Возвращение в рай

Рано или поздно ему придется что-нибудь решать. Если бы она была не так одинока, не была отрезана от своего мира. Он подумывал найти в городе какого-нибудь молодого торговца и дать за Рани такое приданое, чтобы он захотел жениться на ней, но в то же время Бенджамин прекрасно понимал, что это невозможно. Только святой позволит войти в спальню невесте в сопровождении волка. Однако, если он и впредь будет спать с ней, предостережение дяди Исаака непременно исполнится. У них могут появиться дети, которых ожидает такая же ужасная участь, как и Риго. Он был зол на брата, но до сих пор ощущал его боль.

— Я сейчас на распутье и не знаю, куда свернуть. Надо что-то придумать, а пока…

Бенджамин открыл дверь в свою комнату и как можно тише проскользнул внутрь. Он ожидал увидеть Рани ждущей его свернувшись клубочком в постели, но она стояла на коленях у низенького столика на балконе, что-то сосредоточенно смешивая в чашке. В тусклом свете канделябров он не мог разобрать, что именно.

— Что ты делаешь? — От его неожиданного появления она расплескала какую-то темную жидкость по полированной поверхности стола.

Рани испуганно вздохнула и виновато принялась собирать пролитые капли назад в склянку. Легче, наверное, было бы собрать метлой в ведро Средиземное море. Бенджамин, нахмурившись, склонился к ней — он ждал объяснений. Она судорожно сглотнула.

— Я хотела приготовить тебе освежающее питье… После того, что мы с Веро натворили сегодня.

— Освежающее питье? Я не отказался бы от вина и фруктов, но что это за адское зелье? Ты собиралась отравить меня? Он опустился на колени рядом с ней, заметив, как тяжело она дышит, волнуясь — или чувствуя свою вину. Он взял на палец капельку жидкости, растер и понюхал. — Я никогда не видел прежде такого лекарства. Что это, Рани? Ты подмешала это в вино, не правда ли?

Она понуро опустил плечи.

— Да, — ответила Рани и вздохнула. Он так пристально посмотрел на нее, что ей показалось, что он смотрит прямо в ее душу.

— Бенджамин ждал объяснений. — Это любовное зелье Агаты, Ты был недоволен мной с тех пор как мы приехали к твоим родственникам… и, когда первая доза, которую я дала тебе в пути, не подействовала, я хотела попробовать еще…

— Ты подливала это в то мерзкое фермерское вино? «Боже милосердный, что было в этом снадобье? Неужели черная магия старой карги действительно вызвала в нем страсть к Рани?»

— Объясни мне, что на самом деле должно было произойти со мной?

— Ты должен был полюбить меня. — Она подняла на него свои огромные глаза.

— Что же в этом зелье действует столь чудесным образом? Порошок из рога единорога? Корень мандрагоры? Что?

— Нет, в нем нет ничего из того, что ты назвал, — сказала она растерянно. — Там моя кровь. Агата собрала ее, высушила и приготовила волшебный порошок… — Она увидела неописуемый ужас в его глазах. Он отшвырнул склянку со снадобьем, словно это была кипящая адская смола.

— Кровь? Твоя кровь? О, святители! Я начинаю понимать Иуду Талона! — Он непроизвольно поднес руку к горлу. «Только бы мне прямо сейчас не стало плохо».

Рани ничего не знала о религиозных обычаях иудеев, но по реакции Бенджамина поняв, что сделала нечто ужасное, тихо заплакала. Веро, как всегда чувствуя настроение своей хозяйки, вылез из-под кровати и, жалобно скуля, принялся лизать ее лицо.

Вид содрогающегося в беззвучных рыданиях маленького тела Рани отрезвляюще подействовал на Бенджамина. Он обнял ее и сказал ласково:

— Рани, Рани, не плачь, малышка. Ведь твое снадобье не убило меня.

— Но ты так и не полюбил меня, — сказала она едва слышно, уткнувшись ему в плечо. «И не забыл Мириам Талон!»

— Я знаю только, что ты разбиваешь мое сердце, я не хочу, чтобы ты плакала. — Он приподнял ее голову и губами вытер слезинки со смуглых щек.

— Если ты хочешь пить, можешь выпить вино… я еще ничего туда не подмешала, а если ты голоден, тут есть дыня и виноград.

— Я голоден, но я хочу тебя, моя маленькая нимфа, — он встал, прижав ее к груди, потом взял на руки и понес в постель, опустив осторожно на мягкое покрывало.

