Страстная женщина

Но Бесс не обиделась. Братья Дадли были моложе ее, их юношеский пыл не представлял угрозы.

Заметив, что вошла леди Мария, Бесс низко поклонилась ей. Но Елизавета не сделала этого и удостоилась недовольного взгляда сестры, которая, впрочем, сразу направилась к Фрэнсис и леди Джейн. Бесс вдруг догадалась Мария и Елизавета ненавидят и презирают друг друга! В этот момент в столовую вошла королева Екатерина Парр в вождении Генри Грея. Бесс вспомнила слова Фрэнсис о том, что Генри знает толк в этикете. На этот раз принцесса низко присела, по примеру остальных дам, а мужчины, в том числе и наследник престола, склонили головы.

Наконец появился король Генрих, и собравшиеся замерли в поклоне. Король сделал жест, и все заняли места за столом в строгом соответствии со своим положением и титулом. Рядом с королевой сел наследник, затем леди Мария и леди Елизавета. Фрэнсис Грей расположилась по левую руку от короля, рядом с дочерьми — леди Джейн и леди Кэтрин, а их отец, лорд Генри Грей, улыбнувшись Бесс, предложил ей сесть рядом с ним. Она обрадовалась подсказке, ибо при виде короля Генриха Тюдора ее ноги словно приросли к полу.

Еще никогда в жизни Бесс не видывала такого внушительного мужчины. Король производил впечатление великана. В довершение ко всему он был тучен и непропорционально сложен, его живот выдавался далеко вперед и казался огромным даже по сравнению с грудью, напоминающей бочку. Грубоватое лицо короля стадо багровым, мясистым и одутловатым, на нем застыло выражение недовольства. Шея Генриха тонула в складках жира, казалось, его голова сидит прямо на плечах. Он не шел, а ковылял, волоча обмотанную бинтами ногу. Свита сопровождала его, держась на почтительном расстоянии.

«О Господи! Неудивительно, что Повеса Кавендиш оскорбился, когда я приняла его за короля!» — подумала Бесс.

Зато Генрих был одет с подобающей королю пышностью: шелковая сорочка с пышными рюшами виднелась из-под расшитого бархатного камзола, рукава которого были подбиты алым и золотистым шелком. На плечи был накинут парчовый короткий плащ. На груди висела массивная золотая цепь, а на ней красовался изумруд величиной с гусиное яйцо. Генрих Тюдор не надел корону — она ничего не добавила бы к его величию. Его голову украшал бархатный берет с пером; на пряжке сверкал изумруд, обрамленный бриллиантами. Екатерина Парр поспешила навстречу супругу. — Куда вы пропали, черт побери? Место королевы — рядом с королем! — взревел Генрих.

— Прошу прощения, ваше величество: я была в церкви вместе с леди Марией.

Генрих метнул на старшую дочь злобный взгляд, опустился на сиденье высокого резного стула и вскинул руку, подавая гостям знак сесть.

Бесс содрогнулась, представив себе прикосновение этой мясистой руки. Пальцы короля походили на жирные сосиски, унизанные десятками колец со сверкающими камнями.

Напряженное молчание повисло в комнате. Наконец Генрих Тюдор заговорил:

— Кое-кто из вас покинет дворец, чтобы провести Рождество в кругу семьи. — Он сделал паузу, обвел взглядом комнату и нарочито грубым тоном добавил:

— А когда вы вернетесь, рождественские праздники сменятся новогодними торжествами и балом Двенадцатой ночи. Мы отметим их все вместе. — Это означало, что король разрешает подданным на время покинуть дворец, а затем велит вернуться ко двору.

Как только Генрих умолк, гости возобновили беседу. Елизавета сразу же отвернулась от сестры Марии и начала болтать с Робином Дадли, сидящим напротив. Дождавшись, когда виночерпий короля отведает вино, Фрэнсис Грей подняла свой кубок:

— С Рождеством, Гарри!

Генрих Тюдор пребывал в отвратительнейшем настроении, притом не без причины. Его жизнерадостная юность и необузданная мужская сила остались в прошлом. Старость подкрадывалась так же неумолимо, как язвы, распространяющиеся все выше по ноге. Король отдал бы все, лишь бы вновь иметь возможность скакать верхом или обладать женщиной!

