Ястреб и голубка

Он осведомился самым официальным тоном:

— Вы вывесили белый флаг, мадам, в знак признания своего поражения?

— Поражения? — гневно возопила она. — Никогда! Имя вашего корабля — «Дерзновенный»… По-видимому, сэр, вы так назвали его в мою честь!

Она уселась в его капитанское кресло и, пока он таращил на нее глаза, подчеркнуто напоказ подняла одну голую ногу и перекинула ее через подлокотник. Кроме тонкой батистовой рубашки на ней не было ничего, и стоило ей небрежно покачать ногой, как он каждый раз видел медные густые завитки.

Он радостно засмеялся:

— Сабби Уайлд, ты самая дьявольская из всех дьяволиц!

Он сделал лишь один широкий шаг к ней, как она остановила его повелительным жестом высоко поднятой руки и зеленым огнем, вспыхнувшим в глазах.

— Не рассчитывайте, сэр, что вам удастся получить меня так же легко, как вы получили Кадис. Не надейтесь, что вам будет позволено таскать меня с корабля на корабль, словно мешок с репой, пренебрегать мною и морить меня голодом, а потом вламываться сюда и давать волю своей похоти!

Он знал, что может взять эту крепость силой. Знал и то, что она заслуживает лучшего обращения. Придется прибегнуть к более осторожным методам осады, но и награда будет куда более драгоценной. Грозный капитан отвесил ей галантный поклон, и в глазах у него не осталось ни тени насмешки. Он церемонно произнес:

— Сабби, не окажете ли вы мне честь пообедать о мной? Я намерен отпраздновать нашу победу и хотел бы отпраздновать ее вместе с вами.

Столь же благовоспитанно она наклонила голову и ответила:

— Ничего не могло бы быть для меня приятнее, лорд Девонпорт. Только, увы, мне не во что переодеться к обеду.

Он подошел к сундуку в углу каюты и поднял крышку.

— Здесь есть разные материи. Приношу извинения, Сабби: платьев я для тебя припасти не догадался.

Он вынул из шкафа одежду для себя и, перекинув эти вещи через руку, удалился со словами:

— Обед будет подан, когда пробьет шесть склянок.

Она обследовала все содержимое сундука, где хранились дорогие изысканные ткани разнообразных цветов и оттенков, и ей грозила опасность разорваться на части — так трудно было остановиться на чем-то одном. Наконец она выбрала почти прозрачную ткань с золотыми и бирюзовыми полосками. Она отрезала квадратный кусок — чуть больше ярда в ширину и в длину, — обернула его вокруг себя и завязала узлом на одном плече. Каждому, кто поглядел бы на нее справа, она казалась полностью одетой, а поглядевший слева сразу бы понял, что платье открыто от плеча до лодыжки и что, кроме этого импровизированного платья, никакой другой одежды на ней нет.

В дверь постучали, и появился Барон, который молча и проворно установил изящный столик, накрыл его белой скатертью из камчатого полотна и выложил такие же салфетки.

Затем на столе появились серебряные вилки и ножи тонкой итальянской работы, тяжелые золотые тарелки с рельефным изображением дракона в центре каждой из них, а также бокалы из венецианского хрусталя на резных ножках из золота и нефрита. Барон всегда обращался с ней самым уважительным образом, но в этот вечер его взгляды выражали столь глубокое почтение, что Сабби невольно призадумалась: не сказала ли ему Джорджиана, что он имеет дело с леди Девонпорт. У нее не было времени докопаться до истины, ибо пробило шесть склянок и в дверном проеме появился Шейн. Он явно намеревался строго придерживаться этикета: постучал и дождался, пока она пригласит его войти. На нем был тропический костюм из светлого полотна, на фоне которого особенно бросался в глаза его загар. Он взял ее руку и поднес к губам, и только потом позволил себе обжечь ее пристальным взглядом внимательных синих глаз. Медленная одобрительная улыбка смягчила контуры его твердого рта, и на темном загорелом лице сверкнули белые зубы.

У Сабби сердце перевернулось в груди. Как он был сейчас прекрасен! Львиная грива свободно спадала на плечи; концы волос, выгоревшие на солнце, отливали темным золотом.

Его окружал такой ореол мужественности, что Сабби почувствовала, как у нее подгибаются коленки.

