Надежда умирает последней

В семь часов пополудни было получено сообщение: рейс «Эйр Америка» 5078 исчез.

Собравшиеся в оперативном кабинете связи армии США полковник Джозеф Кистнер и его сотрудники из центральной и контрразведки, оглушенные, молча переваривали новость.

Получается, та миссия, которую они так тщательно готовили, которая столько значит для страны, провалилась? Полковник Кистнер сразу же запросил подтверждения. Управление «Эйр Америка» предоставило все подробности. Рейс 5078, с посадкой в Нам-Та в 3 часа пополудни, на место назначения не прибыл. Поиски вдоль предполагаемого пути, продолжавшиеся до захода солнца, останков самолета не выявили. Однако было известно о большом скоплении зенитных орудий на подступах к Муонг-Саму. К тому же данная местность была испещрена горами, погодные условия непредсказуемы, а обходные пути для посадки своих ограниченны. Пришли к законному логическому заключению, что самолет был сбит.

По лицам собравшихся вокруг стола было видно, что они примирились с этим мрачным фактом.

Вместе с погибшим самолетом улетучились их самые светлые надежды. Все смотрели на Кистнера и ждали его дальнейших действий.

– С рассветом возобновить поиски, – приказал он.

– Но это значит, ради мертвых пускать в расход живых, – возразил офицер из разведуправления, – помилуйте, господа, все мы знаем, что экипаж погиб.

«Негодяй ты бездушный», – подумал Кистнер. Хотя тот, как всегда, был прав.

Полковник собрал со стола бумаги и вытянулся.

– Речь не о людях, – сказал он, – мне нужен самолет. Чтобы обломки были найдены.

– А что же потом?

Кистнер щелкнул замком портфеля.

– На переплавку.

Офицер из управления кивнул в знак согласия. Никто не возражал. Задание провалено, и сделать с этим ничего было нельзя. Оставалось лишь уничтожить следы.

Глава 1

Генерал Джо Кистнер не страдал от жары и этим глубоко изумлял Вилли Джейн Мэйтленд, чье тело изнывало от зноя в пропитанном потом хлопковом нижнем белье, блузке «шамбре» без рукавов и саржевой в складку юбке. Краснощекий, с массивной нижней челюстью, с испещренным жилками носом и толстой шеей, готовой лопнуть под накрахмаленным воротником, – весь облик Кистнера говорил о том, что в такую жару этот человек должен ходить насквозь мокрым от пота, но он был бодр и свеж. «Старый твердолобый вояка до мозга костей, непрошибаемый во всяком случае и прямолинейный» – таким его видела Джейн. Разве что глаза – этот скрытный уклончивый взгляд – ее несколько смущали. И теперь эти прохладные бледно-голубые глаза смотрели сквозь веранду в пустоту, туда, где заросшие холмы Таиланда источали влагу под действием жаркого послеобеденного солнца.

– Бессмысленное предприятие, мисс Мэйтленд, – сказал он, – прошло уже двадцать лет, могу заверить, ваш отец мертв.

– Но моя мать никогда не поверит в это, пока лично не предаст тело земле, генерал.

– Ах, ну да, конечно, – вздохнул он, – жены, как же без них. Вдов было столько, что лучше и не вспоминать.

– Но она-то помнит.

– Даже не знаю, что вам и сказать… и что вообще я должен говорить?

Он обернулся и уставился на нее своими выцветшими глазами.

– Бросьте, мисс Мэйтленд, ну к чему вам все это, разве что хотите потешить свое любопытство?

Вот наглец! Видеть в ее действиях простое любопытство! Мало что в мире раздражало Вилли больше, чем пренебрежительное отношение к ней. Особенно такого узколобого, напыщенного поджигателя войны. Чины для нее ничего не значили. Скольких болванов от армии она уже перевидала за последние несколько месяцев. Все они выражают сожаление, помочь ничем не могут и просто отделываются пустыми отговорками. Но от нее им просто так не избавиться. Она продолжала наседать на истуканов, пока те либо не давали ей вразумительный ответ, либо не указывали на дверь. И, надо сказать, ей не раз приходилось быть выставленной.

– Обратитесь в комитет по потерям, – предложил Кистнер, – они должны помочь.

– Они уже заверили меня, что не могут помочь.

