Страница 12 из 17
— Нет, я просто голодна.
Он сменил направление движения и стал выходить из нее. Она застыла, мысленно следуя медленному отходу: один сустав, второй…
— Я вчера не ужинала.
Его пальцы блестели в неярком свете. Меган подняла глаза и встретила его взгляд. Легкая улыбка тронула его губы.
— Не хочу, чтобы ты голодала из-за меня.
— В таком случае предлагаю вам накормить меня, сэр.
— Я не знал, что на свете существуют женщины, подобные тебе.
— Я не знала, что на свете существуют мужчины, подобные тебе.
Он мгновенно помрачнел, замкнулся.
— В твоей христианской Библии упоминаются евнухи, Меган.
— Но не мужчины, готовые на все, чтобы женщине было хорошо с ними.
Мохаммед вскочил на ноги одним гибким движением. Он был уже готов к любовной схватке, но отступил и, наклонившись, поднял сброшенные накануне белый тюрбан и длинную рубаху. При каждом движении мускулы спины, ног и ягодиц перекатывались под кожей круглыми булыжниками. Небрежно бросив губку на бюро, он надел рубаху, вынул из верхнего ящика щетку с деревянной ручкой и провел по волосам. Пряди легли шелковистыми волнами.
Короткая боль стиснула грудь Меган. Какие красивые волосы! А у нее — прямые безжизненные космы!
Но чувство зависти тут же сменилось тихой радостью. Как приятно видеть мужчину за утренним туалетом! И привычки у него как у англичанина: так же причесывается, чистит зубы…
Меган прикусила губу, чтобы не запротестовать, когда он обернул тюрбан вокруг головы. Когда же Мохаммед открыл второй ящик и вынул широкие белые шаровары, она не сумела удержаться.
— Не надо!
Мохаммед вдруг застыл.
— Что именно? — спросил он не оборачиваясь.
— Мне казалось, что у арабов под рубашками ничего нет. Говорят, что и шотландцы ничего не надевают под свои килты. Женщине… забавно воображать, будто стоит задрать мужской подол, и она получит все необходимое.
Мохаммед обернулся так поспешно, что белая рубашка взвилась в воздух.
— Ты… смеешься надо мной!
Он, казалось, до этой минуты не сознавал, что женщина способна на подобные выходки.
— Отнюдь, — капризно хмыкнула она, ощущая себя юной и беззаботной. — У англичанок нет чувства юмора, особенно когда они сидят голыми перед полностью одетыми джентльменами. Впрочем, вероятно, в вашей стране об этом не ведают.
— Арабские наложницы и рабыни не ездят на пикники.
В качестве жены викария она устраивала немало пикников, но никогда не ездила на прогулку одна с мужчиной, без сопровождения компаньонки.
— Вряд ли приятно гулять по пустыне, — мягко напомнила она.
— Что должен приготовить хозяин?
Его растерянность показалась ей очаровательной.
— Подозреваю, что гостиница подобного размера вряд ли может похвастаться разнообразным меню. Вполне достаточно сыра и мясного пирога.
— Но ты будешь здесь, когда я вернусь?
Меган ощутила незнакомый трепет в груди. Несмотря на внешнюю суровость, Мохаммед так уязвим и беззащитен!
— Если меня не будет здесь, значит, постучишь во вторую комнату слева по коридору, — спокойно пояснила она. Он повернулся к двери, тихо шелестя одеждами.
— Мохаммед!
Он остановился, но не оглянулся.
— Что?
— Откуда ты знаешь о Мадрон-Уэлл? Это местная достопримечательность.
— А ты? Тебе откуда о нем известно?
Вряд ли тень, снова окутавшая его лицо и вторгшаяся в комнату, имела какое-то отношение к пролетавшему облаку. Он сказал, что между ними больше не будет притворства и лжи.
— Я родилась в Лендз-Энд, — негромко ответила она. — Моя мать, как и большинство здешних жителей, придерживалась древних обычаев. Она окрестила меня в колодезной воде.
— Чем бы ты хотела запить наш обед? — спросил он в прежней деловитой манере. Меган подавила обиду.
— Благодарю, я довольствуюсь сидром.
Он открыл дверь и выскользнул из комнаты. Тихий щелчок возвестил о его уходе. Она сгорбилась под бременем лет, неожиданно почувствовав себя старой и никому не нужной.
