Знамение

Когда они вернулись в зал, он уже был в праздничном убранстве: на стенах висели ковры и драпировки. Тронд тоже был в зале; сначала он вел себя сдержанно, но от приемного отца не отшатнулся.

После еды Сигрид стала расспрашивать Кальва о походе и о бегстве короля.

Он сказал, что король отправился из Викена на запад вдоль берега, надеясь переманить на свою сторону людей. Но везде к нему относились плохо. Тем не менее, он был близок к победе, похитив Эрлинга Скьялгссона и его корабль из большого, собранного им флота. Дело дошло до сражения, и перевес был на стороне короля; все закончилось тем, что Эрлинг сдался и присягнул королю на верность. Но один из воинов короля потерял голову и убил Эрлинга. Поэтому король был вынужден отправиться на север вдоль вестландского берега, и нигде он не мог пристать к берегу, потому что сигнальные костры предупреждали его о враждебном отношении местных жителей, и слух об убийстве Эрлинга быстро распространился повсюду.

Прибыв в Стад, он узнал, что ярл Хакон движется к нему с севера с большим флотом. Теснимый ярлом Хаконом с севера и сыновьями Эрлинга с юга, он, спасая свою жизнь, отправился по суше в Свейю.

— Там я и расстался с Олавом, — сказал Кальв. — Но мои братья, связанные с ним клятвой сопровождать его дома и на чужбине, отправились вместе с ним на юг.

Я сказал, что примкну к нему, если он решит сразиться с ярлом, поскольку я давал такую клятву. Но он, разумеется, понимал, что я сделал это не из любви к нему.

И я решил отправиться домой. Но когда я встретил ярла, он попросил меня присоединиться к нему, и я отправился с ним на север. Он хотел, чтобы я стал лендманом, зная, что до этого я был лендманом короля, но я ответил отказом.

Сигрид пристально посмотрела на него.

— Ты по-прежнему служишь королю… — сказала она.

— Нет, — ответил Кальв, — я никому не служу.

— Либо ты за Олава, либо против него, другого быть не может! И я не могу понять, как ты мог остаться с ним после всего, что случилось, — с чувством произнесла Сигрид. — Неужели в тебе ничто не шелохнулось, когда на твоих глазах убивали моих сыновей? — спросила она.

— Ты должна знать, что это произошло против моей воли, — сказал Кальв. — Я предлагал большой выкуп за Турира. И когда погиб Грьетгард, я потерял обоих… — он на миг замолк, — сына и брата.

— Возможно, смерть Арнбьёрна подействовала на тебя, — сказала Сигрид. — Мои же сыновья не заслуживают того, чтобы за них мстили… Но ты должен был, по крайней мере, понять, как мало уважает тебя Олав, раз он отклонил твою просьбу о Турире.

Кальв положил руку на ее ладонь.

— Почему, по-твоему, я расстался с королем? — спросил он.

— Этого я не знаю, — сказала она.

— У тебя нет нужды доказывать мне, что король предал меня, убив Турира. Я и сам это знаю. Я решил расстаться с ним намного раньше, и когда я попросил его пощадить Грьетгарда, он согласился. В смерти Грьетгарда король не виноват.

Но очень многие из людей короля были в ярости из-за его обращения с Туриром. Сигват Скальд поставил на карту свою дружбу с королем, и, расставаясь с королем в Викене, он вряд ли уже забыл о смерти Турира.

— Значит, Сигват покинул короля раньше, чем ты, — задумчиво произнесла Сигрид.

— Могу тебя уверить, Сигрид, что я питаю куда меньше теплых чувств к королю, чем Сигват. Но если бы я решил сражаться против него, я бы поднял руку против своих братьев.

— Мне показалось, что Финн при случае не замедлит поднять против тебя оружие…

— Финн вспыльчив и невоздержан в словах, — сказал Кальв. — Но от этого он не перестает быть моим братом. И если даже родственные связи рвутся, на что тогда можно рассчитывать?

— Если ты так высоко ценишь своих братьев, ты, возможно, потребуешь от Тронда и от меня выкуп за то, что Грьетгард убил Арнбьёрна? — с горечью произнесла Сигрид.

