Ястреб и голубка

От него не ускользнула комическая сторона ситуации, в которой он очутился. Он постучал каблуком по крышке гроба и произнес:

— Хелло, приятель! Ты уж не держи на меня зла, дружище, за то, что я стою на твоей голове… но, видишь ли, не все зависит от моего желания.

Ему пришлось пережить ужасный момент, когда доски гроба затрещали и проломились у него под ногами. Тут выдержка ему изменила, и, привалившись к стене могилы, он захохотал так, что по лицу покатились слезы.

Только этого позора и не хватало — дожидаться, чтобы на заре тебя обнаружил могильщик на дне ямы, в зловонной трясине! Весьма вероятно, что поблизости валяется труп одного из ирландцев с размозженной лопатой головой, — и его обвинят в этом убийстве.

Ну уж нет, этого он не допустит. Почти ослабев от хохота, он пустил в дело и руки, и кинжал, чтобы вырезать в стене могилы углубления, куда можно было бы упереться ногой. Большей частью раскисшая земля обрушивалась под его тяжестью, но время от времени ему удавалось удержаться на месте; постепенно, понемногу он поднимался по этим ненадежным ступеням и наконец смог подтянуться, перебросить ноги за край могилы и перекатиться на мокрый дерн.

Соблюдая предельную осторожность, он прокрался к конюшням Уолсингэм-Хауса и вскоре был уже на пути к дому, с благодарностью, как всегда, ощущая у себя между ногами бока могучего жеребца. То и дело он откидывал назад голову и принимался смеяться.

Сегодня его душа воспаряла к небесам, словно он действительно восстал из могилы. Завтра он с превеликим удовольствием простоит пару часов на коленях, вымаливая прощение у королевы, но сегодня, этой ночью, он будет заниматься любовью с Сабби, хочет она этого или нет. Она — маленькая дикая кошка, а он — единственный мужчина на земле, способный подчинить ее своей воле. И подчинит, обещал он себе с воодушевлением.

Совсем в ином состоянии духа пребывал в это время Мэтью. В нем кипело негодование.

Сидя в своей комнате на четвертом этаже Гринвичского дворца, он углубился в чтение секретных досье, с ужасом открывая для себя одну горькую новость за другой.

Самым нестерпимым, самым непростительным было то, что Шейн оказался бастардом О'Нила — и тем не менее именно Шейн унаследовал и судоходную империю Хокхерстов, и титул лорда Девонпорта. Кулак Мэтью с грохотом опустился на стол, отчего кубок с вином упал и покатился, и струйки вина растеклись по столешнице, оставляя кроваво-красные пятна на роковых бумагах. Шейн получил все — как всегда! Джорджиана помалкивала и допустила, чтобы ее незаконный отпрыск завладел наследством, которое по праву должно было достаться ему, Мэтью! Они предали его родителя — бедного, слабого глупца! И его самого они тоже предали! В этот момент он ненавидел отца, мать и брата лютой ненавистью. И больше всего терзала его мысль о том, что Шейну досталась Сабби. И пусть это будет последним его делом на земле, но он отберет ее у брата!..

Он собрал бумаги со стола и спрятал их в надежное место.

С самого утра коридоры Гринвича гудели от новостей: неуловимый Черный Призрак был захвачен в тюрьме Флит, но снова сумел вырваться и скрылся от погони. Злодей был в маске, но теперь общее мнение склонялось к тому, что он состоит в союзе с самим дьяволом, ибо на его широкой спине буйствует отвратительное чудовище. Едва Мэтью услышал эти сплетни, в памяти у него сразу вспыхнула картинка — дракон, вытатуированный на лопатке у Шейна; в тот же миг Мэтью понял: ко всему прочему его братец оказался еще и Черным Призраком, но эта подробность в уолсингэмовских досье не значилась.

Ослепленный ревностью и жаждой мести, Мэтью начал добиваться аудиенции у Уильяма Сесила, лорда Берли, но удостоился лишь любезного приема у честолюбивого сына последнего, Роберта Сесила. Королева называла Роберта Сесила своим хитрым лисенком из-за малого роста и изощренного ума. Красивого молодого придворного он встретил с предельным радушием.

