Святой конунг

«Смуглянка, — подумала Сигрид, лежа и глядя на дочь. — Да будет судьба ее удачнее, чем была у Торбьёрг Смуглянки, любившей Тормода и потерявшей его — скальда, получившего прозвище в честь нее — Тормод Скальд Черных Бровей!»

Сигрид беспокоилась за судьбу дочери.

В свои десять лет Суннива была такой красивой, что все только и говорили об этом. Она была высокой для своего возраста и хорошо сложенной, с большими темными глазами, от взгляда которых таяло сердце того человека, от которого девочка хотела что-то получить, и глаза ее могли сверкать безудержным весельем. Темные, густые и блестящие волосы доходили ей почти до пояса.

И девочка прекрасно знала, какую власть дает ей красота.

И Сигрид — которая в свое время изо всех сил старалась наладить отношения между Кальвом и дочерью — нередко сетовала теперь на то, с какой легкостью он пал к маленьким ножкам Суннивы. Сигрид даже испугалась своего гнева, когда поняла это.

Но Сигрид напугала не только собственная вспыльчивость по отношению к дочери; ее испугало и то, что ее любовь к Сунниве готова была вспыхнуть опасным, жарким пламенем.

И, видя ее лежащей с закрытыми глазами, притененными ресницами, с белым в лунном свете лицом, она вдруг подумала, что девочка похожа на мертвую; на миг ей показалось, что ее необузданные, переменчивые чувства по отношению к этому ребенку могут убить ее.

Она вздрогнула и чуть не закричала. Но тут же попыталась мыслить ясно.

Перед тем, как накрыть лицо Суннивы, она наклонилась и поцеловала ее в лоб. При этом она упрекала себя за свои мысли. Вздохнув, она снова легла.

И снова в ее мысли ворвались звуки моря и ветра; эти звуки убаюкивали ее, а корабль, скрипя снастями, шел вперед и вперед.

И, уже засыпая, она почувствовала, что звуки становятся громче, а качка на корабле — сильнее.

Она проснулась оттого, что ее отбросило к одному из шпангоутов. И почти в тот же момент она услышала хныканье Суннивы.

И в самый последний момент успела подхватить дочь, которая чуть было не упала за борт. Это было нелегко, потому что правой рукой она держала девочку, а левой держалась сама.

Уже светало. Плеск и журчание воды перешли теперь в грохот волн. Волны угрожающе вздымались, сталкиваясь пенными гребнями, словно разъяренные драконы. И все предметы, не закрепленные прочно, соскальзывали на подветренную сторону, где они перекатывались и гремели.

Большинство мужчин были уже на ногах; Сигрид увидела, что Кальв стоит у руля. И она тревожно огляделась по сторонам, ища глазами корабль Тронда. И как только их драккар приподняло на гребне волны, она увидела неподалеку и другой корабль. Он шел на полуспущенных парусах, и она успокаивала себя тем, что на корабле были опытные люди. Взглянув на свой парус, она заметила, что он тоже приспущен.

Суннива была бледной и едва сдерживала слезы, стиснув зубы. Сигрид тоже чувствовала себя неважно.

Она попыталась разбудить Гюду дочь Халльдора, служанку, которая в свое время уехала с ней с Бьяркея в Трондхейм. Но Гюда спала на корабле так же крепко, как и в своей постели в Эгга. Лежа на подветренной стороне, она перекатывалась из стороны в сторону из-за корабельной качки. Рот ее был открыт, и челюсть двигалась туда-сюда; вопреки всему, Сигрид рассмеялась. Но тут Сунниву вырвало, и ей пришлось переключить свое внимание на девочку.

В конце концов ей все же удалось разбудить Гюду. Оставив Сунниву на ее попечение, Сигрид пошла на корму к Кальву.

И, став рядом с ним спиной к мачте, она почувствовала, насколько море опасно и грозно.

Но Кальв был спокоен, как скала.

— Опасно? — сказал он, когда она спросила его об этом, и рассмеялся: — Оно становится опасным тогда, когда убираются паруса и корабль отдается во власть волнам. Но, я думаю, на этот раз нам этого делать не придется.

Внимательно посмотрев на его лицо, она вдруг поняла, что ему доставляет удовольствие помериться силами с морем и ветром.

