Морские ворота

Он повернул голову и встретил тяжелый взгляд. На ее щеке снова появился тик.

— Знаешь, давай останемся так, ведь мадам Депен нет сегодня.

Когда приходила Депен, Дюваль делал безразличное, немного скучающее лицо, ему не хотелось показывать своей внутренней связи с Клер.

— Бедный месье, — говорила мадам Депен, — разве это жизнь?… Пойдите, погуляйте, пока я здесь… Пойдите хоть на рыбалку или, как месье Ламаро, на охоту. От него остались ружья. Разве охота еще не открыта? Разузнайте. Прогулка вам доставит удовольствие.

Чтобы ее не видеть, Дюваль уходил на часок, читал газеты на улице Майль, но об утопленнице не было больше ни слова. Он почти забыл, что его женой была Вероника. Настоящей женой стала другая. Чем дальше удалялся он от «Гран Кло», тем больше ослабевало колдовство. Он не переставал терзаться вопросами, от этого ощущение счастья улетучивалось, и он спешил вернуться, полный решимости расспросить Клер, на этот раз совсем серьезно, чтобы наконец покончить со всем этим… В кухне он находил мадам Депен.

— Она ждет вас, месье. Она чувствует себя покинутой, когда вы уходите.

Он не решался ответить: «Я тоже», — и перепрыгивал через ступеньки, замирая на пороге спальни. Застывшее лицо Клер силилось улыбнуться. Она часто дышала, двигала здоровой рукой по одеялу. Он садился на постель, трогал ее лоб, щеки, как–будто она только прибежала.

— Будь умницей! Я ведь недалеко уходил. Ты даже не представляешь себе, как мне нравится этот городок. Я все думаю, кто это надоумил тебя выбрать его.

При этих словах он чувствовал, как съеживается ее неподвижное тело, как она замыкается в себе, словно зверек, который заживо хоронит себя. Он брал ее за руку и ощущал учащеное биение крови. Пульс был чувствительнее любого детектора лжи.

— Не надо, не надо, — шептал он, — ты же знаешь, что я тебя не обманываю. Это хорошенький городок, только и всего.

Несколько раз наведывался доктор Блеш. Он охотно разговаривал с Дювалем и не скрывал от него своего смущения. Он был доволен состоянием больной; анализы обнадеживающие, и тем не менее…

— Есть тут что–то мне непонятное, — говорил он доверительно. — Может, то, что я скажу покажется вам смешным, но я все же скажу. Мне кажется, наша больная чего–то боится. Может, воспоминаний об аварии? Все возможно. Нужно бы дать ей возможность проявить себя. Оставьте около нее бумагу и карандаш. Может, у нее появиться желание, потребность высказаться. Увидим. Может, ей необходим невропатолог? Кто знает о психических последствиях травмы?

Дюваль последовал совету и положил на видном месте блокнот и карандаш. Клер смотрела на него со страхом, как–будто он готовил хирургическую операцию.

— Это для тренировки руки, — объяснил он. — Сначала порисуй что–нибудь. Почерти палочки, крестики…, не сейчас. Я не тороплю с выполнением заданий… Но иногда для развлечения возьмись за карандаш… Ну хоть за этот, красный… Ну–ка сожми его… Сильнее… Я знаю, что ты можешь. А теперь попробуй написать букву, заглавную, ее легче изобразить… Ну, например, А или И… не хочешь? Ну, тогда Л, Н… Видишь? Совсем неплохо… Теперь попробуй сама… А это что? А! Держу пари это — Р — Рауль. Ты очень добра. Но, пожалуй, это еще трудновато.

Она отложила карандаш и устало откинулась на подушку. Дюваль потрогал ее лоб.

— Ну как? По сигаретке за труды?

Он прикурил две сигареты от золотой зажигалки и растянулся возле Клер. «Чувствуешь, как хорошо… Тут мы в безопасности… Я знаю, что ты волнуешься. Она никогда нас не найдет, хотя бы просто потому, что ее больше нет на свете. Она упала в Луару и от неё не осталось даже следов… Для жандармов, больничного персонала, прислуги, для мадам Депен, кроме тебя нет другой мадам Дюваль… Теперь у тебя нет больше причин для беспокойства».

Он пощупал ее учащенный пульс.

— Мы еще поговорим о Веронике. А пока забудем о ней… Итак, мы ее забыли.

