Святой конунг

Вскоре ожидался приезд Магнуса в Каупанг. Кальв надеялся, что когда король увидит, как хорошо он управлял в его отсутствие всеми делами, он оценит сполна его преданность.

Кальв был во дворе, когда Сигрид вернулась в Эгга, и он помог ей слезть с коня.

И ей снова стало не по себе, когда она услышала крики священника Йона. Однако взгляд, брошенный Кальвом в сторону жилица священника, был полон презрения.

— С годами он не стал мужественнее, — сказал он. — Если он захочет уехать отсюда, пусть уезжает.

Сигрид покачала головой.

— Он извел всех своими криками, — сказала Сигрид, — но он не использует имеющийся у него выход: отказаться от пищи, чтобы тем самым уменьшить свои муки.

— Ему хорошо известно, что это все равно, что из огня да в полымя, — сухо заметил Кальв, — и больше всего на свете он боится адских мук. Думаю, он чувствует себя сейчас как вошь под ногтем.

Священник Йон умер в жаркий солнечный день; солнечный свет проникал повсюду, нагревал дерновые крыши, озарял каморку, в которой мучился перед смертью священник.

И когда он умер, Сигрид подумала, что никогда не забудет солнечные полосы, пробивающиеся через маленькое отверстие в стене и падающие на лицо покойного.

Его смерть не была ни героической, ни прекрасной. Сигрид и священник Энунд, бывшие все время возле него, вздохнули с облегчением, когда он, наконец, потерял сознание и больше не пришел в себя.

Даже в смерти он имел жалкий, почти смехотворный вид, с торчащими из-под одеяла тощими ногами, после последнего причастия, совершенного Энундом. Выражение его лица было вопрошающим и как бы извиняющимся.

Сигрид старалась не смотреть на покойника, пока не закрыла ему глаза: встретить взгляд покойника было опасно. И, закрыв ему глаза, она прижала покрепче ноздри и закрыла его рот.

Прочитав молитву, священник Энунд встал. Некоторое время он стоял и смотрел на покойного.

— Блаженны чистые сердцем, — медленно произнес он. — Ибо им предстоит узреть Бога.

Но голос его был хриплым, ему пришлось прокашляться. Повернувшись к нему и встретив его взгляд, она поняла, что не только она одна борется со слезами.

На миг священником овладела слабость. Он опустился на скамью и закрыл лицо руками. Но он тут же встал, подошел к двери и подал Сигрид знак, чтобы она шла за ним.

Глаза Сигрид слипались от усталости, когда она возвращалась домой; она провела возле постели священника Йона не одну бессонную ночь. Она пошла на кухню и дала служанкам распоряжения по хозяйству, после чего отправилась спать.

Но, несмотря на усталость, заснуть она не смогла; она все еще слышала крики священника Йона. И ей казалось, что эти крики смешиваются с другими криками — криками людей, напуганных чем-то или изнемогающих от скорби и боли. Перед ее мысленным взором прошла целая вереница страждущих, кричащих людей. И, уже засыпая, она вспомнила, что Кальв сказал ей однажды, что Бог столь же мстителен, как и святой Олав…

Ложась в постель, Кальв разбудил ее.

— Ты и дальше собираешься спать в одежде?

Вскочив, она некоторое время стояла, оправляя юбку, а потом принялась раздеваться.

— Ты голодна? — спросил он. — Ты не ела целый день.

И только когда он сказал это, она поняла, как проголодалась.

— Да, — ответила она. Она снова стала надевать юбку, решив сходить в кладовую и найти там что-нибудь съестное. Внезапно она замерла и сказала: — Я боюсь идти ночью одна по двору, зная, что в каморке лежит мертвый священник Йон.

— Я схожу с тобой.

Но даже идя рядом с Кальвом, Сигрид не осмеливалась взглянуть в сторону дома, в котором лежал священник.

Когда они подошли к кладовой, Кальв тоже решил, что проголодался. И они взяли с собой хлеб, сыр и бочонок пива.

Во время еды они сидели и разговаривали.

