Страница 4 из 105
- Хорошая мысль, товарищ Крутов, — похвалил Коган. — Так говорите, сегодня у них праздник Крещения? А мы устроим наше, красное крещение. Возьми двух красноармейцев понадежней, забирайте щенка — и на речку.
- Брюханова с Зубовым возьму, брата родного в прорубь опустят, глазом не моргнут.
Идя домой, отец Петр ощущал странную опустошенность, прямо как будто в душе его образовалась холодная темная пропасть без дна. Придя в избу, он с видом побитой собаки прошел по горнице и сел у стола на свое место в красном углу.
Матушка подошла и молча подставила перед ним хлеб и миску со щами. Он как-то жалостливо, словно ища поддержки, глянул на нее, но супруга сразу отвернулась и, подойдя к печи, стала греметь котелками. Дети тоже не поднимали на него глаз. Младшие забрались на полати, старшие сидели на лавке, уткнувшись в книгу. Четырехлетний Ванятка ринулся было к отцу, но тринадцатилетняя Анютка перехватила брата за руку и, испуганно глянув на отца, увела его в горницу. Отцу Петру до отчаяния стало тоскливо и неуютно в доме. Захотелось разорвать это молчание, пусть через скандал. Он вдруг осознал, что затаенно ждал от матушки упреков и укоров в его адрес — тогда бы он смог оправдаться, и все бы разъяснилось, его бы поняли, пожалели и простили, если не сейчас, то немного погодя, но матушка молчала, а сам отец Петр не находил сил, чтобы заговорить первым, он словно онемел в своем отчаянии и горе. Наконец, молчание стало невыносимо громким, оно стучало, словно огромный молот по сознанию и сердцу. Отец Петр пересилил себя, вышел из-за стола и, бухнувшись на колени, произнес:
- Простите меня Христа ради…
Матушка обернулась к нему, ее взгляд, затуманенный слезами, выражал не гнев, не упрек, а лишь немой вопрос: «Как нам жить дальше?»
Увидев эти глаза, отец Петр почувствовал, что не может находиться в бездействии, надо куда-то бежать, что-то делать. И еще не зная, куда бежать и что делать, он решительно встал, накинул полушубок и выбежал из дома. Ноги понесли его прямо через огороды к реке, туда, где сегодня до ранней зорьки он совершал Великое освящение воды. Дойдя до камышовых зарослей, он не стал их обходить, а пошел напрямую, ломая сухой камыш и утопая в глубоком снегу. Но, не дойдя до речки, вдруг сел прямо на снег и затосковал, причитая:
- Господи, почто Ты меня оставил? Ты ведь вся веси, Ты веси, яко люблю Тя? — славянский язык Евангелия ему представлялся единственно возможным для выражения своих поверженных чувств.
Крупные слезы потекли из его глаз, исчезая бесследно в густой, темной с проседью бороде. Пока он так сидел, сумерки окончательно опустились на землю. Отец Петр стал пробираться к реке. Выходя из камыша, он услышал голоса, остановился, стал присматриваться и прислушиваться. Яркий месяц и крупные январские звезды освещали мягким голубым светом серебристую гладь замерзшей реки. Крест, вырубленный во льду, уже успел затянуться тонким льдом, припорошенным снегом, только в его основании зияла темная прорубь около метра в диаметре. Около проруби копошились люди. Приглядевшись, отец Петр увидел двух красноармейцев в длинных шинелях, держащих голого человека со связанными руками, а рядом на принесенной коряге сидел еще один военный в полушубке и попыхивал папироской. Человек в полушубке махнул рукой, и двое красноармейцев стали за веревки опускать голого человека в прорубь. Тут сознание отца Петра пробило, он понял, что этот голый человек — Степка.
Брюханов с Зубовым, подержав Степана в воде, снова вытащили и поставили его перед Крутовым. Полушубок был на нем расстегнут, шапка сидела набекрень, по всему было видно, что он был изрядно пьян.
- Ну, — громко икнув, сказал Крутов, — будем сознавать сей-час, или вам не хватает аргументов? Так вот они, — и он указал пальцем на прорубь.
