Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Товарищ Ленин, пишет Сталин, улыбается и замечает: — Пусть их лгут и утешаются, не нужно отнимать у умирающих последнее утешение

Сталин, независимо от того, говорил ли Ленин подоб­ную фразу, явно перебирает.

В декабре 1922 года в состоянии здоровья Ленина вновь наступает резкое ухудшение. Пленум ЦК принимает специ­альное постановление, согласно которому на Сталина воз­лагается обязанность следить за режимом больного Ленина, способствовать врачам в „создании самых благоприятных условий для больного". И хотя в начале двадцатых чисел декабря удары следуют один за другим, Ленин просит раз­решения диктовать письма и распоряжения. Он чувствует, что может в любой момент переступить ту линию, которая отделяет бытие от небытия. Именно в эти дни были продик­тованы „Письмо к съезду", „О придании законодательных функций Госплану", "K вопросу о национальностях или об „автономизации" и другие последние работы.

4 января 1923 года Ленин диктует свое знаменитое „Добавление к письму от 24 декабря 1922 г.", посвященное глав­ным образом Генеральному секретарю. „Сталин груб, — диктует Фотиевой Ленин, — и этот недостаток вполне тер­пимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Стали на с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Ста­лина только одним перевесом, именно, более терпим, бо­лее лоялен, более вежлив и более внимателен к товари­щам, меньше капризности и т.д.".

В эти дни Сталин, узнав, что Ленин по разрешению и согласию врачей продолжает понемногу диктовать, обру­шился по телефону на жену Ленина с бранью. Надежда Константиновна, со слезами выслушав гневную тираду ген­сека, написала тут же письмо Каменеву: „Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под дик­товку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку…" Круп­ская сдержалась и не рассказала об инциденте мужу. Лишь в начале марта, когда дела у Ленина как будто пошли на поправку, она поведала о выходке Сталина.

Известно, что вскоре после смерти Ленина по инициа­тиве Сталина Институт Маркса и Энгельса преобразуется в Институт Маркса—Энгельса—Ленина. Генсек был дально­виднее других. Специальным решением ЦК все документы, материалы, письма даже личного характера должны были быть сданы в новый центр „изучения ленинского наследия". Вначале был создан архив Ленина, где первоначально было, как докладывал Тихомирнов Сталину в начале 1933 года, всего 4500 документов. В начале тридцатых годов там на­считывалось уже 26 000. По указанию генсека туда были переданы ленинские документы, находившиеся у Бухарина, Зиновьева, Каменева, других видных большевиков. В архи­вах Политбюро немало таких, например, документов:

„…О поездке т. Ганецкого в Польшу. Разрешить т. Ганецкому поездку в Польшу сроком на 2 недели по делам архива Ленина" .

„Секретно"

„Секретарю ЦК ВКП(б) товарищу И.В.Сталину.

Мне стало известно, что в архиве недавно умершей Ор­тодокс (Любовь Исаковна Аксельрод) имеются два письма Ленина и очень много писем Плеханова. Мне кажется, что следовало бы поручить Институту Маркса—Энгельса—Ле­нина получить эти письма у наследников за какую-либо компенсацию: закрепить за ними квартиру Ортодокс или выдать денежное вознаграждение.

Заместитель народного комиссара иностранных дел А.Лозовский".

8 марта 1946 г.

Мало кто улавливал скрытый, потайной смысл много­летних поисков ленинских документов, тем более что после обнаружения многие из них тут же исчезали в чреве тайных хранилищ. Сталин взял под контроль все эпистолярное наследие Ленина. Таким образом он обезопасил в опреде­ленной мере себя, получил инструмент шантажа и запугива­ния неугодных лиц, имел возможность исключать из науч­ного оборота тысячи ленинских документов. Я уже говорил, что к 1991 году в спецхранах находилось 3724 неопублико­ванных ленинских документа и около 3000 с его подписями официальных материалов Совнаркома! Ведь самая большая тайна неуязвимости Сталина, его дьявольской силы и могу­щества заключалась в монополии на Ленина, монополии на истолкование и „защиту" ленинского наследия. Именно здесь кроется один из корней живучести и слабой способно­сти к реформированию тоталитарной системы, основанной Лениным. Сталин забальзамировал не только тело Ленина, но и его идеи…

Большевистский тандем

В зале было душно. Август тридцдать шестого года как будто уплотнил воздух. Все окна были закрыты. Председа­тель Военной коллегии Верховного суда Союза ССР армвоенюрист В.В.Ульрих, изредка поднимая голову и рыбьими глазами обводя зал, громким голосом читал текст приго­вора:

„…устанавливается виновность

1. Зиновьева Г.Е.

