствия.

Можно даже сказать, что Сталин олицетворял полночь жуткой эпохи.

Именно Сталину принадлежит пионерство в создании подразделения по политическим убийствам за рубежом. „Помог" в этом Троцкий. За ним долго охотились, но никак не могли поставить смертельную точку. Изгнанник „обнаг­лел". Мало кто знает, что в июне 1937 года Троцкий при­шлет из Мексики телеграмму в Москву, где будет всего три предложения:

„Политика Сталина ведет к окончательному, как вну­треннему, так и внешнему, поражению. Единственным спа­сением является радикальный поворот в сторону советской демократии, начиная с открытия последних судебных про­цессов.

На этом пути я предлагаю полную поддержку.

Троцкий".

Троцкий еще в 1937 году надеялся на возможность при­мирения со Сталиным! Однако Сталин был непреклонен, и резолюция на телеграмме не оставляет сомнений в его наме­рениях: „Шпионская рожа! Наглый шпион Гитлера! И.Ста­лин". Тут же, ниже, угодливо поставили свои подписи Мо­лотов, Ворошилов, Микоян, Жданов.

В этот же день Сталин отдал распоряжение форсиро­вать операцию по "ликвидации Троцкого", которая завер­шится лишь в августе 1940 года.

Когда Троцкого все же убьют, Сталину на другой день принесут из „Правды" статью „Смерть международного шпиона", посвященную смерти изгнанника. Сталин согла­сится с ее содержанием, но собственноручно сделает не­сколько кратких, но в высшей степени многозначительных вставок. Вот они, характеризующие Троцкого: „организатор убийц", „он учил убийству из-за угла", „Троцкий организо­вал злодейское убийство Кирова, Куйбышева, Горького", „с печатью международного шпиона и убийцы на челе".

Человек, лично организовавший это очередное (среди миллионов других) убийство, обвиняет в убийствах других! Навязчивая идея убийства становится стереотипом мышле­ния диктатора. Это качество было не врожденным, а при­обретенным в процессе кровавой большевистской практики.

Соратник Ленина еще в ленинские годы „выковал" в себе черты абсолютного диктатора. Ленин по образованию был юрист-адвокат, но действовал больше как прокурор. Эта черта — „прокурорское", обвинительное мышление — сформировалась и у Сталина, явно под влиянием Ленина.

Спустя десятилетие после смерти Ленина, когда Сталин стал абсолютным диктатором в стране, каждый его шаг (не рассчитанный на пропагандистское восприятие) несет следы ленинского стиля. Давайте откроем „Журнал регистрации отправлений документов с резолюциями Сталина". Их мно­жество, но все они — ленинские по духу. Правда, отлича­ются простоватостью.