Белладонна

— Конечно. — Но Кольт по-прежнему не сводил с нее глаз, его взгляд сделался проницательным, внимательным, словно он пытался разглядеть самую ее суть за белоснежной кожей. Что-то происходило здесь, вдруг понял он. Что-то сокровенное, к чему он не мог найти доступа. — Есть нечто такое в твоем взгляде…

Ее нервы напряглись до предела.

— Что?

— Не знаю. — Он говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. — Иногда я почти могу разглядеть это. Когда такое происходит, я начинаю думать о том, где ты была. Куда мы идем.

Алтея стала задыхаться. Медленно переведя дух, она ответила:

— Ты идешь домой.

— Да. Сейчас я пойду. Слишком просто, всего лишь сказать тебе, что ты прекрасна, — пробормотал он, словно разговаривая с самим собой. — Ты очень часто слышишь эти слова, и глупо пытаться таким образом повлиять на тебя. Мне следовало бы угомониться, но здесь кроется что-то еще. Я позже к этому вернусь. — Все еще вглядываясь в лицо Алтеи, он притянул ее ближе к себе. — Что в тебе такого, Алтея? Чего я не могу разгадать?

— Ничего. Ты слишком привык гоняться за тенями.

— Нет, у тебя они есть. — Он медленно провел рукой по ее щеке. — А у меня есть проблема.

— Какая проблема?

— Попробовать вот это.

Он коснулся губами ее губ, и от этого прикосновения все ее тело охватила слабость. Это ощущение было не требовательным, не настойчивым, оно было опустошительным. Поцелуй проникал все глубже и глубже, бомбардируя ее эмоциями, против которых у нее не было защиты. Его чувства были свободными и, созревая, изливались на нее, в нее, так что она была окружена и наполнена ими.

Нет спасения, подумала Алтея и услышала свой собственный приглушенный стон отчаяния. Он разрушил ее защиту, которую она воспринимала как нечто незыблемое, само собой разумеющееся и которую теперь не сможет восстановить полностью.

Она могла бы повторять себе снова и снова, что не влюбится в человека, которого едва знала. Но сердце уже смеялось над доводами разума.

Кольт почувствовал, что она все-таки чуточку приоткрыла ему частичку своей души. Здесь были и страсть, и открытие чего-то нового. Для Кольта стало откровением обнаружить, что есть на свете женщина, которая способна перепутать его мысли, раскрыть его сердце и оставить его абсолютно беззащитным.

— Здесь я уступаю. — Он крепко держал ее за плечи, когда она попыталась отпрянуть в сторону. — И уступаю быстро.

— Это уж слишком. — Это было слабой реакцией, но лучшим, что она могла в этот момент придумать.

— Как будто я не знаю.

Ее плечи снова напряглись, это напряжение передалось и ему. Пришлось отступить.

— Раньше я никогда не испытывал ничего подобного. И больше нечего сказать, — откликнулся он, когда она отвернулась.

— Я знаю. Жаль, что это не так. — Она вцепилась в спинку стула, где висела ее наплечная кобура. Символ долга, подумала она, символ контроля и выдержки, того, что она из себя вылепила. — Кольт, мне кажется, что мы оба влезаем глубже, чем нам впоследствии может понравиться.

— Возможно, мы достаточно долго топтались на одном месте.

Она ужасно боялась, что была готова, желала, нет, сгорала от желания утонуть.

— Я не смешиваю личные отношения с работой. Если мы не сможем держать себя в руках, то тебе лучше работать с кем-то другим.

— По-моему, мы неплохо сработались с тобой, — пробормотал он сквозь зубы. — И не надо придумывать нелепостей, лишь бы не говорить открыто о том, что происходит между нами.

— Это лучшее, что я могла сказать. — Она сжала спинку стула так, что костяшки ее пальцев побелели. — И это не отговорка, а причина. Ты хочешь, чтобы я призналась в том, что ты пугаешь меня. Хорошо. Ты меня пугаешь. Это все пугает меня. И я думаю, что тебе не захочется иметь дело с напарницей, которая не может сосредоточиться на деле, потому что ты заставляешь ее волноваться.

— Возможно, я чувствую себя счастливее с такой напарницей, чем с той, которая настолько зациклена на работе, что порой кажется, что она и не человек вовсе.

