Умирать подано

На пару секунд оба замерли и уставились друг на друга.

– Звучит как-то… – первым прервал паузу Боголепов. – Чепуха полная – «каждому по могиле». Толпа решит, что мы начнем массовый отстрел.

– Хорошо, тогда по-другому: «Каждому новоблудцу – бесплатный комплекс ритуальных услуг».

– Не все знают, что такое ритуальные услуги, да и длинно слишком.

– Ладно, в конце концов, есть литературный редактор, он придумает, чтобы было и понятно, и убедительно.

– Хорошо, объясни ему все. Если надо, подключим прессу. Карасев возьмет у меня еще одно интервью для «Вечернего Новоблудска». Как дела с артистами?

– Майкл Джексон отказался.

– Кто такой?

– Так, америкашка один, по-кошачьи петь умеет. Его в народе любят.

– Что, денег мало заслали?

– Гастроли у него какие-то. Ну да черт с ним. Договорились с группой «Мочить» на пару концертов в вашу поддержку. Они популярны в столице, да и у нас тинэйджеры тащатся. Говорят, конкуренты от компартии подписали Мадонну. Представляете, капиталистическая поп-звезда будет агитировать за светлое будущее.

– Вряд ли, у коммунистов нет «капусты».

– Если, Аркадий Викторович, вы считаете, что они проводят кампанию на одни членские взносы, то вы ошибаетесь. Все у них есть.

– Ладно, «Мочить» так «Мочить». Руслан Григорьевич снова сунулся в «дипломат» и вытащил очередную папку.

– Вот, мы подготовили две экономические платформы, точнее два комплекта предвыборных тезисов. Ознакомьтесь и решите, какой отдать в печать.

– К черту экономику, – махнул рукой Боголепов. – Народ все равно ни хрена в ней не смыслит, нечего ему цифрами башку забивать. Наш народ любит не мозгами, а сердцем. Душой открытой. Я лучше с народом водки выпью или песню ему спою, народ за мной и пойдет. А проценты да расчеты заумные сердцем не понять, они только путаницу вносят. Будем проще – вот мухи, вот котлеты! С этим все. Как дела по Салтыкову?

– Ген прокуратура изъяла все бумаги по его фирмам, со дня на день появятся результаты. Боголепов взглянул на календарь.

– Будь предельно внимателен. Главное, не упустить момент. Информация должна появиться в прессе мгновенно. Леопольд – наш главный козырь. Как раз для народа. Для сердца.

– Я помню, – Мухаев преданно посмотрел в глаза кандидата. – Если мы не обыграем, то обыграют нас.

– Что, кстати, с убийством? Раскрывается?

– Не очень. Версия о причастности нынешнего папы-мэра основная, папа же не любит, когда копаются в его белье и белье его папиков. Менты побьются в двери лбами, расшибутся, угомонятся и будут дальше водку жрать. Ваша фамилия в деле пока не мелькает.

– Что значит «пока»? Я должен быть в полной уверенности, что она вообще там не будет мелькать. И вообще, какое отношение я имею к этому Салтыкову?

– Да никакого, конечно, это я по запарке. Но если вдруг обнаружится, что отношение есть, мне сразу просигналят, поверьте.

– Никогда не говори мне «поверьте». Меня это оскорбляет.

Аркадий Викторович вернулся за стол.

– Что-то у меня голова разболелась, мигрень. Будешь выходить, скажи Зине, чтобы принесла «Упсы».

– Выпейте лучше водки, Аркадий Викторович. Удивительно оживляет. От нашей «Упсы», говорят, волосы выпадают.

– А от нашей водки может отпасть кое-что другое. Делай что ведено. И отпусти водителя, я поеду домой с народом, на автобусе.

– Хорошо. – Мухаев кивнул и вышел в приемную.

ГЛАВА 4

– Своя девчонка ближе к телу, – Плахов приставил горлышко пивной бутылки к металлической ограде и стукнул по пробке ладонью.

– Фигня, Игорюх, женщины – не та проблема, на которую стоит тратить наши драгоценные нервные клетки. Не получилось с этой, получится с другой. Вон их сколько ходит, красавиц. Если из-за каждой убиваться, в тридцатник ляжешь в яму. Во, смотри, смотри, какая краля покатила. Эй, девушка, вы на самокате умеете кататься? Могу научить.

