Страница 18 из 71
—Помогите! — взывал он. — На помощь! Они идут за мной! Они хотят забрать меня к себе! Ева! Впусти меня! Ева!
Тишина. Только звук шагов, доносившийся из туннеля, стал чуть громче.
«Буду стрелять, — неожиданно для себя решил профессор. — Хоть кого-нибудь, да убью, а последнюю пулю оставлю для себя. Больше они меня не получат!»
Он затравленно огляделся в поисках какого-нибудь укрытия. Его внимание привлек выступ скалы, похожей на дорическую колонну, — за ним можно было спрятаться и подождать, пока преследователи подойдут на расстояние прицельного выстрела. Охая и постанывая, Бунин примостился за выступом, став коленями на твердый неровный камень. Сразу же заболели колени.
В падающем из туннеля тусклом свете заколебались чьи-то огромные тени. Одна, две, три — с каждой новой тенью Бунину становилось все страшнее. Он поднял пистолет и оперся локтем о камень, чтобы не дрожала рука.
«Я выстрелю, — подумал он, — обязательно выстрелю. У меня преимущество — я их вижу, а они меня нет…»
Впрочем, он прекрасно понимал, что это преимущество закончится в тот же миг, когда он сделает первый выстрел. Как понимал и то, что его преследователи вряд ли войдут в зал, не приняв мер предосторожности.
Что-то вылетело из жерла туннеля и поскакало по камням, крутясь, как волчок. Из боков волчка с шипением вырвались две струи белого дыма, который мгновенно заполнил собой весь зал. Бунин почувствовал, как у него сначала запершило в горле, потом заслезились глаза. Через несколько секунд его скрутил такой приступ кашля, что он даже забыл о том, что держит в руке пистолет.
Две неуклюжие фигуры с большими головами, украшенными толстыми хоботами, бросились к нему из туннеля.
Бунин зачем-то вскочил на ноги и прижался к стене, дрожа, как заяц. Кашель душил его. Фигуры были уже совсем близко. Он выставил вперед правую руку и несколько раз нажал на спусковой крючок.
Гром выстрелов оглушил его. Преследователи синхронно прыгнули в разные стороны и покатились по камням. «Не попал!» — с отчаянием подумал Бунин, и в этот момент кто-то сильно схватил его за плечо.
Он начал поворачиваться, но человек, подкравшийся сзади, зажал его шею в стальной захват и вывернул руку с пистолетом. Потом профессора рывком бросили на колени и куда-то потащили. За спиной слышались отрывистые крики и команды на немецком.
В следующую секунду что-то сильно ударило его по затылку, и некоторое время Бунин видел перед собой лишь мелькающие золотые искры.
Когда мелькание прекратилось, а гул в голове слегка поутих, он обнаружил, что сидит на полу, прислонившись к стене. По бокам от него стояли две автоматчицы, направив на него свое оружие. А прямо над ним возвышался, скрестив руки на груди, проклятый китаец.
—Что же, Степан Борисович, эксперимент не удался, — сказал он. — Видимо, вы были недостаточно настойчивы.
Подумал и добавил:
—Или Ева Гумилева вас никогда не любила.
Глава 6. Светские львы
Москва, июль 2011
Они позавтракали в угрюмом молчании.
В большой гостиной, где когда-то собирались за столом многочисленные друзья Андрея и Евы, было гулко и пусто. На белоснежной скатерти холодно поблескивал голубоватый мейсенский фарфор. На тарелках — прозрачные, словно тонкий лед, ломтики осетрины, плачущий крупными слезами свежайший сыр, белый, только что испеченный в домашней печи хлеб. Ледяная минералка сверкала в хрустальных бокалах. Вся гамма слишком напоминала Андрею Арктику, и ел он без всякого аппетита.
Женщина, о которой он приучил себя думать как о Марго, напротив, ела много и охотно. Она не придерживалась никакой диеты и не высчитывала калории, как многие знакомые Гумилева. Лже-Марго, или Катарина (Андрей не был уверен, что это ее настоящее имя), серьезно занималась спортом — не просто ходила на фитнес подкачать ягодичные мышцы, а бегала по десять километров каждое утро, работала со штангой, остервенело лупила тяжеленный мешок с песком, упражнялась на гимнастических снарядах. В загородном доме Гумилева имелся большой и хорошо оборудованный спортзал, который сам Андрей посещал крайне нерегулярно. Катарина (или Марго) оттуда не вылезала. Она заставила Гумилева взять ей инструктора по дзюдо и тренировалась четыре раза в неделю. Но настоящей ее страстью были лошади.