– Но и я не могу.

– Мы с вами оба знаем, чтовыможете.

Возникла пауза, и генерал вкрадчиво спросил:

– Неужели?

Она придвинулась к нему, желая улучить момент:

– Я не сидела сложа руки, генерал. И письма писала, и десятками опрашивала всех, кто был хоть как-то причастен к тому последнему заданию. И всякий раз при упоминании Лаоса или рейса 5078 ваше имя тут как тут.

Генерал лениво улыбнулся:

– Что ж, приятно, когда тебя помнят.

– Я слышала, что вы были военным атташе во Вьентьяне и что миссией руководил ваш штаб. И что вы лично были инициатором этого задания.

– Откуда эти сплетни?

– У меня есть связи в «Эйр Америка», старые друзья отца, уж им-то, я думаю, можно верить.

Кистнер ответил не сразу. Он вглядывался в собеседницу, словно в карту военных действий.

– Вполне возможно, что и был, – наконец выговорил он.

– В том смысле, что вы неотчетливо помните?

– В том смысле, что я не уполномочен обсуждать этот вопрос, тем более с вами. Это секретная информация, и то, что произошло тогда в Лаосе, – весьма щекотливая тема.

– О каких секретах может идти речь? Ведь война уже пятнадцать лет как кончилась.

Кистнер умолк, озадаченный таким напором, тем более необычным для человека ее скромных пропорций. Ему вдруг стало ясно, что Вилли Мэйтленд, ростом каких-нибудь пять с лишним футов, не считая обуви, могла задать шороху не хуже, чем шестифутовый десантник, такая без боя сдаваться не будет. В ту самую минуту, как она ступила на веранду – гордо расправленные плечи, острый подбородок независимой, уверенной в себе женщины, – он почувствовал, что с ней придется считаться. Он вспомнил избитое выражение, которое любил повторять Эйзенхауэр: «Не огнем ружья, но огнем бойца». Три войны, через которые он прошел, – Япония, Корея, Вьетнам – научили Кистнера, что никогда нельзя недооценивать противника, и сейчас он понимал, что дочь Дикаря Билла Мэйтленда – достойный противник. Его взгляд скользнул по веранде, и остановился на волшебных зеленых горах. Попугай ара, в кованой клетке, издал недовольный вопль.

Наконец, Кистнер заговорил:

– Рейс 5078 стартовал из Вьентьяна с тремя членами экипажа на борту: ваш отец, грузчик и помощник пилота. В ходе полета они свернули с маршрута в сторону Северного Вьетнама, где, как мы полагаем, их сбил вражеский огонь. Лишь одному грузчику, по имени Луис Валдес, удалось покинуть гибнущую машину. Его тут же схватили вьетконговцы. Вашего отца обнаружить так и не удалось.

– Но это не значит, что он погиб. Ведь Валдес выжил.

– Слово «выжил» в его случае не совсем уместно.

Они оба на мгновение смолкли, почтив память человека, который пять лет пробыл военнопленным, чтобы затем погибнуть в родной стихии. Луис Валдес вернулся на родину в субботу, а в воскресенье пустил себе пулю в лоб.

– Вы кое-что недоговариваете, генерал. Я слышала, что в самолете был пассажир.

– Ах да, – слишком быстро ответил Кистнер, – я совсем забыл.

– Кто это был?

Кистнер пожал плечами:

– Некий Лао, имя вовсе не важно.

– Он работал на разведку?

– А вот этого вам знать не полагается, мисс Мэйтленд.

Кистнер отвел глаза, и стало ясно, что все, что касается Лао, он обсуждать не станет.

– После того как самолет разбился, – продолжал генерал, – мы всех подняли на поиски, но местность насквозь простреливалась. Стало очевидно, что, даже если кому-то посчастливилось выжить, плена им не избежать.

– И вы оставили их там?

– У нас не принято разбрасываться людьми, мисс Мэйтленд, а операция по спасению экипажа рейса 5078 обернулась бы гибелью живых людей во имя покойников.

Несомненно, в его словах был резон. Это был трезвый расчет тактика. Он был начеку. Вот и теперь, прямой как шомпол, он сидел в своем кресле, не сводя глаз с невинной зелени холмов, окружающих виллу, будто и там мог появиться враг.