Кальв тяжело вздохнул.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь, — ответил он. — Я не сказал ярлу окончательного «нет», — продолжал он. — Я сказал, что мне нужно обдумать все и что я пришлю ему известие о своем согласии служить ему. Но, мне кажется, говорить об этом здесь не прилично.

На дворе было морозно, когда они шли к старому залу. Лужи замерзли; весь двор напоминал теперь освещенное лунным светом озеро, на небе серебрились перистые облака.

Кальв поддерживал Сигрид, когда они шли по льду. Но возле входа она остановилась и огляделась по сторонам: все вокруг было как в сказке.

Когда они вошли в спальню, Кальв долго стоял и смотрел на спящего Тронда.

— Как ты могла подумать, что я не скорблю о твоих сыновьях? — сказал он, повернувшись к Сигрид. — Я отношусь к ним так, как к своим собственным.

Сигрид уже собралась сердито возразить ему, но выражение его лица остановило ее. Он подошел к ней и обнял ее.

— Ради Бога, Сигрид, — прошептал он, — не стоит теперь омрачать наши отношения, после того приема, который ты устроила мне! Ты должна понять, что я медлил обнажить меч не против конунга Олава!

Она притихла, она все поняла, она признала, что он был прав.

Верность своему роду — вот что самое главное для человека. И род является для человека той силой, на которую он, вопреки всему, может рассчитывать. Но если кто-то наживает себе врагов среди своей родни, ему уже не приходится рассчитывать на помощь.

И когда он повернул к себе ее лицо и улыбнулся, она смягчилась под его взглядом.

В первую неделю после возвращения Кальва домой, им с Сигрид было вместе намного лучше, чем когда-либо до этого.

Но постепенно все стало как прежде.

Кальв вернулся домой, ничуть не изменившись. И когда Сигрид поняла это, ее горечь разгорелась с еще большей силой, чем раньше.

Она и сама не знала, что двигало ею всю эту зиму: ненависть к королю Олаву или горечь по отношению к Кальву. Она понимала, что становится несносной, но все-таки твердила о мести за сыновей и о том, чтобы Кальв сблизился с ярлом. Она рассуждала и о других вещах, просто чтобы поговорить о чем-то с Кальвом. Временами терпение Кальва лопалось. И когда это происходило, она день-другой вела себя смирно и покладисто; но потом принималась за свое.

Но Сигрид была не единственной, кто пытался советовать Кальву пойти на службу к ярлу.

Окрестные жители тянулись к нему; они хотели, чтобы он продолжал оставаться их хёвдингом. Они говорили, что им не хватало его предводительства на тинге и во всем остальном; некому было занять его место.

Кальв чувствовал себя польщенным. Он привык уже быть лендманом, и хотя у него было свое хозяйство, он чувствовал себя опустошенным. Ему уже начали нравиться достоинство и власть лендмана. Неделя шла за неделей, и он постепенно начал чувствовать, что это, возможно, его долг — быть предводителем этих людей; они нуждались в нем…

Однажды, когда в Эгга гостил Финн Харальдссон, он принял окончательное решение. Финн участвовал в походе ярла Хакона на юг, когда тот преследовал Олава, и теперь присягнул ярлу на верность.

— Нетрудно заметить, что народ любит ярла, с его рассудительностью и справедливостью, — сказал он. — Что же касается его самоуправства и вспыльчивости, то это просто болтовня. Я не могу понять, почему ты медлишь, почему не присоединяешься к нему. Король Олав не сделал ничего, чтобы завоевать твое доверие.

— Дело здесь не в конунге, — сказал Кальв. — Дело в том, что мои братья с ним. И если он попытается снова завоевать страну, я буду вынужден сражаться с ними.

— Если страна будет достаточно сильной, он не посмеет сунуться сюда, — сказал Финн. — Присоединяясь к ярлу, ты укрепляешь страну. Ведь ты пользуешься доверием людей во Внутреннем Трондхейме, пожалуй, даже больше, чем сам ярл. Захочешь ли ты снова идти в услужение к Олаву или захочешь сдаться без боя, если он снова вернется сюда?

— Сомневаюсь, что я захочу этого, — сказал Кальв.

— Тогда я должен сказать тебе, что если ты станешь служить ярлу, у тебя будет куда меньше возможностей сражаться против своих братьев.