Страница 8 из 13
И все же… я люблю вас. Клянусь светом звезд: не покину землю до той минуты, пока не произнесу эти слова, глядя вам в лицо».
В лесной чаше, сидя на толстом стволе поваленного дуба, Беатрикс перечитывала письмо снова и снова. Она даже не заметила, что плачет, и лишь прохладный ветерок на мокрых щеках подсказал вытереть слезы и взять себя в руки.
Он написал тридцатого июня, даже не подозревая, что в тот самый день написала и она. Разве это случайное совпадение? Нет, знак свыше!
Столь глубокую тоску, такое бездонное ощущение потери она испытывала только после смерти родителей. Сейчас горе, конечно, было иным, но несло уже знакомую безнадежную пустоту.
Что же она наделала?
Беатрикс Хатауэй, которая шагала по жизни с безупречной честностью, совершила грубый, непростительный обман. Ужасно, но правда лишь окончательно испортит положение. Если Кристофер Фелан обнаружит, что она писала под чужим именем, презрению не будет конца. А если ничего не узнает, она так и останется для него странной девушкой, место которой в конюшне, а не в гостиной. И больше ничего.
«Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь».
Эти слова относились только к Беатрикс, хотя и адресованы были Пруденс.
– Люблю тебя, – прошептала она, и слезы потекли ручьем.
Как и когда закралось в душу непрошеное чувство? Боже милостивый, она же едва помнила, как выглядит Кристофер Фелан, и все же сердце разрывалось от любви. Хуже всего то, что его признания скорее всего рождены трудностями войны. Человек, способный раскрыть душу в удивительных письмах и покорить сердце искренностью, мог бесследно исчезнуть через несколько дней после возвращения домой.
Фальшивая ситуация не сулила ничего хорошего. Оставалось одно: положить решительный конец обману. Невозможно продолжать притворство и выдавать себя за Пруденс. Нечестно по отношению к обоим, а особенно по отношению к Кристоферу.
Беатрикс медленно побрела домой. Едва войдя в Рамзи-Хаус, встретила Амелию – та вела на прогулку маленького сына Рая.
– А-а, вот и ты! – радостно воскликнула сестра. – Не хочешь ли пойти вместе с нами в конюшню? Рай собирается покататься на своем пони.
– Нет, спасибо. – Улыбка далась с трудом, да и выглядела неестественно, словно приколотая к лицу булавками. Каждый из членов большой семьи стремился включить младшую сестру в собственную жизнь. В этом отношении все проявляли необыкновенную щедрость. И все-таки Беатрикс чувствовала себя безнадежно одинокой, заброшенной, никому не нужной, словно старая незамужняя тетушка. А еще – эксцентричной, чудной и плохо приспособленной к жизни, подобно тем животным, которых собирала и выхаживала.
Мысли внезапно метнулись в сторону, напоминая о джентльменах, встреченных на танцах, ужинах и званых вечерах. Она никогда не испытывала недостатка в мужском внимании. Что, если пришла пора поощрить кого-нибудь из претендентов? Просто выбрать достойного кандидата и разрубить узел? Может быть, собственная жизнь оправдает и скрасит брак с нелюбимым человеком?
Нет, скорее всего возникнет новая форма несчастья.
Пальцы нащупали в кармане письмо Кристофера Фелана. Прикосновение к плотной гладкой бумаге отозвалось в глубине существа горячей, томительной волной.
– В последнее время ты как-то подозрительно тиха. – Голубые глаза Амелии опасно сосредоточились на лице. – Выглядишь так, словно только что плакала. Что-то тебя тревожит, дорогая?
Беатрикс неловко пожала плечами:
– Расстраиваюсь из-за болезни мистера Фелана. Одри говорит, что ему стало хуже.
– О! – Амелия сочувственно покачала головой. – Чем же помочь? Может быть, собрать корзинку? Сливовый бренди, бланманже… отнесешь?
– Конечно. Непременно схожу после ленча.
