Страница 17 из 52
XI
Гюнвальда Ларссона действительно выписали пятнадцатого марта после утреннего обхода. Доктор велел ему не волноваться и освободил на десять дней от работы, то есть до понедельника, двадцать пятого.
Спустя полчаса он вышел на продуваемое ветром крыльцо Южной больницы, остановил такси и поехал прямо в управление полиции на Кунгсхольмен. Ему не хотелось встречаться с коллегами, и он прошел в свой кабинет никем не замеченный, за исключением дежурного внизу. Он заперся в кабинете и позвонил по телефону в несколько мест. Если бы хоть один из этих разговоров услышало его начальство, он бы схлопотал строгий выговор.
Разговаривая но телефону, он делал записи на листе бумаги, на котором постепенно образовался список из нескольких имен и фамилий.
Из всех полицейских, которые так или иначе занимались пожаром на Шёльдгатан, Гюнвальд Ларссон являлся единственным выходцем из высшего общества. Его отца можно было отнести к богатым людям, хотя после продажи недвижимости от этого богатства мало что осталось. Гюнвальд Ларссон вырос в фешенебельном районе Стокгольма Эстермальм и посещал лучшую школу. Однако вскоре оказалось, что он стал белой вороной в семье. У него были совершенно противоположные взгляды, к тому же он объявлял об этом в самые неподходящие моменты. В конце концов отец счел, что нет другого выхода, как позволить сыну стать моряком.
Гюнвальду Ларссону не понравилась служба в военно-морском флоте и через несколько лет он перешел в торговый флот. Здесь он очень быстро понял, что все его знания, полученные в училище и на борту допотопных военных кораблей, совершенно ничего не стоят.
Все его братья и сестры получили высшее образование и к тому времени, когда умерли родители, уже успели сделать карьеру. Он не поддерживал с ними контактов и, честно говоря, почти забыл об их существовании.
У него не было стремления до конца своих дней оставаться моряком, поэтому ему пришлось подыскать себе другую профессию, которая, желательно, не обрекала бы его на сидячий образ жизни и позволила бы извлечь преимущество из его отличной физической подготовки. К огромному изумлению и невообразимому ужасу его родственников в Лидингё и Эстермальме он стал полицейским.
Мнения о нем, как о полицейском, были самыми различными. Однако почти все недолюбливали его.
В большинстве случаев он поступал не так, как все, а его методы, как правило, были, мягко говоря, не совсем обычными.
Таким же необычным являлся список, лежащий сейчас перед ним на письменном столе.
Гёран Мальм, 42, вор, мертв (самоубийство?);
Кеннет Рот, 27, вор, мертв, похоронен;
Кристина Модиг, 14, несовершеннолетняя проститутка, мертва, похоронена;
Мадлен Ольсен, 24, рыжеволосая проститутка, мертва;
Кент Модиг, 5, ребенок (детский дом);
Клари Модиг, 7 месяцев, грудной ребенок (детский дом);
Агнес Сёдерберг, 68, старуха, дом престарелых в Розенлунде;
Герман Сёдерберг, 67, старый алкоголик, Хёгалидская лечебница;
Макс Карлсон, 23, бандит, Тиммермансгатан, 12;
Анна-Кайса Модиг, 30, проститутка, Южная больница (психиатрическое отделение);
Карла Бергрен, ?, проститутка, Гётгатан, 25.
Гюнвальд Ларссон просмотрел список и решил, что имеет смысл допросить лишь трех последних. Из оставшихся четверо мертвы, двое — маленькие дети, которые еще ничего не понимают, и двое — беспомощные старики.
Он сложил вчетверо лист бумаги, сунул его в карман и вышел из кабинета. Внизу он не сделал даже попытки кивнуть дежурному. Нашел на стоянке свою машину и поехал домой.
Субботу и воскресенье он просидел дома, запоем читая роман Сакса Ромера.[6] О пожаре он совершенно не думал.
В понедельник утром, восемнадцатого марта, он проснулся рано, снял последние повязки, принял душ, побрился и долго выбирал, что надеть. Потом сел в машину и поехал на Гётгатан, где жила Карла Бергрен.
Ему пришлось подняться по двум лестничным маршам, пересечь наискосок заасфальтированный двор, преодолеть еще три грязных лестничных пролета с облупившейся коричневой краской и разболтанными перилами, и наконец он оказался перед щелястой дверью, на которой висел металлический почтовый ящик и был прикреплен клочок картона с написанными от руки словами «Карла Бергрен, манекенщица».
Звонка, по-видимому, здесь не было, поэтому он негромко постучал в дверь, открыл ее и вошел внутрь, не дожидаясь ответа.
Квартира оказалась однокомнатной. Оконная штора была наполовину опущена, и внутри царил полумрак. Воздух был теплым и спертым. Тепло излучали два старомодных электрокамина с открытыми спиралями. Одежда и другие предметы были в беспорядке разбросаны по полу. Единственным предметом в комнате, который нельзя было сразу же отправить в мусорное ведро, оказалась кровать. Она была достаточно большой, а постельное белье выглядело сравнительно чистым.
Карла Бергрен была в квартире одна. Она уже проснулась, но все еще не встала и лежала в кровати, читая женский журнал. Так же, как и в прошлый раз, когда он ее видел, она была голая и выглядела почти как тогда, за исключением того, что теперь она не дрожала от холода и не заходилась в истерике. Напротив, она казалась очень спокойной.
Она была хорошо сложена, очень стройная, с крашеными светлыми волосами и маленькими, чуть обвисшими грудями, которые наверняка смотрелись наиболее выгодно, когда она лежала на спине, как сейчас; волосы у нее между ног были мышиного цвета. Она лениво потянулась, зевнула и сказала:
— По-моему, еще немного рановато, но, впрочем, ладно.
Гюнвальд Ларссон ничего не сказал, и она, очевидно, ошибочно истолковала его молчание.
— Деньги, естественно, вперед. Положи их на столик вон там. Надеюсь, тебе известна такса? А может быть, тебе хочется чего-нибудь исключительного? Как насчет небольшого шведского массажа? Ручная работа, не пожалеешь.
Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь, а комната была такой крошечной, что он едва в ней поместился. Здесь воняло потом, застоявшимся табачным дымом и дешевой косметикой. Он шагнул к окну и попытался поднять шторы, однако пружину заело, и в результате штора почти полностью опустилась.
Девушка на кровати наблюдала, как он это делает. Внезапно она узнала его.
— Ой, — сказала она. — Я тебя узнала. Ведь это ты спас мне жизнь, да?
— Да.
— Я так тебе благодарна.
— Не стоит благодарностей.
Она чуть задумалась, слегка раздвинула ноги и провела правой рукой по гениталиям.
— Это совсем другое дело, — произнесла она. — Для тебя, конечно, это будет бесплатно.
— Набрось на себя что-нибудь, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Почти каждый говорит, что я привлекательно выгляжу, — застенчиво сказала она.
— Только не я.
— И в постели я тоже хороша. Так все говорят.
— К тому же не в моих правилах допрашивать голых… людей.
Он чуть замялся, подыскивая слово, словно не был уверен, к какой категории следует ее отнести.
— Допрашивать? Ах да, конечно, ведь ты легавый.
И после секундного колебания:
— Я ничего не сделала.
— Ты проститутка.
— Ой, не будь таким грубым. Разве в этом есть что-то плохое?
— Оденься.
Она вздохнула, покопалась в простынях, нашла махровый халат и набросила его на себя.
— А в чем дело? — спросила она. — Чего тебе надо?
— Я хочу спросить тебя кое о чем.
— Меня? О чем же?
— Например, о том, что ты делала в том доме.
— Ничего противозаконного, — сказала она. — Это правда.
Гюнвальд Ларссон вынул шариковую ручку и вырвал из блокнота несколько листов.
— Как тебя зовут?
— Карла Бергрен, но в действительности…
— В действительности? Не вздумай лгать.
— Нет, — сказала она, надувшись, как ребенок. — Я не собираюсь тебе лгать. В действительности меня зовут Карин София Петерсон. Бергрен — это фамилия мамы. А Карла звучит лучше.
6
Сакс Ромер — псевдоним английского писателя Артура Серсфилда Уода (1883—1959), работавшего в жанре детектива.