2. Каменева Л.Б…"

дальше шли еще четырнадцать фамилий.

Подсудимые словно застыли на скамье обреченных. Каждая произносимая фамилия звучала как выстрел в под­вале. Заместители Ульриха корвоенюрист И.О.Матулевич и диввоенюрист И.Т.Никитченко сидели за столом нахохлив­шись, словно стервятники, переваривающие добычу.

Ульрих, вытирая платком лоб, продолжал вколачивать слова-пули в липкую, звонкую тишину:

„…в том, что они:

а) организовали объединенный троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийств ру­ководителей советского правительства и ВКП(б);

б) подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года че­рез Ленинградскую подпольную террористическую груп­пу… злодейское убийство тов. С.М.Кирова;

в) организовали ряд террористических групп, подготов­лявших убийство тт. Сталина, Ворошилова. Жданова, Kaгaновича, Орджоникидзе, Косиора и Постьппева, т.е. престу­плениях, предусмотренных ст.ст. 58-8 и 58-И Уголовного кодекса РСФСР…

На основании изложенного… Военная коллегия Верхов­ного Суда Союза ССР приговорила:

1. Зиновьева Григория Евсеевича

2. Каменева Льва Борисовича…"

Дальше пули-слова пробили еще четырнадцать раз. Зловещая тишина была такой, словно давала прислушаться к тому, как лихорадочно бьются сердца обреченных…

„…всех к высшей мере наказания — расстрелу, с кон­фискацией всего лично им принадлежащего имущества…".

Подсудимых повели из зала. Каменев поддерживал Зи­новьева, который бессвязно шептал: „Обещал, обещал… Ста­лин обещал… Надо сообщить Сталину… обещал…" Евдоки­мов, Бакаев, Тер-Ваганян, Смирнов, Рейнгольд и другие подельцы, опустив головы, с осунувшимися лицами вышли с конвоирами из зала. Официальные представители расходи­лись, разговаривая шепотом.

…В камере Зиновьев сразу же сломал карандаш, никак не мог что-нибудь связно написать.

Наконец на лист бумаги легли кривые строчки:

„О совершенных мною преступлениях против партии и Советской власти я сказал до конца пролетарскому суду. Президиуму ЦИК они известны.

Прошу мне поверить, что врагом я больше не являюсь и остаток своих сил горячо желаю отдать социалистической родине.

Настоящим прошу ЦИК СССР о помиловании меня.

24 августа 1936 г. Г.Зиновьев".

Каменев, зная, что осталось жить несколько часов, ни во что уже не веря, быстро писал казенной ручкой, лежащей на тюремной тумбочке. Прошение было кратким, всего одно предложение:

"В Президиум ЦИК Союза

Глубоко раскаиваюсь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией, прошу, если президиум не найдет это противоречащим будущему дела социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь.

24.V111.36 г. Л.Каменев"

Каменев писал на имя органа, председателем которого он когда-то был… У Зиновьева и Каменева теплилась надеж­да: Сталин действительно обещал сохранить им жизнь при условии полного „признания" и раскаяния. Они не знали, что все было предопределено заранее. Шестнадцать осуж­денных, которым остался лишь миг жизни, писали проше­ния о помиловании. Впрочем, не все: Гольцман Эдуард Со­ломонович, одиннадцатый в списке осужденных на казнь, отказался просить власти о снисхождении. Написал об этом отказе записку. Возможно, он понимал более трезво, чем остальные, что в сыгранном уже чудовищном спектакле ничего изменить нельзя.