Страница 12 из 79
До сего момента.
Над японской ширмой клубился пар.
Брови Чарльза поднялись еще выше. Выходит, маленькая служанка Фрица не лгала. Его жена потребовала приготовить ей ванну. И это та, которая за весь прошедший год супружества ни разу не помылась целиком.
Все любопытней и любопытней.
Тишину расколол душераздирающий крик Хэтти:
— Я предупреждаю тебя, Морриган Гэйл, я не позволю тебе предаться дьяволу, да, ты знаешь свои обязанности и откроешь дверь, как хорошая девочка! Отопри дверь, грешница!
Из-за ширмы выступила завернутая в плотное белое полотенце Морриган. Черные волосы свободно разметались по плечам спутанным влажным богатством. От жара ванной лицо раскраснелось и увлажнилось.
Она тот час заметила его. Толстое белое полотенце скользнуло на пол, позволяя Чарльзу увидеть то, что он никогда не надеялся увидеть без упорной борьбы и сражений, подобных тем баталиям, сквозь которые он прошел, воюя в Индии, — обнаженную Морриган.
Этот вид почти стоил ожиданий.
Ее тело, хотя и слишком худощавое, было кремово-белым, с совершенными пропорциями. Груди — высокими и круглыми, талия — тонкой, ноги — стройными и длинными, бедра — округлыми.
Сладострастные округлые бедра…
Неохотно он опустил свой взгляд ниже этих соблазнительных округлостей. Никогда прежде он не видел шрамов на левой ноге. Они не уменьшали привлекательности ее обнаженного тела. Но, возможно, здесь сработал военный опыт. Чарльз очень быстро научился судить о человеке не по ранам, а по той стойкости, с которой эти раны переносились. Морриган перенесла боль и страдания. Она могла стоять прямо, могла ходить. Теперь, когда Чарльз увидел длинные узловатые белые борозды и разную длину ног, он скорее почувствовал удивление. Ее ступни были длинными и изящно узкими, левая — слегка искривлена наружу.
Неторопливо он поднял глаза и продолжил осмотр. Волосы между ног Морриган были такими же густыми, темными и волнистыми, как и на голове. Капелька воды блестела между завитками. Ниже выглядывали губы цвета кофе с молоком, влажные и спелые, полные женского обещания. Чарльз был полностью заворожен.
Морриган пискнула. По-другому этот звук было назвать нельзя. Глаза Чарльза удовлетворенно сощурились, медленно путешествуя вверх по телу, и задержались на высоких округлых грудях. Соски были такого же сочного кофейного цвета, но чуть светлее дразнящих губ, выглядывающих из завитков между бедрами. Соски, затвердевшие от холода, отчетливо призывали сжать их и сосать. Вне всякого сомнения, его жена обладала самыми эротичными сосками, какие он когда-либо видел.
Он поднял взгляд к ее лицу, заново наслаждаясь тем, как полные алые губы превратились в букву «О», будто замороженные во время исполнения ноты рождественского гимна.
— Очень соблазнительно, дорогая. Вы должны почаще приветствовать мужа подобным образом.
Чарльз прошел через многие поля брани, но со всей ответственностью мог заявить, что никогда не видел у солдат такой быстроты реакции, как у Морриган, когда она рванулась поднимать лежащее у ног полотенце.
Она пискнула снова, держа полотенце перед собой так, будто от этого зависела ее жизнь. Глаза от сильнейшего потрясения превратились в огромные бездонные омуты. Но определенно это было хорошим знаком. Морриган никогда не выказывала ничего, кроме холодного и не радушного приема бездушной и безучастной жены.
Глаза Чарльза сузились. Однако, возможно, его упрямая жена была настолько рада избавиться от своего похотливого и надоедливого мужа — и уверена в своей свободе в течение ближайших двух недель, — что теперь сильно встревожена его возвращением и не в силах себя контролировать.
— Возможно, вы захотите продолжить приветствие, — вымолвил Чарльз, — поцелуй в честь моего возвращения домой будет очень кстати, как вы думаете?
Темные встревоженные омуты сузились от смятения.
Чарльз шагнул вперед.
— Он там, не так ли? Ответь мне, ты, греховодница! Я не позволю тебе разыгрывать блудницу перед сассенахом!
Губы Чарльза дернулись:
— Эта женщина никогда не перестает изумлять меня. Означают ли ее слова то, что она позволит вам быть блудницей перед шотландцем?
