Фантомы

— Никого нет, — сказала Лиза.

— Похоже, действительно никого, — согласилась Дженни. Она прошла чуть дальше по кухне, настроение у нее заметно улучшилось.

Если уцелела семья Сантини и если удалось спастись Якову и Аиде, то, возможно, не все жители городка погибли. Возможно...

О Боже!

На другом конце стола, за горой противней и форм, лежал большой круг приготовленного для пирогов теста. Сверху на этом тесте лежала скалка, которой его обычно раскатывали. С обоих концов эту скалку держали руки. Две отрезанные кисти человеческих рук.

Попятившись назад, Лиза с такой силой ударилась спиной о металлический шкаф, что его содержимое громко зазвенело.

Что за дьявольщина! Что тут везде происходит, черт возьми?

Движимая болезненным интересом и нетерпеливым стремлением разобраться в происходящем, Дженни подошла поближе к столу и уставилась на эти руки, не веря собственным глазам, одновременно с чувством отвращения и страха — пронзительного и ледяного, словно лезвие ножа. Кисти были без синяков и не вспухшие, цвет у них был серовато-бледный. Кровь — первая кровь, которую она увидела за весь сегодняшний день, — накапала из того места, где кисти были грубо я неровно оторваны от рук, и теперь поблескивала среди тонкой пленки мучной пыли капельками и отдельными струйками. Руки были сильные, точнее — они были сильными когда-то, при жизни их владельца. Толстые короткие пальцы. Большие суставы. На наружной стороне видны были слегка вьющиеся жесткие седые волосы. Несомненно, это были мужские руки. Руки Якова Либермана.

— Дженни!

Дженни испуганно обернулась на зов.

Поднятая и вытянутая рука Лизы указывала куда-то на противоположную от них часть кухни.

Дальше, за разделочным концом стола, в дальней части кухни, вдоль длинной стены стояли три печи. Одна из них была огромная, с парой больших стальных дверец, закрывавших соответственно верхнюю и нижнюю части печи. Две другие были значительно меньшего размера, но все же более крупные, чем те, какие используются, как правило, в домашних кухнях. У каждой из этих печей была только одна дверца, в центре которой было вставлено стекло. Сейчас печи были выключены, и слава Богу, потому что, работай они, вся кухня оказалась бы заполненной невыносимой вонью.

В каждой из этих печей лежала отрезанная голова.

Господи Иисусе!

Ужасные мертвые лица смотрели из печей в кухню, носы их были прижаты изнутри к стеклу.

Яков Либерман. Седые волосы перепачканы кровью. Один глаз полузакрыт, другой вытаращен. Губы плотно сжаты в гримасе боли.

Аида Либерман. Глаза распахнуты, рот широко открыт, причем так, словно верхняя и нижняя челюсти утратили соединение друг с другом.

Поначалу Дженни даже не поверила, что головы настоящие. Это было уже слишком. Слишком шокирующим. На память ей пришли очень натуральные и очень дорогие маски, которые обычно выставляются в витринах и используются на маскарадах в канун Дня Всех Святых. Вспомнила она и о страшных, способных вогнать в ужас новинках, что продаются в магазинах розыгрышей — о всех этих восковых головах с нейлоновыми волосами и стеклянными глазами, об этих отвратительных игрушках, которые почему-то иногда страшно нравятся мальчишкам, — уж такие-то игрушки, как эти, им бы наверняка понравились! Как ни странно, но на память ей пришла вдруг строчка из телевизионной рекламы сухих смесей для приготовления дома тортов и кексов: «Никто так не ждет и не любит вас, как тот, кто сидит в печи сейчас!».

Сердце Дженни гулко колотилось.

Ее била лихорадка, у нее кружилась голова.

Оторванные кисти рук на разделочном столе по-прежнему держали скалку. Дженни казалось, что они вот-вот зашевелятся и побегут по столу, как два краба.

Но где же в таком случае обезглавленные тела Либерманов? Уложены в большой печи за стальными дверцами, в которых нет окошек? Или заморожены и лежат в том большом холодильнике?

В горле у нее поднялся горький комок, но она сумела подавить его.