В последние годы их отношения переросли в настоящую дружбу. Они говорили друг с другом о своих радостях и невзгодах; и они редко принимали теперь решение, не посоветовавшись друг с другом.

На этот раз Сигрид рассказывала о смерти священника Йона. Запивая хлеб с сыром пивом, она то и дело бросала взгляд на Кальва, слушавшего ее рассказ. В бороде у него застряли крошки, время от времени он чесал себе затылок.

— Поискать у тебя вшей? — спросила она.

— Это было бы хорошо, — ответил он.

— Ты еще более голоден, чем я, — сказала она. Кальв, проглотивший большую часть еды и питья, улыбнулся.

— У меня был длинный день, — ответил он, тяжело вздохнув, и, пододвинувшись к ней поближе, наклонил голову.

Некоторое время они молчали. Потом он снова заговорил.

— Я собираюсь съездить на неделю в Каупанг, — сказал он. — Король ждет и тебя тоже. И мне бы хотелось, чтобы в этот раз ты и дети отправились вместе со мной.

Сигрид была явно не в восторге от этого предложения.

— Мне нечего делать в Каупанге, — сказала она. — Если король там, Сигват Скальд наверняка тоже поблизости; ты хочешь, чтобы он познакомился с Суннивой?

— Я не собираюсь приглашать его в гости, — сухо заметил Кальв.

— Почему ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой?

— Никогда не знаешь, что случится завтра, — задумчиво произнес он. — Может случиться такое, что я вынужден буду бежать из страны, и тогда мне хотелось бы взять вас с собой. Я думал также взять с собой на юг часть денег, на тот случай, если мы не сможем вернуться сюда.

Сигрид уронила руки.

— Не хочешь ли ты сказать, что король намерен лишить тебя жизни?

— Не король, — ответил он серьезно. — Он всего лишь пятнадцатилетний юнец и дает управлять собою другим. Власть принадлежит тем, кто теперь окружает его, и им этого мало. И чем меньше власти у меня, тем больше ее у них. Кстати, вряд ли они сейчас намерены убить меня. Но они могут потребовать выкуп, превышающий тот, который я в состоянии заплатить.

Сигрид похолодела; она сразу ничего не могла ему ответить.

— Ты думаешь, что нам придется уехать отсюда? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил он. — Я так не думаю. Но, может быть, оставаться здесь еще хуже. Ведь тот, кто стоит за всем этим, не захочет лишиться этой усадьбы и всех наших домов. Эйнар Тамбарскьелве не забывает о том, что Тронд происходит из рода Ладе и, возможно, когда-нибудь он или его сын станут наследниками этого рода.

Они прибыли в Каупанг незадолго до дня летнего солнцеворота. Сигрид не была там почти год и теперь удивлялась, как разросся за это время город.

Но ее не покидало беспокойство с тех пор, как Кальв сказал, почему он хочет взять ее с собой. Ее уже не радовала, как прежде, прогулка в гавань, когда там появлялся чужеземный корабль с товарами на борту; или прогулка по мастерским и торговым лавкам в поисках новых украшений.

В городе было оживленно, и в ожидании приезда короля прибывало все больше и больше народу.

Через несколько дней в гавань вошел королевский флот. Кальв пошел встречать короля, а Сигрид осталась дома; и только поздно вечером, когда он вернулся, она узнала, как обстоят дела.

Она сидела и ждала его, и когда он вошел, она поняла по выражению его лица, что встреча эта его не обрадовала.

— Король? — сказал он, когда она спросила его о нем. — Я почти не говорил с ним.

Взяв пивной бочонок, который она поставила специально для него, он основательно приложился к нему, прежде чем лечь в постель.

Сигрид была удивлена, когда через несколько дней получила от Бергльот дочери Хакона приглашение навестить ее. Она решила посоветоваться с Кальвом. Он сказал, что ей нужно пойти, но только навострив уши и закрыв, по возможности, рот.

Но Сигрид была удивлена еще больше, когда Бергльот захотела поговорить с ней наедине.