На мгновение что-то мелькнуло в темных глубинах: смех, он почти мог бы поклясться, что в глазах жены был смех. Мелькнув лишь на мгновение, он тут же погас. Ее глаза глядели, не мигая, она снова стала прежней Морриган: бездушной и неживой.
К лучшему или худшему — в зависимости от того, с какой стороны на это посмотреть, но удивление оказалось недолгим. Что-то толкало Чарльза вперед, понукая силой добиться от жены отклика — любого отклика.
— Ну же, Морриган, я жду. Подойдите и подарите своему мужу приветственный поцелуй.
— Ах, я не позволю этому произойти! Мой маленький бедный ягненочек, оставьте ее, милорд!
Пустые и холодные глаза Морриган попали в ловушку его взгляда. Завернутое в полотенце тело — застыло, словно мраморное изваяние. Это все ложь — этот обманчивый короткий всплеск эмоций. Она насквозь холодна.
— Морриган, моя девочка, не поддавайся на уговоры. Я буду…
— Заткнись и уходи, ты, старая кошелка, — Чарльз проревел, не теряя ни на миг контакта с бездонными глазами. — Все кончено! Морриган — моя. Я больше не потерплю вмешательств.
Лицо Морриган никак не изменилось, казалось, она безразлична к самой смерти. Боль захватила Чарльза врасплох. А вместе с ней вернулся и гнев, горячий, всепоглощающий, ищущий жертву, чтобы причинить ответную боль.
С пользой для себя.
Надо было, как он и планировал, уехать на полмесяца.
Слишком поздно. Уже год как слишком поздно. Он больше не допустит, чтобы его отвергали. Она его жена. Чарльз сделал еще шаг в направлении к Морриган.
— Очень хорошо, мадам, если вы не в состоянии выказать мне уважение, вижу, что должен сделать это сам.
— Молись, Морриган, девочка, опустись на колени и моли Господа! Господь спасет тебя!
Чарльз развернулся и выплеснул ярость на голос за дверью:
— Я сказал, замолчи и уходи, черт тебя подери! Еще одно слово и ты вылетишь отсюда!
— Я не могу…
— Фриц! — одно единственное слово эхом взвилось к высокому потолку.
Чарльз повернулся к жене. Она выглядела холодной и непреклонной. Бездушная кукла, никогда ни о ком не заботящаяся, не думающая ни о чем, кроме собственного узкого больного мирка.
Соединяющая комнаты дверь немедленно распахнулась. Фриц быстро вошел в комнату. Изо рта Морриган вырвался еще один писк, полностью проигнорированный обоими мужчинами. Фриц встретился глазами с Чарльзом, вытянувшись в струнку, мучительно правильный в этой более чем неправильной ситуации.
— Да, милорд?
— Препроводи Хэтти в ее комнату.
— Но милорд…
Чарльз одарил Фрица взглядом, способным раздавить и уничтожить.
— Возьми лакеев, если понадобиться, меня не волнует как, только убери эту чертову женщину подальше от меня!
— Хорошо, милорд!
Фриц поспешил через боковую дверь, бесшумно закрыв ее за собой. На какое-то время спальня заполнилась бесстыдной бранью яростно сопротивляющейся Хэтти и настойчивыми бормотаниями непреклонного Фрица. Голос Хэтти слабел по мере того, как камердинер волок ее по коридору, затем все стихло.
В тишине Чарльз слышал свое немного резкое дыхание и чуть учащенное сердцебиение, но от жены он не слышал ничего. Не чувствовал ничего. Как статуя девственной мадонны, она застыла в неподвижности с прижатыми к груди руками, удерживающими полотенце.
Чарльз сделал еще один шаг к жене, расстояние уменьшилось. До него донесся тонкий запах белого имбиря. Шагнув ближе, он с удовлетворением заметил, что лицо в обрамлении локонов отчетливо побледнело. Она прикусила нижнюю губу — такую алую, полную. Три ночи назад он тоже пытался покусывать эту губу, но добился только того, что она отвернулась от него. Будто он был самым ужасным и развратным существом, крадущимся во мраке ночи.
— Давай попробуем начать все сначала? — сказал он шелковым голосом, ступив еще ближе. Так близко, что смог почувствовать ее тепло, влагу после ванной, почувствовать ее запах, смешанный с ароматом белого имбиря. Так близко, что мог видеть себя, отраженного в безмолвных темных радужках глаз и тонких обручах чуть более светлых зрачков, сумрачных словно ночь.