Страница 27 из 37
Автомобиль медленно пробирался через всю суету движения большого города с его автобусами, грузовиками и легковыми автомобилями, и всем шумом узких улиц. Тянулись бесконечные многоквартирные дома, заполненные бесчисленными семьями, и нескончаемые магазины; город распространялся во все стороны, поглощая деревню. Наконец мы выехали в сельскую местность, к зелёным полям с посевами пшеницы и с большими участками цветущей горчицы ослепительно жёлтого цвета. Контраст между яркой зеленью и яркой желтизной был таким же резким, как и контраст между городским шумом и спокойствием деревни. Мы оказались на автомобильной дороге, ведущей на север; дорога то поднималась вверх, то опускалась вниз. Здесь были леса, речки и прекрасное синее небо.
Это было весеннее утро и в лесу виднелись огромные участки колокольчиков, а около леса посевы жёлтой горчицы тянулись почти до самого горизонта, а затем шли зелёные поля пшеницы, простиравшиеся насколько видит глаз. Дорога проходила мимо деревень и городов, и ответвление её вело к красивому леску, с его свежими новыми весенними листьями и запахами сырой земли; и здесь было такое особое чувство весны и новизны жизни. Когда вы наблюдали эту свою часть земли – деревья, новый нежный листик и бегущий мимо ручеёк, – вы были очень близки к природе. Это не было романтическим чувством или воображаемым ощущением, но вы действительно были всем этим – синим небом и раскинувшейся во все стороны землёй.
Дорога привела к старому дому с аллеей высоких буков с их молодыми, свежими листьями, и вы смотрели сквозь них вверх, на синее небо. Это было прекрасное утро, и медные буки были ещё совсем юными, хотя и очень высокими.
Это был крупный, тяжёлый человек с очень большими руками, и он заполнял собой всё это широкое кресло. У него было доброе лицо – и готовность смеяться. Удивительно, как мало мы смеёмся. Наши сердца слишком подавлены; они увяли под воздействием утомительного процесса жизни, рутины, монотонной повседневности. Нас заставляет смеяться какая-нибудь шутка или какое-нибудь остроумное выражение, но внутри нас смеха нет; горечь – этот зреющий в человеке плод – кажется столь общим свойством. Мы никогда не видим бегущей воды, мы не смеёмся вместе с ней. Печально видеть, как с каждым днём свет в наших глазах всё более и более тускнеет; давление муки и отчаяния как будто окрашивают всю нашу жизнь своими обещаниями надежды и удовольствия, которые культивирует мысль.
Его интересовала особая философия происхождения и приятия безмолвия – с которым он, вероятно, никогда не встречался. Вы не можете купить безмолвие, как купили бы хороший сыр. Вы не можете выращивать его, как стали бы выращивать красивое растение. Оно не появляется благодаря какой-нибудь деятельности ума и сердца. Безмолвие, которое производит музыка, является продуктом этой музыки, оно вызвано музыкой. Безмолвие – не переживание; вы знаете его только тогда, когда оно прошло.
Сядьте когда-нибудь на берегу реки и посмотрите в воду. Не гипнотизируйте себя движением воды, светом и ясностью или глубиной течения. Смотрите на воду без всякого движения мысли. Безмолвие повсюду вокруг вас, внутри вас, в реке и во всех этих необычайно спокойных деревьях. Вы не можете унести его домой, удержать его в уме или в руках и думать, что вы достигли какого-то необыкновенного состояния. Если вы его достигли – это не безмолвие; тогда это просто память, воображение, романтическое бегство от повседневного шума жизни.
Всё существует благодаря безмолвию. Музыка, которую вы слышали сегодня утром, пришла к вам из безмолвия, и вы услышали её потому, что были безмолвны, и она ушла дальше, ушла в безмолвие.
Только мы не слушаем безмолвия, потому что наши уши наполнены болтовнёй ума. Когда вы любите, и в любви нет безмолвия, мысль делает из неё игрушку общества, чьей культурой является зависть, чьи божества сфабрикованы умом и руками. Безмолвие находится там, где находитесь вы, внутри вас и подле вас.