Куда девалась радость жизни? Чем она расстроила Мохаммеда? Что, если он не вернется?
Меган встала, подняла черное шерстяное платье и оделась. Подушку и простыню усеяли шпильки. Она собрала все до единой. Сунула ноги в башмаки и схватила шляпу вместе с булавкой.
Внезапно внимание ее привлекла маленькая коричневая жестянка на тумбочке, на ней не было надписи. Ничто не указывало на содержимое.
Повинуясь непонятному порыву, Меган открыла крышку.
Коробочка была наполнена чем-то вроде свернутых сосисок. Французские конверты! Она часто гадала, как они выглядят. Не слишком большие. Как может поместиться туда такая внушительная плоть, как у Мохаммеда? Меган схватила кондом и закрыла жестянку.
Коридор оказался пустым и темным, по всей длине лежала вытоптанная шерстяная дорожка. Над каждой дверью висел масляный светильник, тускло поблескивая оловом. Она поспешила к себе. Ее встретило сверкание золота. Обручальное кольцо поджидало на тумбочке возле аккуратно застеленной кровати.
При виде его она впервые за последние двадцать два года не почувствовала себя преданной, брошенной, обманутой.
Меган порывисто подбежала к окну, громко стуча каблуками, и откинула потертые шторы. Слепящее сияние ворвалось в унылую комнату, доказательство того, что после тьмы всегда приходит свет. Повернувшись, она подхватила кольцо и уронила в верхний ящик комода. Сейчас она снова чувствовала себя смущенной юной девушкой в ожидании первого поклонника. И не помнила, как умылась, почистила зубы, расплела косу и расчесала волосы. Порывшись в комоде, она вынула корсет, сорочку, нижние юбки, шерстяные панталоны… Нет, она не желала носить панталоны. Хотела быть доступной для Мохаммеда.
Наконец Меган вынула черную юбку и корсаж. И с досадой поняла, что вся ее одежда черная. Но сейчас некогда беспокоиться о своем гардеробе. Она поспешно накинула сорочку и переплела косы.
Раздался резкий стук в дверь. Меган вздрогнула.
— Минуту! — воскликнул она, сжимая в зубах шпильки.
Стук повторился, на этот раз громче и требовательнее. В желудке туго затянулся узел. Трепеща от предвкушения, она свернула косу узлом и заколола булавками на затылке.
Стук превратился в грохот.
Сейчас вся гостиница узнает, что Мохаммед рвется к ней в комнату! Она распахнула дверь. И немедленно отступила, чтобы не столкнуться с ним. Черный плащ развевался на его плечах. В руке он держал помятое ведро.
— У них нет корзинок, — без предисловий пояснил он.
— Вот как? — пролепетала Меган, краснея, остро ощущая солнечное тепло, гревшее спину и беспощадно обнажавшее облупленную краску на стене. Раньше ее нагота оставалась в тени, теперь же тонкий батист не скрывал тех перемен, которые натворило с ее телом время: слишком мягкие груди, слишком округлые бедра.
— Если хочешь, можешь подождать внизу…
— Я никогда не наблюдал за одевающейся женщиной.
Ее румянец стал еще гуще.
— Ни один мужчина еще не видел, как я одеваюсь.
— Ты не наденешь корсет на наш пикник, — повелительно объявил он.
Меган недоуменно подняла брови:
— Прости?
— Корсеты сдавливают тело.
— Но и поддерживают… женскую грудь.
— Ты не нуждаешься в такой поддержке, Меган.
— Это мне решать.
— У мужчин тоже есть фантазии. — Взгляд черных глаз оставался настороженным. — Мне хотелось бы за обедом смотреть на тебя и знать, что вижу настоящую плоть, а не мираж, созданный китовым усом.
Меган мысленно сражалась и с женой викария, коей была так долго, и с женщиной, которой хотела стать для этого араба. Вчерашней ночью она не надела корсета, но…
Она глубоко вздохнула:
— Ты натянул штаны, когда вернулся к себе?
— Я таков, каким ты меня видела.
Неужели его плоть до сих пор остается восставшей? Она инстинктивно опустила глаза: перед рубахи откровенно вздыбился. Он готов для нее и полностью доступен, если она захочет его иметь. Кипящая кровь обожгла ее щеки и забилась в висках.