Клер понемногу успокоилась. Дюваль загасил сигарету. Он любил эти мгновения тишины, прерываемой изредка жужжанием случайной мухи, залетевшей в окно, чтобы покружиться над постелью. Иногда налетал легкий ветерок, тогда казалось, что в парке кто–то ходит. Клер просунула ладонь в руку Дюваля и сжала ее как можно крепче.

— Тебе что–нибудь нужно?

Она настойчиво смотрела на него и тянула к себе… И тогда вдруг его осенило.

— Ты вправду хочешь этого? Не из благодарности, не так ли?

Глаза ее были широко раскрыты, в горле хрипело, тело впервые зашевелилось. Дюваль с трудом решился на смелую ласку. Может ли она, с ее больными нервами, выдержать подобное напряжение, которое освободит ее от тоски?

У него возникло ощущение, что он проводит эксперимент, ничего не испытывая сам. Все это смахивало на дьявольскую игру: он пытался вдохнуть в это тело дух, который покинул его. В голове проносились бессвязные мысли: «Я в тебе… Ты начинаешь вздыматься словно море, дрожать… ты волна… ты волна». Но волна эта была очень низкой. Отлив наступил быстро. Убогая радость… Осталась неподвижная, с отрешенным взглядом женщина с пеной у рта…

— Я почувствовал, я все понял, — шептал Рауль, — ты не огорчайся… Ты еще очень слаба.

Она отчаянно замотала головой на подушке.

— А раньше? Раньше… разве раньше было сильнее? Полнее? Да? Может это я виноват, не такой искусный как другой?

Радость его улетучились, и он ничего не мог с этим поделать, сколько бы ни уговаривал себя, что такой срыв закономерен… Он пошел в ванну. Ему необходимо было погрузиться в воду, чтобы успокоиться и позабыть о том, другом, который наверняка был сильнее, грубее его, и о котором она теперь, небось, вспоминает. Доброта! Еще один путь для самозакабаления. Как, наверное, смешны и глупы его преданность и ласка. Он вернулся к постели с полотенцем, наброшенным на непросохшее тело. Она даже не попыталась натянуть на себя одеяло и предстала его взору, словно жертва разрушения. Он раздраженно прикрыл ее.

— Послушай, Клер… Послушай меня… Видишь ли, то, что произошло между нами… В этом, наверное, виновато твое состояние… А может, я был не на высоте…, но есть и другая причина, мысль о которой только что пришла мне в голову.

Он властно сжал ее запястье в том месте, где лучше всего ощущалось биение жизни.

— Может, ты недовольна собой, — продолжал он. — Ты, верно, скрываешь от меня кое–что из стыда, а от этого радость исчезает. Если это так, то наши дальнейшие неудачи неизбежны, понимаешь?… Мы так и останемся чужими друг другу.

Она смотрела из–под прикрытых век; но пульс бился часто.

— Мы словно разочарованные любовники… Мы так хорошо понимаем друг друга. Итак, я имею право знать… Есть ли в твоей жизни кто–то другой?

Ну вот! Теперь он заговорил точь–в–точь, как его мать! Он пожал плечами.

— Ты замужем?

Она пыталась освободить свою руку, но он не отпустил. Под пальцами он ощутил бег истины.

— Это так, не правда ли?… Кто–то есть у тебя, не муж, но есть… Но где же он? Где скрывается? Что ему нужно?

Он отбросил ее руку словно ненужный инструмент.

— Что вам всем нужно от меня, в конце–то концов? Зачем вы сняли этот дом, а?

Он скрутил полотенце и швырнул его через всю комнату, рванул на себя рубашку так резко, что та порвалась на плече, но вдруг внезапно замер: раздался резкий телефонный звонок. Впервые… Он все звонил и звонил, приглашая Дюваля в гостиную.

— Я сейчас верусь, — сказал он, — не волнуйся. Это, наверное, ошибка.

Он спустился и взял трубку.

— Это из жандармерии Блуа… Месье Дюваль? — Да.

— Я по поводу происшествия с мадам Дюваль. У нас есть новости… Может, мадам нам ответит, машина, которая толкнула ее, была белого цвета?

— Я сейчас спрошу… Подождите, пожалуйста.

Он положил трубку, а сам остался сидеть на месте. Верно, они задержали кого–то, кто утверждал, что в «Триумфе» было двое. Ну и попал же ты в историю, бедняга! В конце–концов это их дело — искать, пусть и ищут. У них с Клер хватает своих проблем. Он подождал, прежде, чем ответить.