Закончив обмен надлежащими приветствиями, Мэтью приступил прямо к делу.

— Милорд, дерзкие выходки Черного Призрака сейчас у всех на устах. Всеобщий интерес к этому молодчику дошел до того, что во всех этих россказнях сквозит уже не неприязнь, а чуть ли не восхищение. Мы не сможем удерживать ирландских мятежников под замком, пока Черный Призрак имеет возможность освобождать их, пользуясь лишь ночной темнотой и черной маской. Мне пришло в голову, что всем этим заправляет некто из Ирландии — некто, занимающий весьма высокий пост.

Роберт Сесил пристально вгляделся в посетителя, пытаясь угадать, какая личная корысть движет этим юношей.

— Давайте говорить прямо. Насколько я понимаю, вы намекаете на О'Нила, но ведь ему всегда удавалось опровергнуть возводимые на него обвинения в государственной измене и в организации заговоров.

— Нет, милорд, на самом деле он ни разу не смог опровергнуть эти обвинения. Он лишь убеждал королеву и ее Совет, что обвинения беспочвенны, и внушал им уверенность, что он стоит на страже английского закона в северных областях Ирландии.

Сесил отвесил в направлении Мэтью Хокхерста легкий одобрительный поклон. Обладая задатками хорошего стратега, он всегда помнил о том, что О'Нил мнит себя королем Ирландии.

Мэтью продолжал:

— Расставьте ему капкан. В качестве приманки используйте важных ирландских заложников, но поместите их под хорошую охрану — в лондонский Тауэр. И с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день, Черный Призрак пожалует к нам, чтобы освободить их…

Сесил закончил фразу за него:

— ..А когда Черный Призрак окажется у нас в руках, мы сможем доказать, что он агент О'Нила?

— Совершенно верно! — кивнул Мэтью, всеми силами пытаясь подавить нарастающий ужас от сознания того, что он делает.

— Немного вина? Оно приправлено редкими пряностями — думаю, вам понравится.

В этом Сесил ошибся: Мэтью вырвало в первую же канаву, едва он откланялся и вышел на улицу.

Большую часть ночи королева металась по своей опочивальне, доводя себя до исступления. Не успел еще серый рассвет просочиться в углы просторного покоя, как она начала орать:

— Где мои фрейлины?

На зов примчались несколько девушек.

— Пусть явятся все!

Потребовалось еще какое-то время, чтобы вызванные особы успели должным образом приготовиться. На королеве все еще было надето пурпурное платье с «епископскими рукавами» на подкладке из аметистового атласа, а голову украшала маленькая корона в виде венца. У большинства дам от страха зуб на зуб не попадал, хотя лишь немногие знали о вчерашнем скандале.

Обманчиво-мягким тоном она спросила:

— Какие новости о моем Боге Морей?

Все промолчали. Она гневно топнула ногой и разразилась криком:

— Все разом оглохли? Языки проглотили?

Вас спрашивают: что новенького слышно о Хокхерсте?

Она столь энергично тряхнула головой, что корона съехала на бок; тогда королева сорвала ее и швырнула через всю комнату с воплем:

— Моя корона — это терновый венец!

Зацепившись за корону, с монаршей головы слетел и парик, явив взорам присутствующих жидкие пучки ее собственных седеющих волос.

— Он взял эту лицемерную волчицу себе в метрессы!

Ближе всех к королеве стояла Мэри Говард; ее губы от ужаса дрожали, хотя она и старалась этого не показать.

— Ты держала это от меня в секрете! — Она ударила девушку по щеке. — И ты! И ты!

И ты!..

Каждая из фрейлин, стоявших поблизости, сподобилась получить королевскую оплеуху.

Одна их пожилых дам высокого ранга попыталась утихомирить беснующуюся государыню.

— Искушение было слишком сильным, ваше величество. Вы не можете упрекать его за это.

— Упрекать его? — взвилась Елизавета. — Ну нет, видит Бог, я еще как упрекну его! Он заплатит за все удовольствия, какими попользовался в ее обществе! За эту проделку они пойдут в Тауэр!

Старая Бланш Перри, которая некогда была нянькой Елизаветы, прорвалась через ряды дам, чтобы взять дело в свои руки.