Рани смотрела, как он сбрасывает одежду. Это был он, ее золотоволосый возлюбленный, такой стройный и сильный, такой прекрасный! Его кожа, там, где прованское солнце коснулось ее, стало бронзовой. Когда он встал коленом на постель, она поднялась и протянула навстречу ему руки. Рани чувствовала, как он дрожит от ее прикосновений. Сейчас, на эти краткие мгновения, он был полностью в ее власти. Бенджамин остановил ее.

— А теперь ты разденься для меня.

На ней был только длинный шелковый халат, надетый поверх невесомой полупрозрачной ночной рубашки. Грациозно и лениво, как пригревшаяся на солнце кошка, она позволила тяжелому шелку соскользнуть с плеч и стала неторопливо, миллиметр за миллиметром спускать вниз рубашку, пока он не выдержал и не сорвал с нее все, припав к ее груди, проводя рукой по ее животу и ниже по внутренней стороне бедер. Он смял нежный шелк, обнажая ее стройные ножки и завитки черных волос меж бедер.

— Ты женщина в миниатюре, — пробормотал он, проводя кончиками пальцев по округлостям грудей и сжимая темные шоколадные соски. Он чувствовал, как от наслаждения сбилось ее дыхание, и как она изогнулась навстречу его ладоням. — Ах, Рани, ты просто создана для любви, — Бенджамин спрятал лицо в ее волосах, прижимаясь к ней всем телом, и опустился на кровать, так что она оказалась сверху. Она терлась об него своим легким, шелковистым телом, черные волосы скользили по его плечам, а губы сплелись в бесконечном поцелуе.

Рани медленно оторвалась от его рта и начала ласкать губами его щеки и шею, потом ее язычок скользнул к напрягшимся мужским соскам. Она ласкала жесткие золотистые волосы, росшие на его груди, потом осторожно провела языком вокруг живота. Даже самые сладострастные женщины тайно, которые обучили ее искусству обольщения, не были так темпераментны. То, что он испытывал, занимаясь любовью с Рани, было больше, чем страсть. «Это сумасшествие, я просто одержим ею». Они долго занимались любовью. Она отдавала ему всю себя. И Бенджамин не мог совладать с собой.

— Теперь видишь, как сработало твое приворотное зелье, маленькая колдунья? — прошептал он ей на ухо, когда они лежали, крепко обнявшись и отдыхая.

— Да, Бенджамин, — она проговорила это еле слышно, касаясь губами его груди; ей так нравилось произносить его имя. «Ты хочешь меня, но не любишь». Рани изо всех сил зажмурила глаза, чтобы он не заметил ее слез.

Мысли Бенджамина тоже были тревожными. Снова он занимался с ней любовью, не сдерживаясь, и оставил в ней свое семя. Если она еще не беременна от него, то это рано или поздно произойдет. Она отдала ему свою девственность, и она любит его. «Если я не женюсь на ней, я на всю жизнь сделаю ее несчастной». Наконец он забылся тревожным сном, в котором ему привиделись Эспаньола, Мириам и Риго.

— Оливия, я не знаю, что делать. Она такая странная, такая дикарка. Ездит на лошади, как мужчина, и ее охраняет ужасный волк. Вчера она скинула с себя всю одежду и залезла в бассейн вместе со зверем. — Руфь растерянно всплеснула руками и посмотрела на племянницу.

Оливия Гусман Фонтена едва сдерживала улыбку, чтобы не расхохотаться во весь голос, слушая о проделках цыганки.

— Я знаю, что вы недовольны, тетя Руфь. Дочь покойных Анны Торрес и Лоренцо Гусмана, Оливия была очень красивой женщиной, унаследовавшей от своего отца только высокий рост и худобу, черты ее лица и изящная фигура были фамильными чертами матери, как и большие синие глаза Торресов. Сейчас в этих глазах плясали веселые огоньки. Она подумала о своем кузене Бенджамине, который всегда был послушным сыном и серьезным врачом, а сейчас очарован цыганской девушкой, которая перевернула вверх дном дом его дяди меньше чем за неделю.

— Может быть, если я встречусь с этой Рани, я смогу… э-э, что-нибудь предпринять?

Руфь внимательно посмотрела на Оливию. После того, как Анна погибла в лапах инквизиции, она и Исаак вырастили Оливию вместе со своей родной внучкой Ребеккой.