Он раздраженно ощупал свой гульфик. Что толку в орудии, которое остается вялым, несмотря на все старания жены? Может, уж лучше отрезать его? Когда-то Генрих гордился поразительными размерами и выносливостью этого органа. Взгляд его круглых глаз скользнул по Екатерине Парр. А может, во всем виновата она? Эта женщина не пробуждала в нем даже подобие желания.

Он перевел взгляд на гирлянды остролиста и плюща, украшающие столовую, и поморщился, припоминая лучшие времена. Кроме Фрэнсис, только одна женщина осмеливалась звать его «Гарри». Анна! Ее красота и смех до сих пор неотступно преследовали короля. Оба они поособому относились к Рождеству. Именно после Рождества Анна впервые отдалась Генриху, позабыв обо всем. В канун Двенадцатой ночи она стала особенно ненасытной, заманивала его в постель по десять раз на дню, и, прежде чем завершился первый месяц их любви, семя Генриха пустило росток в ее плодовитом чреве. А девять месяцев спустя родилась Елизавета.

Король посмотрел на свою рыжеволосую дочь. Она выросла надменной и гордой. Такой же когда-то была ее мать. Неужели и Елизавета будет колдуньей? Несомненно, Анна околдовала его! На следующее Рождество после рождения дочери Анна стала преследовать мужа с удвоенным пылом, мечтая родить сына. Она не виновата в том, что потеряла его. Генрих с тоской вспомнил нежное тело жены — единственной женщины, какую он любил. Ее погубили завистники. Генрих не упрекал себя в гибели жены.

Он тяжело вздохнул. Теперь у него одна отрада — вкусная еда, но даже она не доставляла ему былого наслаждения. Он запил сочный кусок оленины кубком золотистого рейнвейна и поглаживал объемистый живот, пока не дождался гулкой отрыжки.

— Замечательный привет из глубины души, Гарри!

«Во всем мире только дочь моей сестры, Фрэнсис, осмеливается говорить мне все, что думает. Так делала и Анна. Как мне недостает ее!» — печально размышлял король. Может, теперь она посмеивается, глядя на него с небес? Нет, скорее всего Анна проклинает его — за то, что он объявил Елизавету своей внебрачной дочерью. Король обвел взглядом всех своих детей. Только Елизавета была похожа на него. Ее блестящие рыжие волосы непреложно свидетельствовали о родстве с Генрихом Тюдором. В этот момент король поклялся себе сменить гнев на милость и вернуть Елизавете титул принцессы, сделать ее законной наследницей престола. Дочь Анны имеет столько же прав на корону, сколько дети других его жен, а может, и больше.

Вдруг глаза Генриха остановились на другой рыжеволосой девушке, оживленно беседующей с Генри Греем. В глубине чресел короля возникла знакомая тяжесть.

— Это твоя фрейлина? — спросил он у Фрэнсис.

— Да. Бесс Хардвик — моя близкая подруга.

— Норовистая кобылка. Твой муж уже объездил ее?

Фрэнсис покатилась со смеху:

— Пусть даже не пытается! Иначе ему придется иметь дело с Уильямом Кавендишем.

Глава 15

Леди Фрэнсис с дочерьми и швеями расположилась в галерее дворца Челси. Бесс сидела на подоконнике, набрасывая эскизы костюмов, которые предстояло сшить к новогоднему маскараду в Хэмптон-Корте.

— Я хочу, чтобы мой костюм скрадывал полноту. Но предупреждаю, наряжаться пастушкой не намерена! — заявила Фрэнсис.

— А знатной дамой? — спросила Бесс, быстро нарисовав высокий головной убор.

— Неплохо, а к твоим рыжим волосам подошел бы костюм Венеры Боттичелли. Бесс явно колебалась.

— Мне кажется, на маскарадах гости ведут себя слишком… раскованно. Нескромное одеяние богини может толкнуть их на чересчур смелые поступки.

— Придумала! Меня посетила на редкость удачная мысль — уверена, она тебе понравится. Я наряжусь настоятельницей монастыря, а ты — в белое одеяние послушницы.

— И вправду отлично придумано!

«Так я убью сразу двух зайцев: дам всем понять, что я девственница, а Уильяму — что не собираюсь расставаться с невинностью!»

— А я хочу быть бабочкой! — заявила Кэтрин.

— Что ж… — Бесс быстро набросала костюм с тонкими рукавами-крылышками.

— А Джейн следовало бы нарядится книжным червем, — шепотом добавила Кэтрин.