Стрелецкая казна

Но я еще не подозревал о широте души, хлебосольности и щедрости Ивана. Мы продолжали праздновать возвращение и на второй, и на третий день. Утром четвертого дня, страдая от головной боли после выпитого накануне, я взмолился:

– Ваня, друг мой! Не могу я больше пить и есть. Давай делом займемся.

– Так я делами уже занимаюсь: вчера корабль с Астрахани пришел с рыбой, сегодня с утра приказчики приходили, решал с ними, на какие суда ее перегрузить и куда доставить. Спрос большой – все-таки первый корабль после зимы, соскучился народ по осетрине – не все копченую рыбу есть. А ты отдыхай.

– Ваня, не могу я бездельничать и пить праздно. Ты бы мне дело какое дал. Обещал ведь охранником взять. Не хочешь – скажи, я другое место искать буду или в Хлынов подамся.

– Хлынов? Хм. Мне по делам в Хлынов надо. Коли хочешь – сопроводи меня охранником до Хлынова. За хлопоты заплачу, а на месте решай вернешься со мной или останешься в вятских землях.

– Годится. Когда будем отправляться?

– Думаю, через седмицу. Ушкуй ведь собрать надо, соль повезем, а обратно, если все сладится, воск и мед.

Неделю я ходил по Нижнему, знакомился с городом, кремлем. Интересно – ведь все-таки здесь через сто лет Минин соберет войско для отпора полякам и произойдет много значимых для России событий.

Кремль внушал уважение – каменные степы опоясывал тридцати метровой ширины ров. Поди-ка, закидай его фашинами – пупок надорвешь. А еще мне понравилась отводная стрельница, стоящая отдельно от крепости, на другом берегу рва, и соединявшая крепость с городом каменным мостом, прямиком к Дмитровским воротам. Я осматривал круглые башни кремля и верил, что к ним приложил руку иноземец Петр Фрязин, как упорно говорили в городе. В кремле жило постоянное войско, учитывая близость вероломной Казани.

Незаметно пролетело время, и утром Иван объявил об отъезде. Нищему собраться – только подпоясаться. Вещами я не обзавелся.

На большом речном ушкуе Иван имел малюсенькую каютку на корме, мне же натянули полог на носу судна и выдали матрас, набитый соломой. Мягко, свежий воздух, немудреная, но сытная пища – прямо туристический круиз.

Я разговорился с Иваном.

– А чего же ушкуем соль везти? Это же крюк какой: вниз по Итилю, потом – Кама, Казань никак не минуешь.

Купец вздохнул.

– Татарва купцов уважает, плати тамгу – ну оброк такой, и хочешь – плыви, хочешь – с караваном иди, никто не тронет. Конный обоз собрать можно, только невыгодно.

– Почему?

– Я в ушкуе увезу больше, чем на телегах, с лошадьми – разорение одно на кормежке, а вода сама несет. Татей на дорогах много, охрана нужна. Чтобы груза много взять – телег много надо, стало быть, и охрана большая надобна, опять торговому человеку разорение. А ежели дождь пойдет? Неделю сидеть будешь из-за дорог. Нет, Юра, рекою выгоднее и быстрее получается. Сразу видно – не торговый ты человек, не умеешь копейку считать.

Я смутился. Одно дело – саблей махать, другое – торговать. Здесь иной склад ума надобен. Наверное, возьмись я торговать – быстро бы прогорел. Надо знать, какие цены на товары в разных городах, в какое время года, где, когда и что выгоднее продать. И мало товар продать – его еще и сохранить в целостности надо.

На протяжении пути Иван посвящал меня в тонкости торговли. Делать было нечего, и я с удовольствием слушал. Знания за плечами не носить: почему бы и не поучиться полезному делу?

С левой стороны Волги, называемой татарами, марийцами и чувашами Итилем, показалась Казань. Завидев наш ушкуй, наперерез двинулась лодка. На ушкуе спустили паруса, и на палубу поднялись двое татар. Один – толстый, с узкими глазами и усами в пядь длиной, – уселся на корме. Второй, молодой, шустро проскочив по трюмам, что-то прошептал старшему на ухо.

– Тамгу давай, урус, один дирхем.

Купец достал из кошеля деньги и отдал. Татарин взамен дал металлическую бляху, вроде жетона, и спустился в лодку.

