Страница 5 из 64
— Как ты узнала об этом?
Во время разговора у нее опять появилось чувство раздвоенности, словно одна ее часть думала, говорила, прикидывала, как можно перетянуть Хелену на свою сторону, тогда как другая Сигрид уже прекратила борьбу. Она мысленно представляла себя ту, другую, лежащую и плачущую на мягком, сыром мху, не замечающую, как на лицо ее стекают капли дождя.
— Думаю, это была ты, выходившая на рассвете из кладовой, когда в доме гостил Сигват Скальд, — сказала Хелена. — И через некоторое время Сигват тоже вышел.
Сигрид ничего не сказала.
— В первый месяцы после смерти Грьетгарда я плохо спала по ночам, — добавила Хелена. — Я часто поднималась до рассвета и выходила во двор.
— Ты кому-нибудь говорила о том, что видела?
— Нет. После препирательств между тобой и Сигватом мне с трудом верилось, что я не ошиблась.
— Когда же ты стала уверенна в этом?
— Когда увидела ребенка.
— А потом ты говорила об этом с кем-нибудь?
Хелена покачала головой. На лице ее уже не было выражения превосходства, и, немного помедлив, она сказала:
— Я не могла это сделать из-за Суннивы. Я так полюбила ее, и я хорошо знаю, что значит… — она остановилась и сглотнула слюну, но потом нехотя добавила, — что значит быть приблудным ребенком.
Сигрид отвернулась. Ее словно обожгло высказанной ей прямо в лицо правдой: Суннива приблудный ребенок. Она посмотрела на дочь, которая уже начала хныкать, и девочка уцепилась за материнский подол.
Пытаясь быть приветливой с Хеленой все эти годы, она делала это ради Грьетгарда. Сама Хелена ее мало интересовала, к тому же девушка не выражала желания делиться с Сигрид своими мыслями.
Но сказанные ею слова открывали перед Сигрид ту Хелену, которую она не знала или просто не желала знать. И мысли Сигрид унеслись в прошлое, к детству Хелены.
Своего отца, корабельного матера Торберга Строгалу, Хелена никогда не видела; он умер еще до того, как она родилась. Мать ее была не особенно прилежной; она больше думала о мужчинах, чем о работе. И после того как Торберг побывал в Эгга, она стала совершенно невыносимой, и когда через два года после рождения Хелены она умерла при родах, никто, в том числе и она сама, не знал, кто был отцом ребенка; и когда ребенок умер, никто не скорбел о нем.
Сигрид помнила Хелену послушной и тихой, пугливой и благодарной за каждое теплое слово. Ей вдруг захотелось получше узнать ее, и она на миг забыла о своих печалях.
— Тебя очень огорчало то, что твои родители не были женаты? — осторожно спросила она. Взгляд Хелены был быстрым и подозрительным. Но, заметив, что слова Сигрид искренни, она вздохнула и расслабила напрягшиеся плечи.
— Ты же знаешь, мне постоянно твердили о том, кто я такая, — глядя куда-то в сторону, сказала она. В ее голосе звучало такое отчаяние, что у Сигрид появилось желание обнять ее, но она этого не сделала.
— И никому не было дела до того, что я старалась показать, что я не такая, как моя мать, — немного помолчав, сказала она. — Женщины постоянно твердила мне, что я стану такой, как она. И когда я подросла и мужчины стали ухаживать за мной, я знала, чего они хотят. Но священник Энунд сказал мне, что я смогу искупить грехи своих родителей, если буду жить праведной жизнью…
— Если ты была настроена так, то мне не понятно, как смог Грьетгард соблазнить тебя, — невольно вырвалось у Сигрид.
Хелена словно окаменела.
— Тебе не казалось отвратительным быть наедине с Сигватом Скальдом? — сухо спросила она.
Сигрид нечего было ответить; она сама не понимала, что заставило ее поступить так необдуманно. «Плотское желание», — поправил ее священник Энунд, когда она назвала это любовью. Возможно, он по-своему был прав, но ей все же казалось, что между нею и Сигватом было нечто большее.
— Я не знаю, — честно призналась она. И она увидела, как в глазах Хелены угасло упрямство.
— Я так любила Грьетгарда, что плакала, узнав, что у меня будет от него ребенок, — сказала она. — Я даже не осмеливалась думать о том, чтобы принести в мир подобное себе существо.
Сигрид невольно отвернулась. Лицо Хелены было таким доверчивым и на нем была написана такая душевная боль, что видеть это было просто невыносимо.
— Он обещал тогда на тебе жениться? — спросила она.
— Нет. Но он обещал дать ребенку имя, в случае, если это будет мальчик, — признать его сыном.
— Он думал, что Кальв и я допустили бы это?
— Он сказал, что когда ты увидишь своего внука, то смягчишься. И что, если ты будешь на нашей стороне, Кальва ты сможешь уломать.
Сигрид стало стыдно; она вспомнила, как мало горевала, когда ребенок умер. И она отвернулась, стыдясь больше за себя, чем за Хелену.
— Священник Энунд натолкнул Грьетгарда на мысль о том, чтобы жениться на мне, — продолжала Хелена. — После того как ребенок умер, он пытался уговорить Грьетгарда отослать меня прочь; он говорил, что смерть мальчика — это Божье наказание за то, что мы жили в грехе. Но Грьетгард отказался это сделать. И тогда священник Энунд сказал, что есть только один выход: если мы хотим избежать гнева Божьего, мы должны стать мужем и женой.
Сигрид ничего не ответила. Она подумала о том, какой рассерженной она была в тот раз, когда Грьетгард сказал ей, что хочет жениться на Хелене. И, покосившись на Сунниву, она подумала, что может наступить день, когда чья-то мать не захочет иметь ее в качестве невестки.
У нее устала правая рука, и она попыталась переложить спящего ребенка на левую руку.
— Тебе тяжело нести ее? — спросила Хелена. Сигрид кивнула, и Хелена протянула руки, сказав:
— Давай, я понесу.
Девочка захныкала, когда ее перекладывали, но вскоре успокоилась. И Хелена улыбнулась, торопливо и нежно, глядя на нее. И когда она взглянула после этого на Сигрид, на лице ее все еще была тень той улыбки.
— Ради Суннивы я решила сказать тебе, что знаю, кто ее отец, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты пообещала, что если ее отошлют прочь, я могу отправиться вместе с ней. Пусть обо мне не слишком высокого мнения, зато я очень люблю ее.
Произнеся последние слова, она глотнула слюну.
Во всем ее облике было что-то беспомощное; Сигрид почувствовала угрызения совести оттого, что мало обращала на нее внимания, когда Хелена была ребенком. Но она прогнала прочь эти мысли. Она не могла брать на себя заботу о всех детях во дворе.
— Я обещаю тебе это, — сказала она.
— Если кто-то и узнает, что Кальв не ее отец, то он узнает это не от меня, — серьезно произнесла Хелена. И когда Сигрид протянула ей руку, она пожала ее.
— Откуда ты узнала, что Кальву известно об этом? — помолчав, спросила Сигрид.
— Когда я накануне его отъезда разносила мужчинам в зале пиво, я поняла из его слов, что это ему известно.
— И что же он сказал?
— Все то, о чем ты знаешь, — озабочено произнесла Хелена.
— Кроме тебя кто-нибудь слышал его?
— Сомневаюсь. И даже если и слышал, то никак не мог подумать, что он имеет в виду тебя.
Сигрид оставалось только догадываться о том, что говорил Кальв, но все-таки ей стало легче.
Больше они ни о чем не говорили, а повернули обратно к дому.
Вскоре распространился слух о том, что епископ Гримкелль вернулся в Трондхейм. Говорили, что он остановился у Эйнара Тамбарскьелве; так что вскоре предстояло решить вопрос о святости короля Олава.
Многие отправились на юг, в особенности те, кто был свидетелем знамения, происшедшего после того, как они призывали короля на помощь. Для остальных же было само собой разумеющимся то, что король был святым.
Сигрид казалось немыслимым выслушивать всех этих людей, которые год назад посягали на жизнь короля, а теперь надеются, что его причислят к лику святых. Некоторые были напуганы, но таких было немного. Большинство же было уверено в себе; разве они не жаждали, чтобы короля Олава канонизировали как святого, разве они не были ревностными сторонниками его христианства? Они чувствовали теперь себя людьми короля, словно в битве при Стиклестаде сражались на его стороне.