Игорь оторвался от горлышка:

– Семь лет все-таки… Это не в киношку сбегать. Правда, все к этому и шло, но я пытался… Все для нее. А! До сих пор очухаться не могу.

– Значит, не любила! Кто любит, тот терпит. И общагу, и тараканов, и зарплату. Тебе ж не пятнадцать лет. Тридцатник скоро, должен в людях разбираться, тем более в женщинах. Видишь такое дело – ставь вопрос ребром, а не бегай за ней с соплями по колено. Чо те надо? Что ты хошь? И все!

– Да ладно, Ильюх, у меня не тот случай.

– Хочешь единственно верный дружеский совет? Не прыгай перед бабами козликом! Все они по своей сути лживы в большей или меньшей степени. Потерял одну – найдешь другую. Идешь сегодня в ночник, снимаешь деваху, тащишь на «хату» и, как говорится, получаешь полное моральное удовлетворение. А там, глядишь, зародится новое светлое высокое чувство. Главное, подарок не подцепи. Безопасный секс – это так же естественно, как чистить зубы. Завтра же позабудешь про все свои совершенно напрасные переживания, проснувшись утром бодрым, жизнерадостным чуваком, со всех сторон полезным мировому сообществу. Поверь, проверено не единожды. Хочешь – проснемся вместе. У меня по графику секретная засада. С «хатой» только напряг. Жена вчера от предков вернулась, у меня нельзя. Ну что, ищем светлое чувство?

– Пиво разбавлено, – поморщившись, ответил Игорь.

– При чем здесь пиво, старина? Ты сегодня какой-то несобранный.

Старший оперуполномоченный управления уголовного розыска Илья Виригин, или просто Ильюха, взял у Игоря бутылку и сделал глоток.

– Пиво как пиво. Теплое немного. Он вернул бутылку приятелю и достал сигареты. Виригин был маленьким крепышом с чересчур выпирающим животом и стрижкой «завтра на фронт». Если у Плахова ремень на брюках присутствовал по причине слишком стройной фигуры, то у Виригина причины присутствия ремня были полностью противоположными. Короче, ни тот, ни другой не тянули на сформированный киноиндустрией образ суперполицейского, да даже просто полицейского. К тому же ни тот, ни другой не обладали черными, зелеными или, на худой конец, красными поясами всяких там единоборств, а стреляли из рук вон плохо – на последних стрельбах Плахов ни разу не попал в мишень, потому что стрелял в чужую. В которую, впрочем, тоже не попал.

Виригин, не имея красного пояса, имел красный нос, но шибко по этому поводу не убивался. Вообще он был толстокожим и непробиваемым, никогда на людях не показывал своих чувств и, в отличие от Плахова, близко к сердцу всякую чепуху не принимал. Выслушав в свой адрес какие-либо непотребные замечания, он доверительно улыбался и мягко отвечал: «Успокойтесь, товарищ, все там будем. Кого принесут, кого приведут, кого прилетут».

Пять лет назад Плахов познакомился с Виригиным в территориальном отделе, когда только пришел на службу. Виригин к тому времени уже отмолотил трояк на земле и считался аксакалом, дедушкой. Но в ментуре, не то что в краснознаменной, дедовщина не прижилась, и Илья на первых порах совершенно искренне наставлял Плахова на путь истинный, в самом хорошем смысле этого слова. Игорь, естественно, не стал слепо копировать методы Ильи, стараясь найти свой стиль работы, что вполне нормально для человека творческого, а работа опера – это прежде всего творчество.

Виригин же к четвертому году службы от творчества несколько отошел, все чаще используя принцип «мозговой атаки», как он это называл. Атака производилась не в отношении своего мозга и не в переносном смысле. «Ну если человек настолько тупой, что по-другому ему совершенно ничего не объяснить?! У меня интеллект не резиновый, на каждого дурака не хватит».

Справедливости ради стоит отметить, что в отличие от некоторых коллег Илья дубиной без разбора не махал и беспредел не устраивал, тонко чувствуя черту, за которую нельзя переступать, зная, что «необходимо», а что «достаточно». И расходиться с человеком старался мирно, без обид. Подумаешь, подрались, теперь зато водку пьем. Обиды, конечно, все равно были, Илью таскали в прокуратуру, на суды в оргинспекторский отдел, однако никаких крупных неприятностей у него не было. Все всё прекрасно понимали, тем более что жалобщики в результате оказывались за решеткой, а победителей, как известно, не судят.