Святой конунг

Взгляд Сигрид медленно скользил по залу; ее радовало то, что она остается здесь жить, хотя в глубине души она чувствовала разочарование.

На берег было перенесено множество раненых, и Сигрид стала заниматься ими.

Она переходила от одного к другому, осматривала раны, чтобы выяснить, кто в первую очередь нуждается в помощи, заговаривала кровотечение. Она ощупывала раны, проверяя, глубокие ли они, пробовала на вкус кровь, чтобы узнать, не внутреннее ли это кровотечение.

Послали за священником, но он пришел не сразу.

Она старалась делать все как можно быстрее, находя при этом время, чтобы подбодрить раненых. Но, остановившись возле одного тяжело раненого, она замолчала. Потом присела возле него.

Он был в сознании, время от времени стонал и тихо жаловался, когда она осматривала его. Рана была в животе, и она дала ему съесть луковой кашицы, чтобы узнать, нет ли отверстия в кишках.

— Священник пришел? — тихо спросил он.

— Ты хочешь исповедоваться?

Он кивнул.

— Я не знаю, — ответила Сигрид. И она уже подходила к другому, когда он позвал ее.

— Фру Сигрид…

Она повернулась.

— Кроме тебя, мне нужно осматривать еще и других, — сухо ответила она.

— Если мне предстоит умереть, я должен сказать кое-что и… и… — Он застонал, лицо его исказилось от боли.

Сигрид вдруг представила себе другое лицо, искаженное болью, услышала другой голос, с трудом произносящий слова, увидела, как умирающему отказывают в причастии. И, как ей этого не хотелось, она все же повернулась и снова подошла к нему.

— В чем дело? — спросила она.

— Вы видели меня с Вашей дочерью, — прошептал он. — Я завлек ее лживыми обещаниями, сказав, что у моего отца в Исландии есть усадьба, которую я должен унаследовать. И она обещала при первой же возможности бежать со мной. Мне не полагается по наследству никакой усадьбы; она достанется Колбейну, моему брату. А я всего лишь сын любовницы, которому ничего не полагается, и лучшее, что мог сделать для меня мой отец, так это выгодно женить меня.

— Ты женат?

— Нет, но я обручился с ней перед тем, как уехать из Исландии. И мы должны пожениться, как только я вернусь.

— Значит, ты хотел увезти с собой Сунниву в качестве наложницы?

Она искала глазами его взгляд и была удивлена, когда он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я не знаю… — сказал он. Это прозвучало скорее как вопрос ей и самому себе.

— Тогда тебе следует понять, что тебе пришлось бы туго, если бы ты увез Сунниву с собой в Исландию в качестве служанки! Кальв обвинил бы тебя в похищении женщины, что не очень-то понравилось бы твоей нареченной и ее родне.

— Вы так думаете? — спросил он. — Вы не должны думать, будто я собирался взять ее себе в служанки, — добавил он.

— О чем же ты думал, Хоскульд? — спросила она.

Немного помолчав, он сказал:

— Я думал, что смогу найти выход.

Сигрид покачала головой.

— Может быть, ты получил от нее больше, чем просто обещание? — спросила она. Он плутовато улыбнулся, хотя его лоб был покрыт крупными каплями пота.

— Один-два поцелуя, — сказал он. — Скажи Сунниве, чтобы она не горевала обо мне. Я этого не заслуживаю.

Лицо его снова исказилось болью.

— Вы можете простить меня, фру Сигрид? — еле слышно произнес он.

— Да, — сказала Сигрид, кивнув. Ей не хотелось отказывать умирающему в прощении.

И снова улыбка появилась на его лице.

— Если Вы смогли простить меня, то Господь тоже сделает это.

Он закрыл глаза, на лице его появилось выражение мира.

Она молча продолжала обход раненых.

Хоскульд был еще жив, когда она вернулась, чтобы взглянуть на него и понюхать раны. Лукового запаха не было, кровотечение остановилось, но он был без сознания. Она поняла, что он просто ослабел от потери крови; и, перевязывая его, она размышляла над тем, что будет делать, если он выживет.

Только к ночи она вернулась в зал. Большинство уже легли спать, повсюду слышался храп. Только несколько парней сидели в углу и разговаривали, а одна из служанок клевала носом на скамейке возле двери. Кальв по-прежнему восседал на своем месте.

