Любовь в полдень

Остался ли на свете хотя бы один мирный уголок? Прошу, напишите мне. Расскажите мне о новой вышивке, о любимой песне, которую вы часто поете. Часто ли в Стоуни-Кросс идет дождь? А листья начали уже желтеть?

Ваш Кристофер Фелан».

Дочитав до конца, Беатрикс ощутила, как сердце наполняется неожиданным, неведомым состраданием.

Неужели такое письмо могло прийти от холодного, самовлюбленного, язвительного мистера Фелана? Трудно было поверить. Тоска, одиночество, душевная боль взывали к участию.

– Непременно напиши ответ, Пру, – посоветовала она и бережно сложила страницы; совсем не так, как впервые взяла их в руки.

– И не подумаю. Сочувствие лишь вызовет новые жалобы. Лучше промолчу: возможно, следующее письмо окажется веселее.

Беатрикс нахмурилась.

– Не секрет: капитан Фелан мне не очень-то симпатичен, но написать такое письмо… он заслуживает поддержки, Пру, честное слово. Просто черкни несколько строчек, несколько слов утешения. Много времени это не займет. А насчет собаки у меня есть совет…

– Отказываюсь обсуждать грязную обшарпанную шавку! Сама пиши!

– Я? Но мои письма ему не нужны. Он считает меня странной.

– Непонятно, с какой стати. Из-за того, что ты взяла на пикник Медузу?

– О, Медуза – исключительно воспитанная ежиха! – обиделась Беатрикс.

– Да, но тот джентльмен, который поранил руку, скорее всего так не считал.

– Он неправильно ее взял! Когда поднимаешь с земли ежика…

– Можешь не объяснять, потому что я никогда в жизни не прикоснусь ни к одному ежу на свете! Ну а что касается капитана Фелана… если его нытье так тебя тронуло, сочини ответ и поставь в конце мое имя.

– А разве он не заметит, что почерк другой?

– Не заметит. Я еще ни разу ему не писала.

– Но он же не мой поклонник, – упорствовала Беатрикс. – Я ничего о нем не знаю.

– Не волнуйся, знаешь ничуть не меньше, чем я. Знакома с его родными, дружишь с его невесткой. И я бы не стала называть мистера Фелана поклонником. Во всяком случае, он далеко не единственный. Я не намерена давать обещание выйти замуж раньше, чем жених не вернется с войны целым и невредимым. Кому нужен муж, которого до конца жизни придется возить в инвалидном кресле?

– А ты, оказывается, жестокая.

Пруденс гордо улыбнулась:

– По крайней мере честная.

Беатрикс взглянула с сомнением.

– И что же, честность не мешает переложить на чужие плечи ответственное дело – написать за тебя любовное послание?

Пруденс небрежно отмахнулась.

– И вовсе оно не любовное. И в его письме не найдешь ни слова о любви. Просто придумай что-нибудь жизнерадостное и ободряющее.

Беатрикс нашла затаившийся в складках повседневного платья карман и аккуратно спрятала сложенные листки. Сомнения не отступали: обман, пусть и ради благой цели, никогда и никого до добра не доводил. Но с другой стороны… никак не удавалось прогнать образ уставшего, страдающего воина: похоронив товарищей и вернувшись в тесную палатку с распухшими, до крови стертыми тяжелой лопатой ладонями, он торопливо пишет письмо. А рядом тоскливо воет осиротевший косматый пес.

Внезапно стало ясно, что сочинить ответное письмо – тяжкий труд. Да и Пруденс скорее всего просто струсила.

Беатрикс попыталась представить, с какой сердечной болью Кристофер покинул удобную приятную жизнь и оказался в мире, где само существование грозило оборваться со дня на день, с минуты на минуту. Воображение отказывалось рисовать избалованного красавца в условиях голода, одиночества, лишений, опасности и… смерти.

Она поймала в зеркале взгляд подруги.

– Так какая же твоя любимая песня, Пру?

– Если честно, то у меня ее вообще нет. Напиши ему о своей.

– Может быть, следует спросить совета у Одри? – предложила Беатрикс, имея в виду жену Джона Фелана.

– Ни в коем случае. У Одри проблемы с честностью: ни за что не отправит письмо, если узнает, что писала не я.

Беатрикс издала неопределенный звук, похожий одновременно и на смех, и на стон.