Теперь она не станет вырываться от него. Будь он проклят, если позволит ей сделать это.

— И не говори мне, что ты не можешь работать на двух уровнях, Тея, или что ты не можешь оставаться достойным полицейским, когда у тебя проблемы в личной жизни.

— А может, я просто не хочу работать с тобой.

— Не повезло. Тут ты крепко влипла. Если хочешь бросить дело, я попытаюсь заставить тебя. Но ты не отступишься от Лиз только из-за того, что боишься позволить себе что-то почувствовать ко мне.

— Я думаю о Лиз, и так будет действительно лучше для нее.

— Откуда тебе, черт возьми, это знать?! — взорвался Кольт, и, даже если это выглядело нелепо, ему было наплевать. Он был на грани того, чтобы влюбиться в женщину, которая спокойно сообщала, что ему нет места в ее жизни. Он отчаянно желал найти испуганную девочку, а человек, который способен помочь ему в этом, угрожал выйти из игры. — Что ты, черт подери, можешь знать о ней или о ком-нибудь другом? Ты так зациклилась на правилах и процедурах, что утратила способность чувствовать. Нет, не утратила. Ты просто загасила их в себе. Ты станешь рисковать жизнью, но стоит только чувствам коснуться тебя, как ты закрываешься броней. Для тебя все должно быть аккуратным, правда, Алтея? Где-то там есть несчастный, напуганный ребенок, но для тебя это всего лишь еще одно дело, еще одна работа.

— Не смей говорить мне о том, что я чувствую. — Всю ее сдержанность как ветром сдуло, и она с грохотом отшвырнула стул в сторону. — Не смей говорить мне о том, чего я не понимаю. Ты не можешь знать, что я чувствую. Неужели ты уверен, что понимаешь Лиз или кого-то из тех девчонок, с которыми разговаривал сегодня? Ты побывал в приютах и заброшенных домах и возомнил, что все понял?

Ее глаза сверкали, но не от слез, а от такой нестерпимой ярости, что он мог лишь молча смотреть на нее, когда она резала его по живому своим взглядом.

— Я знаю, что существует много детей, которым нужна помощь, но не всем ее хватает.

— О, это так просто. — Алтея принялась ходить взад-вперед по комнате, не в силах стоять на одном месте. — Выписать чек, принять законопроект, выступить с речью. Это все не требует усилий. Ты и понятия не имеешь, что значит быть одиноким, бояться или быть пойманным в ту дробилку, в которую мы швыряем беспризорных детей. Большую часть своей жизни я провела именно там, поэтому не смей говорить мне, что я ничего не чувствую. Я знаю, каково это, когда так хочется на свободу, что ты убегаешь, даже понимая, что тебе некуда бежать. И я знаю, каково это, когда тебя затаскивают обратно, когда ты абсолютно беспомощна, когда над тобой издеваются, когда ты загнан и абсолютно несчастен. Я многое понимаю. И я знаю, что у Лиз есть семья, которая любит ее, и мы обязательно вернем ее домой. Не важно как, но мы вернем ее, и она не окажется в этом замкнутом круге. И не смей говорить мне, что это всего лишь еще одно дело, потому что ее жизнь важна для меня. Они все важны для меня.

Алтея осеклась, проведя дрожащей рукой по волосам. В тот момент она не знала, что было сильнее — ее смущение или гнев.

— Теперь я хочу, чтобы ты ушел, — спокойно произнесла она.

— Сядь.

Видя, что она не подчинилась, Кольт подошел к ней и, надавив на плечо, усадил на стул. Она дрожала, и тот факт, что он сыграл свою роль, чтобы заставить ее так себя чувствовать, вызвал у него ощущение, что он разбил нечто хрупкое и драгоценное.

— Прости меня. Для меня это рекорд — дважды извиниться перед одним человеком за один день. — Он хотел было погладить ее по голове, но остановил себя. — Не хочешь воды?

— Нет. Я хочу только, чтобы ты ушел.

— Но я не могу этого сделать. — Кольт опустился на скамеечку для ног напротив нее, чтобы видеть ее лицо. — Алтея…

Она откинулась назад и закрыла глаза. Она чувствовала себя так, будто взбежала на вершину горы и спрыгнула вниз.

— Белладонна, я не в настроении рассказывать тебе о своей жизни, так что не стоит зря терять время. Ты знаешь, где выход.