Револьвер сорок пятого калибра казался ей теперь никуда не годной защитой против столь изощренно жестокого и неизвестного врага.

У Дженни снова возникло ощущение, что за ними наблюдают, и сердце ее заколотилось так, словно готово было вот-вот выпрыгнуть из груди.

Она повернулась к Лизе:

— Уйдем отсюда!

Девочка направилась к двери кладовки.

— Не сюда! — резко остановила ее Дженни.

Лиза обернулась к сестре и заморгала, не понимая, в чем дело.

— Через аллею мы не пойдем, — сказала Дженни. — И через тот темный проезд тоже.

— Ой, верно, — согласилась Лиза.

Они быстро пересекли кухню и через противоположную дверь вышли в торговый зал. Прошли мимо пустых прилавков. Мимо столиков и стульев кафетерия.

С замком входной двери Дженни пришлось повозиться. Его заело. Она даже подумала, что, возможно, им все-таки придется выходить прежней дорогой, через аллею. Но потом поняла, что пытается повернуть замок не в ту сторону. Когда она повернула его в другую, замок с легким щелчком открылся и Дженни распахнула дверь.

Они выскочили на улицу, в холодный ночной воздух.

Лиза пересекла тротуар и направилась к высокой сосне. Ей явно необходимо было на что-то опереться.

Дженни подошла и встала рядом с сестрой, продолжая настороженно и со страхом смотреть в сторону булочной. Она бы нисколько не удивилась, если бы увидела сейчас два обезглавленных тела, приближающихся к ним с какими-нибудь дьявольскими намерениями. Но возле булочной не было никакого движения, только края полосатого бело-голубого тента негромко похлопывали под легкими порывами ветра.

Ночь по-прежнему была совершенно беззвучна.

С того времени как Дженни и Лиза вошли под крышу темного прохода, луна успела подняться немного выше.

Помолчав немного, девочка сказала:

— Господи, что мы только не перебрали — радиация, инфекция, яд, смертельный газ... Знаешь, я думаю, мы ошиблись с самого начала. Подобные мерзости может делать только человек, больной человек. Все это сделал какой-то психопат.

Дженни отрицательно покачала головой.

— Один человек не мог все это сделать. Чтобы расправиться с городком, в котором жили почти пятьсот человек, понадобилась бы целая армия психопатов.

— Ну, значит, их была целая армия, — ответила, вся дрожа, Лиза.

Дженни с беспокойством посмотрела вдоль пустынной улицы. Ей казалось очень опрометчивым, даже опасным стоять здесь, на открытом месте, на виду; но она не могла придумать, какое место оказалось бы сейчас для них безопасным.

Наконец она сказала:

— Психопаты не собираются вместе и не планируют массовых убийств. Они не похожи на членов какого-нибудь клуба, готовящих благотворительный бал. Они почти всегда действуют поодиночке.

Беспокойно переводя взгляд от одной тени к другой, как бы опасаясь, что они вдруг материализуются и обнаружат недобрые побуждения, Лиза спросила:

— А помнишь, в шестидесятые годы была эта коммуна Чарльза Мэнсона? Они еще убили кинозвезду. Как ее звали?

— Шарон Тейт.

— Верно. Может быть, и тут действует группа таких же ненормальных?

— Основу группы Мэнсона составляли максимум полдюжины человек, и это было редчайшее исключение — как правило, подобные люди бродят сами, как одинокие волки. Но даже полдюжины человек не могли бы натворить ничего подобного в Сноуфилде. Чтобы это сделать, понадобилось бы человек пятьдесят, может быть, даже сто или больше. А в таком количестве психопаты не способны действовать вместе.

Они немного постояли молча. Потом Дженни сказала:

— Есть и еще кое-что, не укладывающееся в такое объяснение. Почему на кухне было так мало крови?

— Там была кровь.

— Очень мало. Всего несколько небольших пятен на столе. Там все должно быть залито кровью.

Обхватив себя руками, Лиза быстро поводила ими вверх-вниз, стараясь хоть немного согреться. В желтоватом свете стоявшего неподалеку от них уличного фонаря лицо ее казалось восковым. И внешне ей можно было дать гораздо больше, чем четырнадцать лет. Пережитый ужас заставил ее повзрослеть.