Вслед кувырком

– Для начала пусть поймает. А теперь заткнись, уходим отсюда.

– Эй, а ты про Белль не забыла?

– Не будь дураком. Мы же не наружу, в ураган. Из зала выходим.

Презрение хлещет, словно плетью, и он краснеет. Укол тем болезненнее, что темнота здесь не слишком густая и не может скрыть от Джилли его стыд. Да и нет такой темноты, что могла бы.

– Что с тобой такое, Джилли? Ты меня весь вечер достаешь… – Вдруг до него доходит. – Это же из-за игры в скрэббл! Ты до сих пор на меня дуешься.

– С чего бы это?

– Ты считаешь, что мы из-за меня проиграли.

– Мы не проиграли, просто не закончили игру.

– Потому-то ты и переставила буквы! Будто бы папа не заметил!

– Я ничего не трогала.

– Ладно, Джилли, я сам видел.

– Ты видел, чтобы я переставляла буквы?

– Нет… но когда я подошел зажечь свечу, на доске было другое слово.

– Ну, так это не я. Ты сидел все время рядом со мной, Джек. Ты бы увидел.

Что было бы отличным алиби, даже если бы он ей не верил. Но он знает, что она говорит правду: в отношении Джилли у него есть встроенный детектор лжи.

– Кто тогда? Ведь не Эллен же…

– А почему бы и нет? Вполне шуточка в ее стиле. Даже не чтобы выиграть, просто чтобы на нас свалить, чтобы нас обозвали жуликами.

– Ну да, но ведь я и рядом с ней сидел.

– Тогда дядя Джимми. Или папа. Какая тебе разница?

Разница есть. Он чувствует, что это почему-то важно.

– Но…

– Да плюнь ты на эту глупую игру! Тут есть занятия и получше. Раз уж мы застряли в этой дурацкой школе, давай поразвлечемся. Поразведываем.

Джек соображает, что он был куда более сонный, чем думал сам, раз эта мысль не пришла ему в голову. Но сейчас он уже проснулся окончательно, энергия и возбуждение Джилли передаются ему, текут в него по какому-то там шоссе № 1 его собственных чувств и ощущений, которое ведет к ней, к Джилли.

– Ладно, – говорит он. – Можем поиграть в «Мьютов и нормалов»!

– Ага, как же! – отвечает Джилли. – Только мьютов здесь ни одного нет.

– Тогда будем играть просто в нормалов.

Оба смеются, гармония между ними восстановлена, и они пробираются через зал к дверям, самым далеким от пирующих. Если их остановят, всегда можно будет сказать, что собрались в туалет. Но никто их не окликает, даже когда они открывают дверь с таким скрипом, что невозможно не услышать. Они застывают посреди розоватого отсвета знака «ВЫХОД», будто два беглых преступника в свете фонаря. Потом выходят и тихо закрывают за собой дверь.

Но они еще не в безопасности. В болезненном свете аварийных лампочек на них с разной степенью интереса смотрят другие беженцы: маленькие группки людей, устроившись неровными кругами на полу, пьют и курят под гулкие напевы «Rumours» Флитвуда Мака. Уж точно не в стиле Билла публика, скорее сцена для дяди Джимми. Или, если присмотреться, то для Эл, потому что с виду народ ее возраста. Джек и Джилли напрягаются: трудно сказать, как группа юнцов будет реагировать в такой ситуации – да и в любой ситуации вообще. Решат они, что Джеки Джилли – незваные гости, которых надо проучить, или сопляки еще, которые что есть, что нет? К счастью, на сей раз юнцы выбирают второе и отводят пристальные взгляды.

– Держи, – шепчет Джилли, протягивая ему фонарик. Другой у нее в руке.

Джек знает, что она думает: в игре, которую они затеяли, есть опасности. И последствия не менее реальные оттого, что их не предвидели. Они колеблются, молча решая, пойти налево, направо или прямо по широкому коридору, уставленному вдоль стен шкафчиками. Потом, придя к своему обычному внутреннему соглашению, выбирают длинный коридор прямо перед собой, ступая по следу из хлебных крошек – цепочке аварийных ламп, по пыльным плиткам, гладким и прохладным под босыми ногами. Фонарики они не включают по общему невысказанному решению, не желая беспокоить парочки, прижимающиеся к стенам и шкафчикам в темных промежутках между лампами. Эти парочки покачиваются в дуновении вздохов и стонов, исходящих словно бы не от них, будто Белль прорвалась в школу, расталкивая плечом молекулы, чтобы появиться здесь, измотанная усилием, и ее прикосновение нежно, как ласка. Невозможно разглядеть лица или отдельные тела, парочки прижаты так плотно, что они как концентрация теней, сливающихся в неизвестные пока формы, вплавляющихся друг в друга, в стены, в шкафчики… или, думает Джек, возникающие из них горгульи, выползающие, как бабочки из коконов бетона и стали.

