Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 69

Глядя, как он огибает лужицу среди камней, я негромко сказала:

— Он никогда на ней не женится.

— Мэм? — У Мэри Эннинг был озадаченный вид.

И теперь она называла меня мэм. Старая дева или нет, но я, очевидно, переросла обращение «мисс». Девиц обычно называют «мисс», когда у них еще есть шанс выйти замуж.

— Ничего, Мэри. — Я повернулась к ней. — Что ты хотела сказать мне, когда приплясывала и терла лицо, словно тебя ужалили?

— Вы испачкали щеку, мисс Элизабет, вот и все. Я подумала, что вам бы лучше стереть эту грязь, чтобы тот джентльмен так на вас не глазел.

Я ощупала щеку.

— Боже, еще и это? — Достав платок, я поплевала на него, а потом стала смеяться.

В тот день Джеймс Фут в Курзале не появился. Маргарет была разочарована, но не встревожилась вплоть до следующего дня, когда он прислал сообщение, не доставив его лично, что его вызвали в Суффолк по каким-то семейным делам и что он будет отсутствовать несколько недель.

— Какие еще семейные дела? — набросилась Маргарет на несчастную посыльную — одну из многочисленных кузин лорда Хенли. — Он ничего не говорил мне о родственниках в Суффолке!

Она тосковала и изыскивала причины, чтобы навещать родственников Хенли, которые ничем не могли ей помочь. Я сомневалась, что Джеймс Фут рассказал им, почему он порвал с Маргарет, — или, по крайней мере, надеялась, что он не особо распространялся о моем белемните. Он был в достаточной мере джентльменом, чтобы не упоминать о таких вещах. Но должно быть, для домочадцев лорда Хенли было вполне понятно, что мы для него не были подходящей семьей, из которой он мог бы взять себе жену.

Маргарет продолжала посещать балы и карточные вечера, но утратила весь свой блеск, и когда я ходила туда вместе с ней, то чувствовала, что она успела упасть с верхней ступеньки социальной лестницы, на которую взбиралась. Пренебрежение со стороны джентльмена, оправданно оно или нет, наносит молодой даме моральный ущерб. Маргарет уже не приглашали на каждый танец, а комплименты по поводу ее платья, прически и цвета лица стали менее частыми. Ко времени окончания сезона она выглядела усталой и сильно потускневшей. Пытаясь ее развеселить, мы с Луизой на несколько недель возили ее в Лондон, но Маргарет сама понимала: что-то в ее жизни переменилось. Она упустила свою возможность выйти замуж и не знала, почему это с ней приключилось.

Я никогда не рассказывала ей о своей встрече с Джеймсом Футом на пляже. Возможно, Маргарет обрела бы некоторое облегчение, узнав, что в решение Джеймса Фута прекратить ухаживания за ней внесла свой вклад моя эксцентричность. Но при этом она бы почувствовала, что даже если бы я бросила свои окаменелости и купила себе новые перчатки, этого было бы недостаточно. Мужчина выбирает жену, подвергая ее семью сложным измерениям; требуется нечто большее, чем наличие странных сестер, чтобы отказаться от этих сложных умозаключений. Джеймс Фут решил, что у семейства Филпот нет ни денег на приданое, ни общественного положения. Мои запятнанные перчатки и наводящая на определенные мысли форма найденной тогда на пляже окаменелости только подтвердили то, что и так уже было решено.

Я переживала за Маргарет, но не сожалела о том, что Джеймс Фут от нас отступился. У меня было подозрение, что он всегда смотрел бы на меня так, словно у меня были испачканы перчатки. А если он столь строго судил меня, то как бы он впоследствии судил мою сестру? Не высосал ли бы он из нее все жизненные соки? Я не перенесла бы, если бы моя сестра вышла замуж за такого человека.

Годы спустя я наткнулась на Джеймса Фута в Колуэй-Мэноре. У Маргарет всегда разыгрывалась головная боль, когда нас приглашали названые вечера, и из верности ей мы с Луизой без нее никуда не ходили. Но однажды, когда ради Мэри Эннинг мне надо было обсудить с лордом Хенли кое-какое дело касательно окаменелостей, я, уже уходя, столкнулась с Джеймсом Футом и его женой. Она была маленькой и бледной и дрожала как осиновый листок. Тогда я поняла, что Маргарет, вполне возможно, была спасена именно от такой незавидной судьбы.

