Кража

Пирс тяжело сглотнул слюну, взволнованный своими воспоминаниями.

– Знаешь, Эшфорд, в ту ночь я впервые понял, что человек, который любит удивительную женщину и любим ею, имеет приоритет перед неким анонимным рыцарем, взявшимся устанавливать равенство и добиваться справедливости, защищая угнетенных и нуждающихся. И тогда я принял решение – ни разу за все эти годы я не пожалел о нем. Никогда…

Эшфорд, глотая обжигающий напиток, впитывал слова отца.

– Понимаю, та ночь стала для тебя поворотным моментом. Но перед этим… я даже не представляю себе, как ты совсем этим справлялся? Рвался на части?

– Да, с той самой минуты, как встретил твою мать. Я очень страдал. До того, как она вошла в мою жизнь, мною руководили гнев, чувство мести и боль от незаживающих душевных ран. Дафни придала новый смысл моей жизни. Я и не подозревал, что это возможно – заботиться не обо всех, а об одной, о единственной женщине, которая нуждалась во мне, любила меня и кому я отвечал самой нежной любовью. Возник конфликт: моя собственная жизнь – против жизни, которую я обязан посвятить другим. Нечто похожее испытываешь и ты…

– У тебя все было серьезнее, – думал вслух Эшфорд. – Я не испытал жизни в работном доме. Мне не приходилось воровать, чтобы не умереть с голоду. Я никогда не жил в мире, лишенном любви, полном опасностей. Тебе же довелось все это испытать.

– Верно, – согласился Пирс, усаживаясь на диван рядом с сыном. – Ты вырос, окруженный любовью и заботой. В своей жизни ты не испытал такой горечи, как я. Тебе незнакомо было чувство мести – всем и вся. И решение тебе принять намного легче. Дело усложняет лишь одно обстоятельство, то есть я. Но ты не должен так думать, Эшфорд. Если ты полагаешь, что я хотел бы для тебя прежней жизни, то прости, но ты – глупец. Эшфорд поднял на отца изумленные глаза. – Ты удивлен? – спросил Пирс. – И зря. Я вырос бездомным и одиноким, без единого пенни в кармане. А в тот день, когда твоя мать сказала мне, что носит под сердцем дитя, я поклялся, что мои дети никогда не будут страдать от одиночества и голода, что у них всегда будет надежное пристанище и всегда они будут окружены любовью. Мне было уже за тридцать, когда я узнал, что это за бесценный дар – любовь, что она необходима так же, как пища и кров. И что, как ничто другое, она наполняет душу и сердце. Я хотел бы, чтобы это поняли и все мои дети. Горло Эшфорда перехватил спазм.

– Прежде я как-то не задумывался об этом, – выдавил он из себя.

– Так подумай об этом теперь. Для меня твое счастье гораздо важнее, чем продолжение моего дела. Я его продолжаю. С той лишь разницей, что теперь я использую легальные каналы. Почему бы тебе не делать то же самое?

– Я понимаю тебя, отец.

Пирс и Эшфорд подвинулись друг к другу, готовясь к продолжению серьезного разговора,

– Ты во многом похож на меня, сынок, иногда даже больше, чем мне хотелось бы, – заметил Пирс – Если отбросить твое желание помочь мне и желание бороться с несправедливостью, твои действия во многом определяют азарт, жажда острых ощущений от опасности. И это одна из причин, почему ты затеял единоборство с Бариччи. Да, я знаю, что этот человек негодяй, наглый вор, а теперь еще есть основание подозревать, что и убийца. Ты презираешь его и не можешь мириться с его существованием. Но ведь Бариччи не один. Такие проходимцы были и будут. Я с этим сталкивался. Поверь, сынок. – Пирс помолчал, потом положил ему руку на плечо. – Но сейчас ты должен думать не только о борьбе со злом. Теперь у тебя есть Ноэль. И тебе надлежит сделать выбор; сильные ощущения, которые ты испытываешь в борьбе и погоне, восторг от риска – или восторги любви, отцовства, чувства исполненного долга перед семьей. Я полагаю, что ты выберешь второе.

– Я поражен твоей проницательностью, – пробормотал Эшфорд.

– Я ведь сказал, что ты очень похож на меня. Ты обожаешь игру. Тебя волнует опасность. А уж раз речь зашла об опасности… – Пирс хмыкнул и покачал головой, вспоминая ночь, когда в его доме давали бал, – Я видел Ноэль. Тебе с ней никогда не придется скучать.

– Ты и тут прав, как всегда, – расцвел в улыбке Эшфорд.

– Значит, мы поняли друг друга?

Эшфорд ощутил безмерное облегчение. Он приехал в Маркхем в поисках решения. И благодаря отцу нашел его.

Пирс встал и вновь наполнил бокалы бренди.

– За тебя и Ноэль Бромли, прекрасную и умную молодую женщину, которая, как я подозреваю, никогда не согласится, чтобы ее судьбу решали другие, даже любимые родители. Она никогда не согласится появиться в лондонском свете в качестве завидной приманки.

– Я с радостью выпью за это. Она действительно не будет огорчена, если ее дебют в свете не состоится, – пробормотал Эшфорд. – Я предложу ей более волнующие развлечения и все мыслимые удовольствия и радости. Пирс не смог удержаться от смеха:

– А ты еще хуже, чем я думал.

– Ты и не представляешь насколько! – ответил сын и рассмеялся, не в силах больше хранить серьезность. Внезапно он ощутил легкость, какой не испытывал уже давно. – Я всегда восхищался вашими с мамой отношениями, но мне никогда не приходило в голову, что у меня когда-нибудь может быть нечто подобное. Просто не верил, что смогу влюбиться без памяти и вести себя как импульсивный школьник и совершенно потерявший голову глупец в одном лице. Но будь я проклят, если это не то, что со мной случилось. – Он удивленно покачал головой. – Я так ее люблю! – И вдруг в его тоне исчезла нежность, прозвучала решимость и даже злость: – Вот почему я должен добраться до Бариччи. Я уничтожу его, если он причинит хоть малейшее зло Ноэль. И этого негодяя Сардо.

– Я тебя не осуждаю, сынок… Но расскажи мне последние новости о Бариччи.

Отхлебнув еще глоток бренди, Эшфорд принялся рассказывать о своем визите в дом лорда Мэннеринга, в частности о намерении Ноэль побеседовать с горничной Эмили Мэннеринг, о все нарастающем наглом интересе Сардо к Ноэль.

– Когда этот мерзавец прикасается к Ноэль, я едва сдерживаюсь, чтобы не свернуть ему шею. Я потерял всю свою объективность и сдержанность. Я стал кровожадным ревнивцем.

– Это неизбежное следствие твоей влюбленности, – успокоил его Пирс – Но вот ты сказал, что Эрик Бромли отправился в Лондон вместе с Ноэль…

– Да, и вся семья, включая неусыпно бдящую горничную Ноэль. Иначе а никогда бы не согласился на эту поездку,

– И все же Бариччи окажется так близко от Ноэль. И этот Сардо… – Пирс покачал головой.

– Я буду там уже завтра, – заверил отца Эшфорд. – Проведу здесь ночь, позавтракаю с тобой и мамой и отправлюсь в путь. Эрик Бромли замечательный отец, но я буду чувствовать себя намного спокойнее, когда сам буду рядом.

Его слова прервал легкий стук в дверь. В комнату вошла Дафни с подносом, заставленным едой.

– Я решила отослать Лэнгли спать и сама принесла тебе ужин. – Эшфорд с улыбкой наблюдал за матерью, пока та ставила поднос на стол. – Вы все уже решили, – сказала она. И это было скорее констатацией факта, чем вопросом

Брови Эшфорда изумленно взметнулись вверх, а в глаза заплясали смешинки.

– А ты сомневалась?

– Нет. – Дафни ответила сыну сияющим взглядом, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Я обожаю ее, Эшфорд, и Джульетта тоже.

– К сожалению, ее обожают также Блэйр и Шеридан. – проворчал Эшфорд.

– Не бойся. Они знают, что ты уже сделал на нее заявку. – Дафни помолчала, сжимая руку Эшфорда. Потом извлекла из кармана запечатанный конверт. – Скажи нам, как только сделаешь предложение.

Он подмигнул матери;

– Ты узнаешь об этом первая.

– Что это, Снежинка? – спросил Пиpc. указывая на конверт.

– Здесь был Блэкстрит, – ответила она, протягивая конверт мужу. – Он просил передать тебе это. Тут нечто, по его словам, очень важное.

Пирс вскрыл конверт и извлек из него густо исписанную страницу.

– Интересно! – воскликнул он, пробежав гладами первые строчки. – Была продана замечательная картина Гойи, на которую зарятся все дельцы, связанные со скупкой и продажей картин в Англии. Завтра ее доставят из Испании.