Течением нас несло вниз. К моему удивлению, на ушкуе паруса не поднимали. Оказалось – поперек реки была натянута толстая железная цепь. И только когда мы отдали страже на берегу пайцзу, рабы стали крутить ворот. Цепь опустилась, и мы поплыли дальше.

– Понял теперь?

– Понял.

А я-то думал, раз татар всего четверо – двое на ушкуе, двое в лодке, оружия нет, – почему бы и не проскочить?

За Казанью в Волгу вливалась Кама, почти такая же широкая.

Ушкуй свернул со стремнины в Каму, скорость сразу упала, приходилось подниматься вверх по течению, хорошо – хоть ветер попутный был.

Через день свернули еще раз влево: там уже была Вятка. А еще через два дня пристали к высокому берегу у Хлынова.

После Нижнего Новгорода город не впечатлял. Деревянная крепость о восьми деревянных башнях, деревянные церкви, деревянные дома. Похоже, каменных домов и церквей в городе вообще не было. Город стоял на высоком берегу реки и весь был изрезан оврагами, улицы не мощеные, утопавшие в грязи. М-да, пожалуй, в Нижнем получше будет.

За день ушкуи разгрузили. На следующий день грузили воск и мед в бочках. Иван придирчиво покупал воск, пробовал мед на вкус. А вечером мы уже отчалили.

– За пристанью причалить надо, спустимся пониже – задарма у берега переночуем.

Когда солнце стало садиться, мы пристали к левому пологому берегу. Место, видно, часто использовалось для стоянок – видны следы старых кострищ, пеньки от срубленных деревьев.

Матросы принялись разводить костер, варить кулеш.

После ужина я прилег на судне под пологом. Славно, не надо трястись на лошади – корабль сам плывет по течению, только перекладывай руль да перебрасывай паруса по ветру.

Вдруг благостную тишину прервал вопль. Кричали с берега. Я, как подброшенный пружиной, вскочил, выхватил саблю и прямиком перелетел с судна на берег.

Иван стоял на берегу один и истошно орал.

– Господи, Иван, ты всех перепугал – что случилось?

Иван пальцем ткнул вниз. Вот оно что. В сапог ему вцепилась гадюка. И это неудивительно – после зимы потеплело, выглянуло солнце, всякие гады погреться выползли. Не глядел Иван под ноги, приблизился неосторожно, – вот и цапнула.

Я саблей обрубил змее голову, отбросил в воду тело. Голова так и осталась на сапоге, с глубоко вонзенными зубами в плотную кожу.

– Снимай сапог!

Иван быстро скинул обувку, размотал портянку. К нашему обоюдному удовольствию, кожа на ступне была цела. Взяв сапог в руки, я ножом разрезал пасть змеи, покачивая из стороны в сторону, вытащил из обуви обе челюсти с зубами. Счастье Ивана, что сапоги из плотной кожи, не летние, легонькие да короткие.

Я осмотрел зубы убитой гадюки; верхние ядовитые зубы целы, не отломились в коже сапога. Я бросил сапог Ивану.

– Обувайся!

Сам же хотел швырнуть голову змеи в догорающий костер, размахнулся даже, но как остановил кто. Выпросил у Ивана пустой кожаный мешочек для монет и уложил туда верхнюю челюсть. Ядовитые железы у змей – только в верхней части головы, приблизительно там, где уши, и яд оттуда ВПРЫСКИвается через два верхних клыка в рану на теле жертвы. Пусть пока полежит, потом подсушу; яд не испортится, а, памятуя о неудавшихся попытках отравить меня и князя Овчину-Телепнева, глядишь – когда-нибудь может и пригодиться.

Только я снова улегся под своим навесом на носу ушкуя, как под полог нырнул Иван, держа в руке большущий кувшин и две объемистые серебряные чарки.

– Давай обмоем мое спасение, от твари ползучей и смерти лютой ты меня сегодня спас. Когда я закричал – увидел, что пока на ушкуе матросы рты разевали, ты с корабля как черт из табакерки выпрыгнул и змею на куски порубал. Видно, само провидение тебя со мной свело – не иначе.

Иван разлил вино по чаркам, мы чокнулись. Я сказал краткое пожелание:

– Иван, не хотелось бы, чтобы твои спасения вошли у нас у обоих в дурную привычку.

– О, умно сказал, давай выпьем.

Ночь прошла спокойно, но мне, как охраннику, пришлось быть начеку, и задремал я уже под утро.