Еще до злосчастной арктической экспедиции Андрей затеял строительство конюшни — ему хотелось, чтобы Маруся с ранних лет выучилась ездить верхом. Договорился о покупке породистых лошадей в Туркмении. Он собирался сделать дочери подарок на день рождения после возвращения с Северного полюса. Так и не успел…
Однако конюшня была выстроена, и двух красавцев-ахалтекинцев привезли в огромной грузовой фуре точно в назначенный срок. Вот только скакать на них довелось не Марусе, а Катарине.
Получалось у нее очень неплохо, а для новичка — просто великолепно. Инструктор по дзюдо, пожилой кореец из Ташкента, тоже удивлялся успехам своей подопечной, но там, по крайней мере, все могло объясняться подготовкой, полученной на базе «Туле», — насколько помнил Андрей, в нацистской Германии было очень популярно джиу-джитсу. А вот каким образом Катарина, никогда не видевшая лошадей, могла научиться верховой езде, оставалось для Андрея загадкой. Сначала он думал, что девушка родилась не в Арктике, а попала на базу «Туле» уже во взрослом возрасте, но эта версия оказалась ошибочной. Из случайно оброненных Катариной фраз, из ее нечастых воспоминаний, из наблюдений самого Андрея складывалась невероятная, даже фантастическая история девушки, всю жизнь прожившей в стране вечного льда.
Она ни разу не ответила на вопрос о том, сколько ей лет — наверняка меньше, чем настоящей Марго, но сколько именно — девятнадцать, двадцать два? — Андрей не знал. Во всяком случае, она приходилась внучкой той самой мерзкой старухе со шрамом, которая откуда-то знала его бабушку Катю. Родителей своих Катарина, видимо, не слишком любила — о них она почти не упоминала, а когда Гумилев однажды пошутил, уж не из пробирки ли она появилась, девушка вполне серьезно ответила: «Нет, не из пробирки, я одна из немногих детей в моем поколении, зачатых естественным путем». Но ни о матери, ни об отце не сказала ни слова.
Вероятно, с рождаемостью на базе «Туле» были проблемы. Однако Катарина никогда не вдавалась в детали, а от ответов на прямые вопросы Гумилева искусно уклонялась. Андрею удалось только выяснить, что молодежи на базе много, все проходят подготовку в рядах «Гитлерюгенда» — эта организация в точности сохранила свое название — и очень многие служат в военизированных отрядах. Еще одной загадкой было то, что Катарина, говоря о своем поколении, ни разу не назвала ни одного мужского имени. Создавалось впечатление, что ее окружали одни девушки. Про мужчин она упомянула дважды — первый раз это был некий «старик Хоссбах», который, как понял Андрей, служил кем-то вроде военного врача, а второй — «дедушка Ганс», умерший еще до рождения Катарины.
—У вас там что, нет мужчин? — спросил как-то Гумилев.
Катарина удивленно посмотрела на него:
—Почему же? Есть.
И все. Никаких пояснений. Как будто речь шла о вещах, само собой разумеющихся.
Поначалу Гумилева это раззадоривало — тогда он еще надеялся, что сможет перехитрить старую ведьму фон Белов, приручить молодую и глупенькую Катарину, вытянуть из нее необходимые сведения, подготовить неожиданную атаку на базу «Туле» и спасти Марусю, Марго и всех участников экспедиции, которых держали там в заложниках. Каким же глупцом он был! Ведь в какой-то момент он даже верил, что сумеет использовать свое мужское обаяние, чтобы влюбить в себя юную нацистку и сделать ее своим союзником…
Тогда он, пересиливая себя, разыгрывал пьесу под пошловатым названием «Внезапная страсть». Взял и увез Катарину в Париж. Для девушки, выросшей среди торосов и айсбергов, Эйфелева башня и «Мулен-Руж» были сказочно красивой легендой, не более. Он рассчитывал, что настоящий Париж ошеломит ее и сделает доступной добычей.