Страница 17 из 42
Быть светом себе — значит быть светом для всех остальных. Быть светом себе означает иметь ум, свободный от вызова и ответа, поскольку ум тогда полностью пробуждён, целиком внимателен. У этого внимания нет центра, нет того, кто внимателен, и поэтому нет границ. До тех пор пока существует центр, «я», должны быть вызов и ответ, адекватный или неадекватный, доставляющий удовольствие или приносящий страдание. Этот центр никогда не может быть светом себе; его свет — это искусственный свет мысли, в нём много теней. Сострадание — это не тень мысли, оно — свет, не твой и не кого-либо другого.
Тропа постепенно спустилась в долину; ручей струился мимо деревни, чтобы влиться в море. Но холмы оставались неизменными. Перекликались друг с другом совы. И было пространство для безмолвия.
Сидя на камне в апельсиновой роще, он видел широкую долину, простиравшуюся до самых гор и исчезавшую где-то в горах. Было раннее утро, и на земле лежали длинные тени, мягкие и нежные. Перепела перекликались резко и требовательно, а тоскующий голубь ворковал тихо и нежно, и эти звуки в то утро казались грустной песней. Пересмешник, стремительно бросаясь вниз, описывал в воздухе кривые, переворачиваясь, кувыркаясь, довольный своим миром. Большой тарантул, тёмный и мохнатый, медленно выполз из-под камня, остановился, понюхал утренний воздух и неторопливо проследовал своей дорогой. Апельсиновые деревья стояли ровными длинными рядами, акр за акром, с яркими плодами и свежими цветами — плоды и цветы были одновременно на одном и том же дереве. Запах этих цветов тихо струился, а на жарком солнце он станет более интенсивным и стойким. Небо было очень голубым и нежным, а все холмы и горы всё ещё спали.
Было чудесное утро, прохладное и свежее, с той удивительной красотой, которую человек не успел ещё погубить. Появились ящерицы, они искали тёплое местечко на солнце; они вытягивались, чтобы согреть свои брюшки, повернув в сторону свои длинные хвосты. Это было счастливое утро, и мягкий свет покрыл на землю и бесконечную красоту жизни. Медитация — суть этой красоты, выраженной или безмолвной. Выраженная, она обретает форму, субстанцию; безмолвная же не должна облекаться в слово, в форму или в цвет. Выражение или действие, вышедшие из безмолвия, обладают красотой и целостностью, а всякая борьба и конфликт исчезают. Ящерицы передвинулись в тень, а колибри и пчёлы летали среди цветов.
Без страсти нет созидания, нет творчества. Полный отказ приносит эту беспредельную страсть. Отказ, исходящий из мотива, — это одно, но отказ без цели, без расчёта — это совсем другое. Тот, что имеет цель, имеет направленность, живёт недолго, становится злым и коммерческим, вульгарным, пошлым. Но отказ, не движимый какой-либо причиной, намерением или выгодой, не имеет ни начала, ни конца. Такой отказ есть освобождение ума от «я», от собственной личности.[13 нажми] Это «я» может потерять себя в какой-то деятельности, в какой-то утешающей вере или фантастических грёзах, но такая потеря есть лишь продлевание себя в другой форме, отождествление себя с другой идеологией и деятельностью. Отказ от «я» не является актом воли, так как воля — это «я». Всякое движение «я» — по горизонтали или вертикали, в любом направлении — продолжает оставаться в поле времени и печали. Мысль может посвятить себя чему-то здравому или безумному, разумному или нелепому, но поскольку мысль по самой своей структуре и природе фрагментарна, она скоро сводит весь свой энтузиазм, всё своё возбуждение к удовольствию и страху. В этой сфере отказ от «я» является иллюзорным и имеет весьма мало значения. Осознание всего этого является пробуждением в отношении деятельности «я»; в этом внимании нет центра, нет «я». Стремление выразить себя путём отождествления есть следствие смятения и бессмысленности существования.