Степан хотел сказать, что он не откажется от своей веры, но не мог открыть рот, все сковывал холод, его начало мелко трясти. Но он собрал все усилия воли и отрицательно покачал головой.
- Товарищ командир, что с ним возиться? Под лед его на корм рыбам — и всех делов, — сказал Брюханов, грязно выругавшись.
- Нельзя под лед, — нахмурился Крутов. — Комиссар ждет от него отреченья от Бога, хотя хрен мы от него чего добьемся. Помню, в одном монастыре игумену глаза штыком выкололи, а он знай себе молитву читает да говорит: «Благодарю Тебя, Господи, что, лишив меня зрения земного, открыл мне очи духовные видеть Твою Небесную славу». Фанатики хреновы, у них своя логика, нам, простым людям, непонятная.
- Сам-то, Соломоныч, в тепло пошел, а нам тут мерзнуть, — заскулил Зубов и, повернувшись к Степану, заорал: — Ты че, гад ползучий, контра, издеваешься над нами?! — и с размаху ударил Степана по лицу.
Из носа хлынула горячая кровь, губы у Степана согрелись и он тихо проговорил:
- Господи, прости им, не ведают, что творят…
Не расслышав, что именно говорит Степан, но уловив слово «прости», Крутов захохотал:
- Видишь, прощения у тебя просит за то, что над тобой издевается, так что ты уж, Зубов, прости его, пожалуйста.
Холодная пропасть в душе отца Петра при виде Степана стала заполняться горячей жалостью к страдальцу.
Хотелось бежать к нему, что-то делать, как-то помочь. Но что он может против трех вооруженных людей? Безысходное отчаянье заполнило сердце отца Петра, и он, обхватив голову руками, тихо заскулил, словно пес бездомный, а потом нечело-веческий крик, скорее похожий на вой, вырвался у него из груди, унося к небу великую скорбь за Степана, за матушку и детей, за себя и за всех гонимых страдальцев земли русской. Этот вой был настолько ужасен, что вряд ли какой зверь мог бы выразить в бессловесном звуке столько печали и отчаянья.
Мучители вздрогнули и в замешательстве повернулись к берегу, Крутов выхватил маузер, Брюханов передернул затвор винтовки. Вслед за воем раздался вопль:
- Ироды проклятые, отпустите его, отпустите безвинную душу.
Тут красноармейцы разглядели возле камышей отца Петра.
- Фу как напугал, — облегченно вздохнул Зубов и тут же зло заорал: — Ну погоди, поповская рожа, — и устремился к отцу Петру.
Брюханов с винтовкой в руках в обход отрезал отцу Петру путь к отступлению. Отец Петр побежал на лед, но, поскользнувшись, упал тут же вскочил и кинулся сначала вправо и чуть не наткнулся на Зубова, развернулся влево — а там Брюханов. Тогда отец Петр заметался, как затравленный зверь, это рассмешило преследователей. Зубов весело закричал:
- Ату его!
И покатываясь со смеху, они остановились. Зубов, выхватив нож и поигрывая им, стал медленно надвигаться на отца Петра. Тот стоял в оцепенении.
- Сейчас мы тебя, товарищ попик, покромсаем на мелкие кусочки и пошлем их твоей попадье на поминки.
Отцу Петру вдруг пришла неожиданно отчаянная мысль. Он резко развернулся и что есть силы рванул к той проруби, о которой преследователи ничего не подозревали, она уже затянулась корочкой льда и была присыпана снежком.
Не ожидая такой прыти от батюшки, Зубов с Брюхановым переглянулись недоуменно и бросились следом. Тонкий лед с хрустом проломился под отцом Петром, и уже в следующее мгновение Зубов оказался рядом с ним в темной холодной воде. Брюханов сумел погасить скорость движения, воткнув штык в лед, но, упавшее на лед, его тело по инерции прокатилось по льду до самого края проруби. Зубов, вынырнув из воды с выпученными от страха глазами, схватился за край проруби и заверещал, что было сил: