Страница 20 из 27
— Спасибо, папа. Но мне кажется, что я должен это сделать сам, один.
— Нет.
— Ты не веришь в меня?
— Верю.
— Но почему тогда ты против?
— Один ты не справишься.
Я подчинился. Отец был прав, мне не следовало вступать в переговоры с Игнатьевым. Предупредить его об опасности должна была Настасья, и она это сделала. Игнатьев был потрясен. Но, быстро пришел в себя и произнес загадочную фразу: «Этого следовало ожидать, но кто бы мог поверить, что они решатся». Настасья предложила свою помощь, но Игнатьев отказался. С его стороны это было оправдано, излишняя доверчивость в данной ситуации была противопоказана. Ему не хотелось попадать в ловушку, облегчив тем самым задачу убийцам. Настасья сказала, что действует по моему указанию. Мне Игнатьев почему-то доверял. Вот и договорились, что я встречусь с Игнатьевым в восемь часов утра возле станции метро Василеостровская. По плану, придуманному отцом, я должен был перехватить Игнатьева, посадить в свои «Жигули» и отвести в тайное место, где тому следует провести не меньше недели, пока сохраняется опасность его жизни. Отец каким-то образом рассчитал, что недели для того, чтобы проблема сама собой рассосалась, будет вполне достаточно.
— Очень плохо, что ты должен будешь войти в прямой контакт с Игнатьевым. Не нравится мне, что мы даем противнику шанс, но тут уж ничего не поделаешь, Игнатьев отказался от помощи Настасьи, и мы должны относиться к его решению с уважением.
Я поблагодарил отца за помощь и отправился домой готовиться к операции. Озабоченность отца показалась мне преувеличенной. Поверить, что один писатель может хладнокровно убить другого писателя, мне было сложно. Это было бы не по-человечески. Впрочем, если принять во внимание, что Пугачев скорее всего не человек, а начальник, то можно признать, что в данном случае человечность не является сколько бы то ни было значимым фактором. Но мне не было страшно. Опасность, конечно, была велика, но я был готов рискнуть. Я так и не смог смириться с тем, что один писатель, даже возбудившись до крайности от близости к самой выгодной выгоде и самой целесообразной целесообразности, может лишить жизни другого писателя. Это не укладывалось в моей голове.
Как-то так получилось, что я сразу решил, куда отвезу Игнатьева, конечно, в деревню к Гольфстримову, почему-то я был уверен, что люди начальников туда не сунутся. При всем моем скептическом отношении к идее квасного патриотизма, я Гольфстримову доверял. Идея самообороны доказала свою практическую ценность.
Я занялся машиной, проверил ее техническое состояние, залил достаточно бензина, чтобы хватило на долгую дорогу. И посчитал, что готов к предстоящему приключению. Вечером я заставил себя поработать над текстом, засел за компьютер и написал положенные пятьсот слов. Интересно, что иногда начинаешь работать, не имея ни малейшего представления о том, что писать, а текст получается на загляденье. А бывает и наоборот: знаешь, что писать, а ничего достойного внимания не выходит. На этот раз все получилось наилучшим образом. Я остался доволен.
Работу мою прервал звонок в дверь. Это произошло так внезапно, так не вовремя, что я на минуту растерялся. Тотчас вспомнил о предстоящем завтра деле. Вероятность того, что Пугачев захочет разделаться со мной уже сегодня, не была нулевой. Но зачем ему это может понадобиться? Ответа я не знал. Да, мы с отцом решили, что противнику (только в этот момент я заметил, что впервые применяю к начальникам отцовское определение — противники) выгодно выставить меня завтра убийцей во время встречи с Игнатьевым. Но кто их поймет — наших противников.
— Кто там? — спросил я и инстинктивно отпрыгнул к стенке, вспомнив, что бывали случаи, когда после такого невинного вопроса, злоумышленники стреляли через дверь на звук голоса.
— Это я.
Радости моей не было предела. Это была Анна!
Я открыл дверь, обнял жену.
— Я вернулась, Ив.
— Вижу.
— Ты, наверное, уже и забыл про меня?
— Про тебя, пожалуй, забудешь. Никогда не верил, что ты ушла навсегда.
— А что ты думал?
— Ну, что отправилась в командировку. Иногда я просто не успеваю за полетом твоей мысли. Я надеялся, что ты сама расскажешь, когда вернешься. Ну, вот. Начинай.
— Ты будешь смеяться.
— Сомневаюсь. Юмористический аспект твоего поведения ускользает от меня. Без тебя мне было очень плохо.
— Я встретилась с твоим отцом. Он сказал, что ты не человек. Мне было заявлено, что ты энэн. Я раньше никогда не слышала этого слова и, естественно, не знала, кто такие энэны. Мне почему-то пришло в голову, что вы инопланетяне. Представляешь, как я перепугалась, представив, что мой муж, если присмотреться, на самом деле чудовищная гадкая ящерица, как в голливудских фильмах. Такого страха натерпелась, до сих пор дрожь пробирает.
— Однако. И это говорит моя умница жена! Надо же такое придумать! Я всегда гордился твоим умением воспринимать словесные описания эмоционально, как будто это зрительные картинки. Но ты явно увлеклась. Сравнить мужа с ящером, это чудовищное преувеличение! Наверное, я дал основания так думать, признаю. Потом расскажешь, что конкретно вызвало у тебя такую яркую ассоциацию? Ну, чтобы не усугублять.
— Теперь это не важно.
— Я бесповоротно исправился?
— Это больше не имеет значения. Я нашла ребят, которые за деньги подправили мой геном. С сегодняшнего дня я тоже энэнка. Отныне мы с тобой по всем параметрам подходящая парочка инопланетных ящеров. Правда, я хорошо придумала?
Неужели Анна всерьез поверила в свое мгновенное чудесное перерождение? Не удивлюсь, если окажется, что она не забивала себе голову подобными вопросами. Она хотела стать энэнкой и заплатила за это большие деньги, после чего серьезные люди в белых халатах, подтвердили ее перерождение. Это было как раз то, что ей нужно было. Она поборолась за меня дурака, совершила необходимые ритуальные действия, все — остальное ее больше не волновало. И если, что маловероятно, найдутся люди, которые будут говорить, что ее обманули, что геном изменить нельзя, она их слушать не будет.
Я всегда считал самым большим счастьем в жизни то, что Аня меня любит. И вот я получил окончательное, не перебиваемое никакими доводами доказательство этого. Едва ли ни в первый раз в жизни у меня появился по-настоящему серьезный повод гордиться собой. Это было новое и потрясающе приятное ощущение.
Анна вернулась. И она вернулась не только ко мне, она вернулась домой.
— Я думала, что ты устроил из квартиры настоящий хлев. А ты молодец, можно сказать, справился. Завтра с утра наведу порядок. Поможешь?
— Аня, мне завтра утром нужно будет смотаться в одно место. По очень важному делу. Вернусь, и я полностью в твоем распоряжении.
— Это сейчас ты в полном моем распоряжении, а завтра попадешь в полное распоряжение пылесоса и половой тряпки. Придется поработать.
—Я обещал товарищу, постараюсь обернуться быстро: одна нога там, другая здесь.
— Надеюсь, что твоя нога вернется быстро, она мне завтра понадобится.
— Напомни, хорошо?
— А ты мне утром напомни, чтобы я тебе напомнила.
— Если не забуду.
— Я гляжу, ты тут без меня совсем одичал. Раньше ты не страдал избирательной забывчивостью.
— Так и жена ко мне раньше не возвращалась. Она у меня раньше не терялась.
— Согласна. Больше не буду.
Ее губы нашли мои губы. Как же сильно, оказывается, я соскучился по своей жене. Ее нежность вернула мне почти потерянную в последнее время уверенность в себе. Рядом с любимой женщиной я почувствовал себя способным на любой подвиг, на любое свершение. Наверное, сходный прилив сил ощущали средневековые рыцари, готовые сражаться на турнирах за честь своих дам. Честно говоря, удивился, что обнаружил у себя такие сильные чувства, но было приятно узнать, что я способен на что-то подобное. Впрочем, совершение подвигов следовало отложить на утро. Сейчас мне было не до размышлений о подвигах, потому что я попал в полное распоряжение Ани, точно так же, как она попала в полное мое распоряжение.