Поднявшись в свою комнату, Беатрикс села за стол и достала письмо. Надо написать в последний раз – что-нибудь отвлеченное, прощальное, способное поставить точку. Это гораздо лучше, чем продолжать обман.
Она аккуратно сняла с чернильницы колпачок, опустила перо и на мгновение задумалась.
«Дорогой Кристофер.
Как бы ни ценила я вашу дружбу, было бы опрометчивой поспешностью делать скороспелые выводы, пока вы так далеко. Искренне желаю удачи, здоровья и благополучия, но полагаю, что упоминание о чувствах лучше отложить до вашего возвращения. Больше того, было бы разумно вообще прекратить переписку…»
С каждым новым предложением пальцы слушались все хуже. Несмотря на усилия, перо норовило выскочить, а скопившиеся в глазах слезы угрожали наставить клякс.
– Что за ерунда! – сердито воскликнула Беатрикс.
Строчки давались с болью. Горло сжалось так, что стало трудно дышать.
Она решила, что, прежде чем закончить мучительное, полное притворства послание, надо написать то короткое письмо, которое действительно хотелось отправить, и тут же его уничтожить.
Тяжело дыша, Беатрикс достала новый листок и торопливо нацарапала несколько строчек – только для себя, в надежде облегчить сжавшую сердце боль.
«Дорогой Кристофер.
Я больше не могу вам писать.
Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете.
Я не собиралась сочинять любовные послания, но так получилось. По пути слова сами собой превратились в запечатленные на бумаге удары сердца.
Пожалуйста, возвращайтесь домой и разыщите меня».
Слезы мешали смотреть. Она отложила второй лист и вернулась к первому, чтобы старательно выразить наилучшие пожелания и надежду на скорое и безопасное возвращение.
Поспешно скомкала признание в любви и сунула в ящик. Настанет время, и она торжественно его сожжет и проследит, чтобы каждое слово превратилось в пепел.
Глава 4
После ленча, как и обещала, Беатрикс отправилась к Феланам. В руке она держала тяжелую корзинку, вместившую бутылку бренди, бланманже, головку мягкого белого сыра и небольшой домашний кекс – сухой, без глазури и почти не сладкий. В данном случае факт подношения казался важнее конкретных составляющих подарка.
Амелия пыталась убедить сестру доехать в экипаже или повозке, так как нести полную корзинку было очень неудобно, однако Беатрикс решила, что пешая прогулка поможет успокоить разыгравшиеся нервы. Хотелось написать Кристоферу об ароматах июня: жимолость, свежее сено, выстиранное белье на веревке.
Да, корзинка действительно весила немало, и к дому Феланов Беатрикс пришла с изрядно оттянутыми и затекшими руками.
Увитый плющом старинный особняк напоминал доброго дедушку, заботливо укутанного в теплое пальто. Беатрикс с волнением подошла к парадной двери и постучала. Торжественного вида дворецкий немедленно освободил ее от груза и проводил в гостиную.
После быстрой ходьбы комната показалась душной и тесной, а в повседневном платье и массивных полусапожках недолго было сгореть от жары.
Скоро появилась Одри – худая, уставшая, растрепанная. Сразу бросились в глаза бурые пятна на переднике.
Кровь.
Заметив озабоченный взгляд подруги, миссис Фелан бледно улыбнулась:
– Как видишь, не готова принимать посетителей. Но ты одна из немногих, при ком не обязательно поддерживать безупречный внешний вид. – Она вспомнила о переднике, поспешно сняла и сложила. – Спасибо за корзинку. Я уже велела дворецкому налить бокал сливового бренди и отнести леди Фелан. Она давно не встает с постели.
– Тоже заболела? – испуганно уточнила Беатрикс, как только Одри села рядом.
Та покачала головой:
– Убита горем.
– А… твой муж?
– Умирает, – просто ответила Одри. – Обратного пути уже нет. Доктора сказали, что осталось несколько дней.
Беатрикс хотела взять ее за руку, пожалеть, как жалела своих питомцев, однако Одри сморщилась и подняла ладони, словно хотела защититься.