Она села рядом с ним.

— Рёгнвальду ярлу удалось бежать? — спросила она.

— Да, — ответил он. — Мы почти уже взяли его в плен, но он обрубил веревки, которыми был привязан его корабль, и ушел. Думаю, он подался в Норвегию.

— Расскажи, как прошло сражение!

— Я участвовал в нем не с самого начала, — ответил он.

— Мне показалось, что я видела твои корабли возле острова Рёгнвальд.

— Может быть. Когда ты это видела?

— Сразу после того, как туман рассеялся.

— Это были мои корабли.

Он взял рог и основательно глотнул.

— Я находился там некоторое время, чтобы посмотреть, как пойдет дело, — сказал он, откладывая рог в сторону.

— Где ты поцарапал щеку? — спросила она; взгляд ее упал на небольшую рану, которую она заметила еще при его выходе на берег.

— Стрела задела меня.

— Еще бы чуть-чуть — и попала, — сказала она.

Он кивнул.

— Не думал ли ты присоединиться к Рёгнвальду?

— Точно не могу сказать, — ответил он, отвернувшись.

— Это было бы изменой Торфинну.

Она сказала это не для того, чтобы упрекнуть его, просто она подтвердила то, что оба они знали.

Но он внезапно повернулся к ней и в гневе произнес:

— Измена! Может быть, мне самое время теперь изменить, когда я так мало надеюсь на других! Почему бы мне хоть раз не получить пользу от измены, в которой я, кстати, не виновен?

— Ты пришел на помощь Торфинну, когда увидел, что он побеждает?

— Нет.

Он снова взял рог и на этот раз опорожнил его. Он крикнул служанке, сидящей у двери; вздрогнув, она встала, подошла с кувшином, налила ему еще.

— Ты сейчас узнаешь, какой у тебя глупый муж, — продолжал он. — Проигрывая сражение, Торфинн попросил о помощи. И я помог ему. Если бы я стал на сторону Рёгнвальда, то победу одержал бы он. И мы смогли бы вернуться в Эгга.

Он выпил еще.

— Когда корабли сошлись в бою, у Торфинна оказалось их больше, чем у Рёгнвальда, но драккары Рёгнвальда были выше и больше по размерам, а люди его были лучше вооружены. Он захватил множество малых кораблей Торфинна. В конце концов нехватка людей даже на корабле самого Торфинна стала такой, что ему пришлось высадиться на берег, чтобы взять на борт людей; вот тогда он и пришел ко мне. А потом…

Язык у него начал заплетаться, но он все же взял рог и выпил еще.

— Ты хочешь напиться до бесчувствия? — сердито спросила Сигрид.

— У меня никак это не получается, — ответил он, — но желание есть… Мои драккары были больше по размерам, чем большинство кораблей Рёгнвальда, — продолжал он. — Большую их часть мы захватили, но некоторым удалось улизнуть. После этого я напал на корабли, связанные во время боя, на борту одного из которых был ярл, и когда я на своем корабле вплотную подошел к дракону на корабле Рёгнвальда, тот обрубил веревки и ушел. На этом все и закончилось.

Зевнув, он еще раз опорожнил рог, встал и направился нетвердой походкой в спальню.

Сигрид не пошла за ним, она отправилась к Сунниве. И ее не удивило, что дочери на месте не оказалось; ей наверняка хотелось знать, насколько серьезно ранен Хоскульд. И Сигрид вышла из зала.

Луна уже поднялась, роса на траве сверкала, влажные камни поблескивали в лунном свете.

Остановившись, Сигрид попыталась представить себе, что бы она делала на месте Суннивы, когда ей было пятнадцать лет. Потом взяла факел и направилась в конюшню. Кальв подарил дочери лошадь, которая ей очень понравилась. И она увидела ее там, спящей под боком у животного. Укрепив факел в стене, она присела рядом с ней.

На щеках Суннивы все еще были слезы, и даже во сне она то и дело всхлипывала. Она была такой ребячливой в своей печали, что у Сигрид невольно подступил к горлу комок и на глаза набежали слезы. Она не решалась разбудить дочь, чтобы рассказать ей обо всем. Но ей казалось, что чем скорее она расскажет ей, тем будет лучше.