-8-
Медитация – объединение всей энергии. Её нельзя собирать понемногу, отрицая это или то, захватывая одно и держась за другое; скорее это тотальное отрицание – без какого бы то ни было выбора – всяческой бесполезной траты энергии. Выбор есть следствие смятения; и сущность бесполезных затрат энергии – это смятение и конфликт. Чтобы в любое время ясно видеть то, что есть, требуется внимание всей энергии; и в этом нет никакого противоречия, никакой двойственности. Эта тотальная энергия не проявляется благодаря воздержанию, благодаря обетам безбрачия и бедности, ведь всякое решение и действие воли представляет собой трату энергии, поскольку в это вовлечена мысль, а мысль есть трата энергии; восприятие же никогда не бывает такой тратой. Видение – не преднамеренное усилие. Нет никакого "я увижу", есть только видение. Наблюдение устраняет наблюдающего и в этом нет никакой траты энергии. Мыслящий, который пытается наблюдать, разрушает энергию. Любовь – не растраченная впустую энергия, однако когда мысль превращает её в наслаждение, боль рассеивает энергию. Общая сумма энергии – медитации – всегда расширяется, и действие в повседневной жизни становится её частью.
В это утро ветерок, пришедший с запада, расшевелил тополь; каждый его лист что-то говорил ветру, каждый лист танцевал, неутомимо радуясь весеннему утру. Было очень рано. На крыше пел дрозд. Он садился там и каждое утро, и каждый вечер и иногда спокойно оглядывал всё вокруг, а в других случаях издавал призывные трели и ожидал ответа. Просидев здесь несколько минут, он затем улетал. Сейчас его жёлтый клюв сверкал в раннем свете. Когда дрозд улетел, над крышей стали собираться облака, ими затянуло весь горизонт, они располагались одно над другим, как будто кто-то старательно размещал их в таком чётком порядке. Они двигались и как бы уносили с собой всю землю – и дымовые трубы, и телевизионные антенны, и очень высокое здание на другой стороне дороги. Вот они прошли и появилось синее весеннее небо – чистое, с той лёгкой свежестью, которую может принести только весна. Оно было необычайно синим, и в это утреннее время улица снаружи была почти безмолвной. Вы могли услышать и стук каблуков по тротуару, и звук проезжавшего в отдалении грузовика. Скоро начнётся день. Когда вы смотрели из окна на тополь, вы видели вселенную и её красоту.
Он спросил: «Что такое разум, разумность? Вы много говорите о них; мне хотелось бы знать ваше мнение об этом».
– Мнение, и выяснение мнения, – это не истина. Вы можете до бесконечности обсуждать разнообразные мнения, их правильность и ошибочность, однако мнение – не истина, каким бы хорошим и умным оно ни было. Мнение всегда находится под влиянием предубеждений – оно окрашено культурой, образованием, имеющимся у нас знанием. Зачем уму вообще отягощать себя мнениями, тем, что вы думаете о том или другом человеке, о книге или об идее? Почему бы уму не оставаться пустым? Только когда ум пуст, он способен видеть ясно.
«Но ведь все мы полны мнений. Моё мнение о нынешнем политическом руководителе сформировано под влиянием того, что он сказал или сделал, и без этого мнения я не был бы в состоянии отдать за него свой голос. Мнения необходимы для действия – разве это не так?»
– Можно культивировать мнения, заострять их и придавать им твёрдость, и действия в большинстве своём основаны на этом принципе приязни и неприязни. Закрепление опыта и знание выражается в действии – но такое действие разделяет людей, отделяет их друг от друга; именно мнения и убеждения препятствуют наблюдению того, что есть в действительности. Видение того, что есть, – это часть той разумности, о которой вы спрашиваете. Разумности нет, если нет чувствительности, восприимчивости тела и ума – восприимчивости чувства и ясности наблюдения. Эмоциональность и сентиментальность препятствуют восприимчивости чувства. Восприимчивость в одной области и тупость в другой приводит к противоречию и конфликту – конфликт же исключает разумность. Соединение многих осколков в одно целое не порождает разумности. Восприимчивость – это внимание, которое и есть разумность. Разумность не имеет ничего общего с информацией или знанием. Знание – это всегда прошлое; к нему можно обращаться, чтобы действовать в настоящем, однако знание ограничивает настоящее. Разумность – всегда в настоящем, и она не принадлежит какому-либо времени.