Страница 175 из 182
— А Злей? — в ярости выпалил Гарри. — О нём забыли? Когда я сказал, что Сириус у Вольдеморта, он только усмехнулся мне в лицо… как всегда, впрочем…
— Гарри, ты прекрасно знаешь, что при Долорес Кхембридж профессор Злей не мог вести себя иначе, — веско сказал Думбльдор, — однако, как я уже говорил, он сразу передал твоё сообщение членам Ордена. Кроме того, когда ты не вернулся из леса, именно он догадался, куда ты мог отправиться. И именно он дал профессору Кхембридж фальшивый признавалиум, когда она хотела заставить тебя выдать местонахождение Сириуса.
Гарри не слушал. Ему доставляло зверское наслаждение обвинять Злея — казалось, так он снимает с себя часть вины, поэтому Думбльдор обязан был с ним соглашаться.
— Злей… Злей… издевался над Сириусом за то, что он сидит дома… выставил его трусом…
— Сириус был достаточно взрослым и умным, чтобы не обращать внимания на глупые выходки, — заметил Думбльдор.
— Злей отказался давать мне уроки окклуменции! — зарычал Гарри. — Он выкинул меня из своего кабинета!
— Знаю, — тяжко вздохнул Думбльдор. — С моей стороны было большой ошибкой, что я не стал учить тебя сам… хотя в тот момент был уверен: нет ничего опаснее, чем открывать твоё сознание Вольдеморту в моём присутствии…
— Злей всё только ухудшил, после уроков шрам болел намного сильнее… — Гарри вспомнил, что думал по этому поводу Рон, и продолжал: — может, он как раз и хотел, чтобы Вольдеморту было легче проникнуть в моё…
— Я доверяю Злодеусу Злею, — отрезал Думбльдор. — Но я забыл — и это ещё одна ошибка старого человека — что некоторые раны слишком глубоки и не могут затянуться. Я полагал, что профессор Злей забыл свои обиды на твоего отца…. Я ошибся.
— Но это нормально, да? — заорал Гарри, не обращая внимания на возмущённые лица и неодобрительное бормотание портретов. — Злею можно ненавидеть моего отца, зато Сириусу нельзя ненавидеть Шкверчка?
— Сириус не ненавидел Шкверчка, — ровным голосом отозвался Думбльдор. — Он не удостаивал его внимания. Равнодушие, пренебрежение могут оскорбить больше, чем откровенная неприязнь… Фонтан, разрушенный сегодня ночью, был построен на лжи. Мы, колдуны, слишком долго обижали тех, кто живёт рядом с нами, плохо обращались с ними, и теперь должны пожинать плоды.
— ЗНАЧИТ, СИРИУС ПОЛУЧИЛ ПО ЗАСЛУГАМ, ДА? — истошно завопил Гарри.
— Этого я не говорил и не скажу никогда, — негромко ответил Думбльдор. — Сириус не был жесток, он хорошо относился к домовым эльфам вообще. Но он не любил Шкверчка, как живое напоминание об отчем доме, который ненавидел.
— Да, ненавидел! — надтреснуто воскликнул Гарри, развернулся и зашагал по комнате. Солнце ярко заливало всё вокруг. Портреты внимательно следили за Гарри, который расхаживал по кабинету, ничего не видя перед собой. — Вы заперли его в ненавистном доме, вот почему он вчера с такой радостью ушёл оттуда…
— Я хотел сохранить ему жизнь, — сказал Думбльдор.
— Людям не нравится, когда их запирают! — яростно повернулся к нему Гарри. — Прошлым летом вы так же поступили и со мной…
Думбльдор закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Но этот нехарактерный для него жест, в котором так ясно выразилась предельная усталость, или печаль, или что-то подобное, не смягчил Гарри. Наоборот, теперь, когда Думбльдор выказал свою слабость, возмущение Гарри только усилилось. Нечего быть таким жалким, когда Гарри хочется злиться и кричать.
Думбльдор убрал руки от лица и посмотрел на Гарри сквозь свои необычные очки.
— Пришло время, Гарри, — произнёс он, — рассказать тебе то, что я должен был рассказать ещё пять лет назад. Пожалуйста, сядь. Я расскажу всё. И прошу только об одном — проявить терпение. Ты ещё сможешь выразить свой гнев — сделать всё что захочешь — когда я закончу. Я не стану тебя останавливать.
Гарри некоторое время сверлил его ненавидящим взглядом, затем с размаху бросился в кресло перед письменным столом.