— Ты наверняка хочешь, что ветер был покрепче, — сказал она.

Он повернулся к ней на миг.

— Возможно, — сказал он, — пока мы не убрали парус. Но откуда ты это знаешь?

Его взгляд тут же перескочил на вспенившуюся волну, которую он хотел обойти. И Сигрид, наблюдая за этим, поняла, что он заранее знает, где вздыбится следующая волна. Наблюдая за движением корабля, она почувствовала себя лучше.

Но на его вопрос она так и не ответила; она просто повернулась к нему и стала смотреть, как он стоит за рулем, подставив лицо ветру.

Вот всем его облике чувствовалась властность; теперь он был хёвдингом.

Хёвдингом, которому больше нечем было управлять, мысленно добавила она. И этот Кальв, так гордо и свободно состязавшийся с морем, еще вчера рыдал у нее на коленях, словно ребенок.

Начался дождь, быстро перешедший в ливень. Сигрид стала искать убежище, но места на корабле было мало: все было забито домашней утварью и прочими вещами из Эгга. Кальв взял несколько лошадей, стоявших теперь связанными в носовой части корабля.

В конце концов она устроилась на носу под поперечными досками настила; Суннива сидела на корточках рядом с ней, бледная и дрожащая от холода. Вскоре и Сигрид тоже начала стучать зубами, промокнув насквозь. Она с удивлением смотрела на мужчин, не обращавших внимания ни на сырость, ни на холод. И вспомнила, как еще девчонкой завидовала мужчинам в их свободе покидать дом.

«Свобода, — подумала она, — свобода мерзнуть, голодать, бороться…» И Суннива удивленно посмотрела на нее, когда Сигрид горячо прижала ее к себе.

— Слава Богу, что ты женщина! — прошептала она.

Ветер утих, когда корабли подошли к Хьялтланду. Это было в полдень третьего дня после того, как они оставили норвежский берег.

Показались скалистые острова, и по мере приближения кораблей к берегу, Сигрид стал различать фьорды и долины.

Теперь она чувствовала себя лучше; ее радовал вид островов и моря.

После того как прекратился дождь и улегся ветер, она переоделась в сухую одежду, хотя ей это и пришлось делать на виду у мужчин, в отсутствии укромного уголка.

Но Кальв только рассмеялся, когда она пожаловалась ему на это.

— Ты просто избалована, — сказал он. — Ты думаешь, как живет большинство людей?

Сигрид содрогнулась при мысли о том, что большинство людей привыкло спать в больших залах; и только у некоторых были свои закрытые спальни.

Внезапно Кальв взял ее за плечи, глаза его сверкали.

— Что ты скажешь, если я повалю тебя на дно и возьму на глазах у всех? — спросил он.

Она невольно отшатнулась от него.

— Я скажу, что ты просто рехнулся! Ты просто выставишь нас обоих на смех, ведь я уже старая…

Он захохотал.

— Не такая уж ты и старая, — сказал он. — Если бы я сделал это, тебе следовало бы гордиться мной, а не злиться.

Она покачала головой.

— Не понимаю, что на тебя нашло, Кальв, — сказал она. При этом она не осмеливалась смотреть ему в глаза.

Он отпустил ее, и она, идя по кораблю, все еще качала головой. Она была смущена; смущена поведением Кальва и своими собственными мыслями.

На следующий день они увидели Оркнейские острова. И Сигрид была разочарована.

Если Хьялтланд привлекал взор своими фьордами и горами, то на этих островах были только низкие, иссушенные ветром холмы.

Они плыли на юг вдоль берега; Кальв указывал пальцем на острова и называл их по порядку: остров Ринанс, остров Санд, остров Стрьон и, наконец, самый большой, остров Росс.

Повернув к западу и идя против ветра, они свернули на мачте парус; мужчины взялись за весла. Проходя через пролив, южнее Росса, они проплыли между двух маленьких островков; Кальв сказал, что пролив этот называется Холмесундом; пролив заканчивался широкой бухтой. Они продолжали плыть по северной стороне бухты, направляясь к маленькой бухточке, лежащей вблизи мыса, где берег снова поворачивал е северу. Кальв сказал, что мыс этот называется Эрфьера.