Лето с Джеймсом Футом было взлетом чувственной жизни Маргарет. В следующем сезоне с ней обращались как с вышедшим из моды платьем, слегка пахнувшим нафталином. Нас удивило, что подобное происшествие могло случиться в Лайме с такой же легкостью, что и в Лондоне, однако мы мало что могли сделать, чтобы это изменить. Маргарет сохраняла своих старых друзей и поклонников, заводила новых из числа летних посетителей, но без толку. Она больше не возвращалась домой по ночам с искрящимися глазами, не танцевала в кухне. Со временем ее тюрбаны стали казаться не столь смелыми, как прежде. Она не сумела найти себе мужа и принялась жить жизнью старой девы рядом со своими сестрами, с Луизой и мною.

Нам не приходило в голову ее жалеть. Бывают судьбы и хуже.

3

…И найди то, не знаю что

Не помню, чтобы были такие дни, когда я не выходила бы на взморье. Мама, бывало, говорила, что, когда я родилась, окно было открыто и первым, что я увидела, когда меня подняли с кроватки, оказалось море. Наш дом на Кокмойл-сквер своей черной лестницей выходил на взморье, рядом с Пушечным утесом, так что как только я научилась ходить, то стала играть на прибрежных скалах вместе с моим братом Джо, который был старше меня всего на несколько лет, но присматривал за мной, чтобы я случайно не утонула. Там бывало много других посетителей, которые, в зависимости от времени года, прогуливались к Коббу, смотрели на корабли или выезжали в море на передвижных купальнях, напоминавших мне ватерклозеты на колесах. Некоторые отправлялись купаться даже в ноябре. Мы с Джо смеялись над этими горе-купальщиками, потому что они выходили мокрыми, замерзшими и жалкими, как окунутые в воду коты, но притворялись, что им это нравится.

У меня на протяжении многих лет происходила своеобразная борьба с морем. Даже мне, для которой час начала прилива или отлива так же естественны, как биение собственного сердца, случалось увлечься поисками антиков и оказаться отрезанной подбирающимся морем, и тогда приходилось добираться до берега вброд или лезть по утесам, чтобы попасть домой. Однако я никогда не купалась намеренно, в отличие от лондонских дам, приезжающих в Лайм, чтобы поправить здоровье. Я всегда предпочитала твердую почву, а не воду. Я благодарна морю за то, что оно дает мне для пропитания рыбу, а также вымывает окаменелости из утесов или в шторм выбрасывает их на берег с морского дна. Без волн, плещущих в высокие утесы, останки допотопных тварей навсегда остались бы укрытыми толщей песка или известняка, я не смогла бы их найти и у нас не было бы денег на еду и жилье.

Сколько себя помню, я всегда искала антики. Папа брал меня с собой и показывал, где искать, говорил, как они называются, — позвонки, когти дьявола, змеи святой Хильды, безоары, чертовы пальцы, морские лилии. Довольно скоро я научилась охотиться за ними сама. Даже когда отправляешься на охоту с кем-то другим, то не все время идешь с ним рядом. Невозможно смотреть на мир чужими глазами, надо пользоваться собственными, смотреть по-своему. Двое могут смотреть на одни и те же камни и видеть совершенно разное. Одному покажется, что перед ним просто кусок сланца, а другому — морской еж. Когда я ребенком ходила с папой, он находил позвонки в тех местах, которые я уже обследовала. «Смотри, — говорил он тогда и поднимал какую-нибудь окаменелость, лежавшую прямо у моих ног. Потом смеялся и восклицал: — Надо смотреть внимательнее, девочка!» Меня это не беспокоило, потому что он был моим отцом и, само собой, должен был находить больше окаменелостей, чем я, и учить меня, что делать. Превосходить его в умении я не собиралась.

Для меня искать антики — все равно что отправляться на поиски неизведанного, непонятного, ведь никогда не знаешь заранее, что именно найдешь: дело не в том, насколько внимательно ты смотришь, а в том, что смотреть надо не так, как все, по-особому. Обычно я хожу туда-сюда вдоль берега, как по лужайке, заросшей клевером, позволяя глазам бездумно скользить над камнями, и тогда выскакивают прямые линии белемнита, или полосатые метки и изгиб аммонита, или прожилка кости на гладком песчанике. Узор находки четко обозначен и улавливается зрением почти автоматически, меж тем как все остальное остается в беспорядке.