Думбльдор помедлил, глядя в окно, на залитый солнцем двор, потом повернулся к Гарри и сказал:
— Пять лет назад, Гарри, ты приехал в «Хогварц», целый и невредимый, что полностью соответствовало моим планам. Хорошо, пусть не совсем невредимый. Ты страдал. Оставляя тебя на пороге дома твоих дяди и тёти, я заранее знал, что так будет. Знал, что тебя ждут десять мрачных, трудных лет.
Он сделал паузу. Гарри молчал.
— Ты с полным правом можешь спросить, почему я так поступил. Почему не отдал тебя в колдовскую семью? Многие были бы счастливы тебя принять, почли бы за честь воспитывать как родного сына.
— Отвечу: я сделал это для сохранения твоей жизни. Тебе грозила страшная опасность, но никто, кроме меня, не понимал этого в полной мере. Хотя после исчезновения Вольдеморта прошло всего несколько часов, и его приспешники — из которых многие столь же страшны, как и господин — были ещё в силе, полны злобы и отчаянного желания мстить. Это и повлияло на моё решение относительно предстоящих десяти лет. Верил ли я, что Вольдеморт исчез навсегда? Нет. Я знал, он вернётся, через десять, двадцать, может быть, пятьдесят лет. Я был уверен в этом, как и в том — я слишком хорошо его изучил — что он не успокоится, пока не убьёт тебя.
— Мне было известно, что познаниями в области магии с Вольдемортом не может сравниться никто из колдунов. Я знал: если он снова наберёт полную силу, его не остановят даже самые сложные защитные заклинания.
— Но мне были известны и его слабые стороны. Что и утвердило меня в моём решении. Тебе предстояло находиться под защитой древней магии, которую он презирает и, вследствие этого, недооценивает — к собственному несчастью. Как мы знаем, твоя мать умерла, чтобы спасти тебя, и тем самым окружила тебя защитой, которая действует и по сей день. Вольдеморт этого не ожидал. А я доверился магии крови и отдал тебя родной сестре твоей матери, единственной её родственнице.
— Она меня не любит, — вмешался Гарри. — Ей наплевать…
— Но она приняла тебя, — оборвал Думбльдор. — Пусть неохотно, с возмущением, но приняла. И этим как бы поставила печать, окончательно закрепила заклятие, которое я наложил на тебя. Жертва, принесённая твоей матерью, сделала узы крови сильнейшей защитой, которую я мог тебе дать.
— Я всё-таки не…
— Пока ты можешь называть своим домом место, где живёт женщина, в чьих жилах течёт та же кровь, что и у твоей матери, Вольдеморт не способен причинить тебе вред. Он пролил кровь Лили, но она течёт в тебе и в её сестре. Узы родства — твоё прибежище. Пусть ты бываешь там всего раз в год, но пока ты можешь считать их дом своим, пока ты там, он не смеет тебя тронуть. Твоя тётя об этом знает. Я всё объяснил в письме, которое оставил рядом с тобой на её пороге. Ей известно, что, предоставляя тебе кров, она в течение пятнадцати лет помогала тебе выжить.
— Подождите, — сказал Гарри. — Постойте.
Он, не сводя глаз с Думбльдора, ровнее сел в кресле.
— Это вы тогда прислали Вопиллер. Вы велели вспомнить… это был ваш голос…
— Я решил, — Думбльдор чуть заметно кивнул, — что неплохо бы напомнить о нашем договоре, который она фактически подписала, приняв тебя в свой дом. Мне подумалось, что нападение дементоров живо напомнит ей об опасностях, сопряжённых с твоим воспитанием.
— Так и было, — подтвердил Гарри. — Правда… вспомнил скорее дядя. Он хотел выставить меня из дома, но после Вопиллера она сказала, что я… должен остаться.
Некоторое время Гарри смотрел в пол, затем пробормотал:
— Но какое отношение это имеет к…
Но так и не смог себя заставить произнести имя Сириуса.
— Так вот, пять лет назад, — будто не слыша, заговорил Думбльдор, — ты прибыл в «Хогварц», пусть не такой счастливый и упитанный, как мне бы хотелось, но в то же время живой и здоровый. Ты не был избалованным маменькиным сынком, нет, ты был настолько обычным ребёнком, насколько можно было ожидать, учитывая обстоятельства. Казалось, всё подтверждало, что я поступил правильно.
— Но потом… мы оба прекрасно помним, что произошло, когда ты был в первом классе. Испытания, которые встали на твоём пути, ты встретил достойно. Скоро — гораздо раньше, чем я предполагал — ты лицом к лицу столкнулся с Вольдемортом. И на этот раз тебе удалось не просто выжить — ты отсрочил его возвращение. Ты победил в сражении, выдержать которое под силу не всякому взрослому. Не могу выразить, как я тобой… гордился.