Вернулся Барон. Он принес горячие блюда под крышками и большую многоярусную вазу с фруктами; некоторые из них были незнакомы Сабби. Когда Барон удалился, оставив их наедине, Шейн подал ей кресло и тихо проговорил:

— Ты самая прелестная женщина из всех, кто когда-либо оказывал честь моему столу.

Сабби грациозно уселась в кресло и скромно расправила складки своего наряда таким образом, чтобы по возможности скрыть наготу, а не выставлять ее напоказ.

— Что-то удивительно вкусно пахнет, хотя я никак не могу понять, что именно, — сообщила она с воодушевлением.

— За наш сегодняшний ужин надо поблагодарить испанцев. — Он поднял с супницы тяжелую крышку. — Это пайелла, знаменитое испанское блюдо. Ее готовят из кусочков куриного мяса и очищенных креветок, добавляют чеснок и испанский шафран, и все это выкладывается поверх горки риса с перцем.

Он налил в бокалы светлого шабли и положил на тарелку Сабби солидную порцию ароматной пайеллы.

— А это что? — указала она на другое блюдо.

— Артишоки с начинкой из спелых оливок.

Ты отламываешь листок и обмакиваешь его в растопленное масло, вот так. — Он не мог не улыбаться при виде того, с каким живейшим интересом она пробовала каждое блюдо. — Как и большинство заморских кушаний, это — на любителя. К нему надо привыкнуть. Я замечал, что англичане слишком склонны воротить нос от всего, что для них необычно. А по-моему, правильно говорят: разнообразие придает жизни остроту…

— В самом деле, милорд? — уточнила она, сверкнув глазами мгновенно насторожившись: нет ли в его словах второго, скрытого смысла?

— Однако существуют и такие лакомства, которых, раз отведав, уже никогда не забудешь, — добавил он.

Она покраснела и опустила ресницы.

— А эти фрукты… как называются? — спросила она.

Ей уже тоже стало труднее говорить и даже дышать — сейчас, когда она пыталась как-то умерить жар, загорающийся в глубине его глаз.

Шейн вздохнул.

— Ну, я думаю, апельсины ты знаешь и лимоны тоже. А вот эти, зеленые, — лаймы, а это — виноград и дыня. Коричневые — это финики, очень липкие и сладкие, а вот там — фиги. Они восхитительны на вкус, но в них очень много мелких косточек.

Она положила тонкий палец на твердую кожуру странного красного плода и вопросительно подняла брови.

— Это гранат — древний символ плодородия. Барон всегда очень чуток, и он все делает обдуманно. Он не зря положил гранат на пальмовый лист. Это фаллические символы: гранат — женский, пальмовый лист — мужской.

Уголки ее губ приподнялись в ехидной усмешке.

— Я должна еще о чем-то спрашивать?

Должна или нет?

— Сабби, я не могу без тебя.

Их глаза встретились, и в этот миг ей вдруг открылось: да ведь она выполнила все, что задумала. Она привязала его к себе так крепко, что в ее власти доводить его до безумия. Он хотел ее, он в ней нуждался и без нее уже не мог жить. Если она его бросит — он все равно будет любить ее. Он, человек невероятной силы, — и она стала его единственной слабостью.

Она сделала его своим рабом.

Она отошла от стола, держа в руке тонкий бокал. Оба знали — хотя об этом не было сказано вслух ни слова, — чем отличается сегодняшнее их свидание от всех предыдущих.

«

Сегодня он не станет переходить от слов к делу, когда пожелает; он будет ждать ее согласия. Она отхлебнула глоток вина, медлительностью своего приглашения обрекая его на танталовы муки. В конце концов, истерзав его ожиданием сверх всякой меры, она развязала узел у себя на плече, и нарядный лоскут соскользнул на пол, а потом рассчитанно-многозначительным движением обмакнула палец в шабли и нарисовала два влажных овала вокруг своих сосков.

С торжествующим рыком он схватил ее в объятия и отведал вкус каждого. Сильными руками он высоко поднял ее, прижал к груди и медленно начал опускать, все время тесно прижимая к себе. Ее атласная кожа скользила по грубому полотну его одежды, и от прикосновения жесткой ткани к ее бедрам, животу и груди Сабби вдруг задохнулась, опаленная внезапно вспыхнувшей страстью. Он целовал уголки ее губ, веки, кончик носа и напоследок — обольстительную родинку. Дрожь начала пробегать по ее телу. Она самозабвенно откинула голову назад, и тогда его губы приникли к ее шее.