Поиск смысла — это начало фрагментирования; мысль может придавать и придаёт жизни тысячу значений, каждый изобретает свои собственные значения, и это просто мнения, убеждения, которым нет конца. В самой жизни — всё значение, но когда жизнь — конфликт, борьба, поле битвы амбиций, соревнование и преклонение перед успехом, стремление к власти и положению, тогда она не имеет никакого значения. Что такое потребность в выражении? Присутствует ли творчество в созданной вещи? Является ли вещь, созданная руками или умом, — как бы она ни была прекрасна или полезна, — тем, к чему человек стремится? Нуждается ли эта страсть отказа от себя в выражении? Когда существует потребность, непреодолимое влечение, — является ли это страстью творчества? До тех пор, пока существует разделение между тем, кто творит, и предметом творчества, не будет ни красоты, ни любви. Вы можете создать самую великолепную вещь, в красках или камне, но если ваша повседневная жизнь находится в противоречии с этим высочайшим искусством полного отказа от себя, то вещь, которую вы создали, есть просто предмет восхищения и пошлость. Сам процесс жизни — это цвет, красота и их выражение. Ни в чём ином человек не нуждается.
Тени утратили свою протяжённость, и перепела затихли. Были только камень, деревья с цветами и фруктами, красивые холмы и обильная земля.
В долине было много апельсиновых садов, но за одним особенно тщательно ухаживали — ряд за рядом стояли молодые деревья, полные силы и сверкающие на солнце. Почва была хорошая, обильно политая, удобренная и обработанная. Это прекрасное утро было спокойным и тёплым, а небо было прозрачно-голубым. Всюду в кустах суетились перепела, слышались их резкие крики; ястреб перепелятник парил в воздухе, без движения, и вскоре он опустился на ветку ближайшего апельсинового дерева и заснул. Он был так близко, что его острые когти, изумительные пятнистые перья и острый клюв были хорошо видны; протянув руку, можно было до него дотронуться. Ранним утром он летал вдоль аллеи с мимозами, и маленькие птички своими криками подавали знаки тревоги. Под кустами две королевские змеи с тёмно-коричневыми кольцами по всей длине тела свились друг с другом, и когда мимо них проходили, они совершенно не сознавали человеческого присутствия. До этого они лежали на полке в сарае, вытянувшись, и их блестящие тёмные глаза высматривали и подстерегали мышей. Их глаза пристально глядели, не мигая, так как у них нет век. Там змеи, вероятно, находились всю ночь, а теперь они оказались среди кустов. Это была их территория, и их часто можно было тут видеть; а когда поднимали одну из них, она обвивалась вокруг руки и чувствовался холод от прикосновения. Казалось, что все эти живые существа имеют свой особый порядок, свою особую дисциплину, свои игры и своё веселье.
Материализм, утверждающий, что ничего не существует кроме материи, широко распространён и является преобладающей и устойчивой формой деятельности, характерной для всех людей, и богатых, и бедных. В мире существует большая группа стран, исповедующих материализм; структура их общества основана на этой доктрине, со всеми вытекающими из неё последствиями. Другие группы стран также материалистичны, но они допускают некоторые идеалистические принципы, когда это удобно, и отказываются от них во имя рациональности и необходимости. В меняющейся окружающей обстановке, резко или постепенно, революционно или эволюционно, поведение человека меняется в соответствии с культурой, в которой он живёт. Существует извечный конфликт между теми, кто верит, что человек есть материя, и теми, кто придерживается приоритета духа. Это разделение принесло человеку много страданий, смятений и иллюзий.
Мысль материальна, и её деятельность, внешняя или внутренняя, — материалистична. Мысль измерима, и потому она есть время. Внутри этой сферы сознание является материей. Сознание — это его содержание; содержание есть сознание; оба они неотделимы друг от друга. Содержание представляет собой то многое, что соединила мысль: прошлое, модифицирующее настоящее, которое есть будущее, которое есть время.