Вскоре они доходят до лестницы наверх. Они шагают через две ступеньки, стремясь оставить позади первый этаж и начать настоящее приключение. Наверху, в слабом свете они останавливаются.

– Ух ты! – выдыхает Джилли. – Ты только послушай!

Шум зала здесь не отвлекает, и напевы Флитвуда Мака стали дальше, так что оставшиеся звуки принадлежат Белль. В них нет ничего мирного, будто дракон пробивается внутрь когтями и вопит от жажды крови, голода и ярости. Чудо, что крышу еще не сорвало и не выбило окна. Но и без того чувствуется, как трясется здание, слышны стонущие протесты балок и стропил, напряженных до предела… больше, чем до предела.

Средняя школа «Лорд Балтимор» была всегда. Она выдержала свою долю штормов за многие годы, и некоторые были куда хуже Белль, если верить старожилам – которым, конечно, можно верить не всегда. Но даже если они говорят правду, это не значит, что школа выдержит и эту бурю. На самом деле, как думает Джек, это делает такой исход менее вероятным. Естественно, каждое буйство стихии ослабляло школу, и теперь она подобна крепости, стены которой, неприступные для каждого отдельного штурма, в конце концов рушатся от накопившегося износа после всех успешных оборон.

Луч фонаря Джилли копьем втыкается в какой-то серый шкафчик, пробегает по ряду аналогичных шкафов и закрытым дверям классов в коридоре, таким же, как внизу – только здесь они одни. Она подходит к ближайшей двери, пробует ручку – заперто.

– Вот собака!

– Смотри, чтоб не цапнула.

Они разделяются: Джек берет на себя правую сторону коридора, Джилли – левую, и проверяют двери по очереди.

Все происходит очень быстро – поворачивается ручка, дверь распахивается внутрь, сердце Джека подскакивает к горлу, и он застывает безмолвно на пороге душной темноты, в которой с одинаковым успехом может быть и гробница мумии, и классная комната. Потом, светя фонариком, но все еще не входя, будто опасаясь проклятия, зовет:

– Джилли! А здесь откры…

– Так чего ты ждешь? Приглашения? – Она проскальзывает мимо него.

Он идет за ней, плотно прикрывая дверь. Ему стыдно за свое колебание, и он злится на ее презрительный выговор, не за факт, а за форму. Это одно из любимых выражений Билла, его фирменное, используемое с равным энтузиазмом и с одинаковым уничтожающим эффектом и дома, и в передаче «Внутри Пояса».

В классе пахнет влажным и пыльным тлением, напоминающим насосную под пляжным домом, где среди всякой прочей дребедени лежат старые номера «Вашингтон пост» и «Вашингтон стар», ожидающие сдачи в утиль, зеленые пластиковые мешки с мусором, разорванные и рассыпающиеся, изобилие ненужных бумаг и вещей, из которых дети выросли, распадающиеся под действием мощной комбинации влаги, соленого воздуха и гнездовых привычек полевых мышей. Там же держит Билл свои журналистские статьи и блокноты в аккуратно надписанных картонных коробках (материалы к роману-бестселлеру, который он когда-нибудь напишет), а среди них распределены неведомо для него запасы сигарет, свистнутых Джеком и Джилли у дяди Джимми, плюс еще пара биковских зажигалок того же происхождения.

– Что, жутковато?

Фонарик Джилли пляшет по рядам пустых парт, белым стенам, украшенным картой мира в проекции Меркатора, периодической системой элементов, овальными портретами президентов от Джорджа Вашингтона до Джимми Картера в порядке следования, вокабулами из словарей, записанными крупными закругленными буквами, вырезанными из цветной бумаги, и прочими до тошноты знакомыми предметами классных комнат, чье существование подрывает дух Джека и Джилли, возвращает к реальности сильнее, чем даже тот грубый факт, что летняя отсрочка заканчивается и уже клацает поршнями следующий школьный год. До момента «Ч» остается месяц, отсчет пошел, время движется неотвратимо, хотя часы на стене остановились на четверти восьмого.