– Вряд ли подобный подход можно назвать «проблемами с честностью». Послушай, Пру, может быть, все-таки передумаешь и напишешь сама? И проблемы сразу исчезнут… такое простое, очевидное решение.

Пруденс, однако, отличалась невероятным упрямством, и чем настойчивее ее заставляли что-то делать, тем тверже она стояла на своем. То же самое произошло и сейчас.

– Простое и очевидное для всех, кроме меня, – решительно возразила она. – Убеждена, что ни за что на свете не смогу ответить на сумбурное, запутанное письмо. Не исключено, что Фелан и сам уже забыл, о чем писал. – Она вновь сосредоточилась на собственном отражении в зеркале и старательно провела по губам нежно-розовой помадой.

Ах, до чего же прелестно выглядела мисс Мерсер! Личико в форме сердечка, тонкие, безупречно изогнутые брови над круглыми зелеными глазами. Но увы, зеркало не отражало ничего, кроме внешней оболочки. Разве можно было догадаться, какие чувства Пруденс испытывает к Кристоферу Фелану? Ясно было одно: ответ, пусть и неуклюжий, жизненно необходим. Порой молчание способно ранить не менее безжалостно, чем пуля.

Беатрикс вернулась домой, в Рамзи-Хаус, поднялась в свою комнату, устроилась за письменным столом и окунула перо в темно-синие чернила. На одном конце стола невозмутимо возлежала трехногая кошка по имени Счастливица и настороженно наблюдала за хозяйкой. Любимая ежиха Медуза расположилась на противоположном конце. Счастливица понимала, что маленькое колючее создание лучше не трогать.

Беатрикс заглянула в начало печального послания и написала:

«Капитану Кристоферу Фелану Стрелковая бригада, 1-й батальон Лагерь второй дивизии, Крым 17 октября 1854 года».

Подняла голову и нежно погладила единственную переднюю лапу любимицы.

– Интересно, как Пруденс бы начала письмо? – подумала она вслух. – Назвала бы милым? Или дорогим? – Мысль заставила поморщиться.

Безупречное владение эпистолярным жанром не относилось к числу неоспоримых достоинств мисс Хатауэй. Невзирая на то что все члены семьи отличались завидным красноречием, сама она не очень-то доверяла словам, а предпочитала полагаться на интуицию и действие. Короткая совместная прогулка по саду позволяла лучше узнать нового знакомого, чем долгая беседа в гостиной.

После мучительных попыток представить, что можно написать совершенно чужому человеку, выдавая себя за другую, Беатрикс в конце концов сдалась.

– Решено: буду писать, как хочу. Все равно он так устал и соскучился, что даже не заметит, что Пруденс говорит иначе, – сообщила она кошке.

Счастливица положила голову на лапу, прикрыла глаза и замурлыкала.

Беатрикс начала писать.

«Дорогой Кристофер.

Внимательно прочитала сообщения о сражении на Альме. Мистер Рассел из «Таймс» пишет, что вы и еще два бойца Стрелковой бригады встали во главе Голдстримского гвардейского полка и убили нескольких вражеских офицеров, чем внесли панику в ряды противника. Мистер Рассел с восхищением отметил, что стрелки никогда не отступают и даже не склоняют головы при свисте пуль.

В полной мере разделяю высокую оценку, дорогой сэр, но осмелюсь заметить, что, по моему мнению, храбрость ничуть не пострадает, если во время обстрела вы слегка пригнетесь. Полезно было бы также присесть, лечь на землю, метнуться в сторону, а лучше всего – спрятаться за большой камень. Обещаю, что не стану думать о вас хуже!

Альберт еще с вами? И до сих пор он кусается? Моя подруга Беатрикс (та самая, которая таскает на пикники ежей) считает, что собака расстроена и испугана. Поскольку все собаки в душе остаются волками и нуждаются в вожаке, лучший способ успокоить Альберта – продемонстрировать собственную силу и власть. Как только он вновь попытается укусить, положите ладонь на морду, слегка сдавите и твердым голосом несколько раз скажите «нельзя!».

Моя любимая песня – «Далеко за горами». Вчера в Гемпшире шел дождь – по-осеннему мелкий, ветра не было, так что листья почти не опали. Георгины уже отцвели, заморозки побили хризантемы, но воздух наполнен божественными ароматами прелой листвы, мокрой коры и спелых яблок. Замечали ли вы, что каждый месяц обладает собственным неповторимым запахом? Мне больше всего нравится, как пахнут май и октябрь.