Страница 6 из 86
— Ваше имя?
— Лидберг. Петер Лидберг.
— Спасибо, Петер.
— Теперь можете рассказывать.
— Так вот. Я был у своей любовницы в Буренсберге и этой дорогой возвращался домой. Я живу в Маспелёсе, а это кратчайший путь из тех мест. Это я признаю, но я не имею никакого отношения к тому, что здесь произошло. Вы можете спросить мою подругу. Ее зовут…
— Обязательно спросим, — подхватывает Зак. — Итак, вы возвращались домой после ночного свидания?
— Да, и я выбрал эту дорогу. Она ведь расчищена. И вот я заметил на дереве нечто странное и остановился, и… черт возьми… чертовщина — одно слово… О боже!
«Человеческая суета, — думает Малин. — Свет фар в ночи, мерцающие точки». Помедлив, она спрашивает:
— А здесь никого не было тогда? Вы кого-нибудь видели?
— Пусто, как на кладбище.
— А на трассе вы кого-нибудь встретили?
— На этой — нет, но за несколько километров до поворота мне встретилась машина. Кузов «универсал», а марку не помню.
— Номер? — хрипло спрашивает Зак.
Петер Лидберг качает головой.
— Вы можете расспросить мою любовницу. Ее зовут…
— Мы расспросим ее.
— Вы понимаете, сначала я хотел просто проехать мимо. Но потом… я ведь знаю, что надо делать в таких случаях. Клянусь, я не имею к этому никакого отношения.
— Мы в этом не сомневаемся, — успокаивает его Малин. — Я… то есть мы полагаем, что было бы странно с вашей стороны звонить нам, если бы вы имели к этому какое-то отношение.
— А моя жена? Она все узнает?
— Что именно? — уточняет Малин.
— Я сказал ей, что буду работать. Я работаю в пекарне Карлссона, иногда и по ночам, но тогда возвращаюсь с другой стороны.
— У нас нет необходимости сообщать ей об этом, — отвечает Малин. — Тем не менее не исключено, что она узнает.
— Но что мне ей сказать?
— Скажите, что решили прокатиться. Захотели проветриться.
— Это не пройдет. Я всегда так устаю. И потом, в такой мороз…
Малин и Зак переглядываются.
— Вам есть что сказать нам еще?
Петер Лидберг качает головой.
— Я могу ехать?
— Пока нет, — отвечает Малин. — Техники должны осмотреть вашу машину и взять отпечатки вашей обуви. Мы должны убедиться, что под деревом только ваши следы и никаких других. А теперь нашим коллегам нужны имя и номер телефона вашей любовницы.
— Мне не надо было останавливаться, — твердит Петер Лидберг. — Лучше бы он так и остался висеть. Рано или поздно кто-нибудь другой все равно бы его обнаружил.
Ветер крепчает, проникая сквозь синтетический мех куртки Малин, сквозь кожу, мышцы и далее, вплоть до мельчайших молекул костной ткани. Подключаются гормоны стресса, помогая мускулам посылать болевые сигналы в мозг и распространять по всему телу. Малин размышляет, каково это — замерзнуть насмерть. Смерть в таких случаях наступает не от самого холода, а от стресса, от боли, поражающей тело, которое, будучи уже не в состоянии поддерживать нужную температуру, прибегает к последнему средству — к самообману. Когда холодно по-настоящему, человек чувствует, как по телу растекается тепло. Это блаженство обманчиво. Легкие не могут больше снабжать кровь кислородом, и человек задыхается, одновременно засыпая. Но ему тепло, и те, кому посчастливилось выбраться из этого состояния, рассказывают: ты как будто тонешь, опускаешься все ниже и ниже, чтобы потом подняться куда-то за облака и там погрузиться во что-то мягкое, белое и теплое, отчего страх исчезает. «Это мягкое — физиологический мираж, — думает Малин. — Это смерть ласкает нас, чтобы мы ей доверились».
Издалека приближается автомобиль.
Неужели техники?
Вряд ли.
Скорее, это гиены из «Эстгёта корреспондентен», почуявшие снимок года. «Он?» — успевает подумать Малин, и в это время где-то в вышине раздается угрожающий треск. Она оборачивается и видит, как труп дрожит и раскачивается. Должно быть, висеть там не слишком приятно.
Подожди немного, мы поможем тебе спуститься.
4
— Малин, Малин, у тебя есть для меня что-нибудь?
Ветер глотает слова Даниэля Хёгфельдта, гасит звуковые волны на полпути. На приехавшем пуховик с меховым воротником, но в каждом движении чувствуется естественная элегантность и осознание собственной власти над окружающим.
Их взгляды встречаются, и она видит его насмешливую улыбку. За этой улыбкой целая история, которую, как он знает, она сохранит в глубокой тайне. В его глазах трезвый расчет: ты знаешь, я знаю и буду использовать это, чтобы получить нужное, здесь и сейчас. «Это вымогательство, — думает Малин. — Но меня не проведешь. Выкладывай свои козыри, Даниэль, ну? Почему бы и нет? Прекрасная возможность! Только я не отступлюсь. Оба мы с тобой постарели, но по-прежнему такие разные».
— Малин, это убийство? Как он попал на дерево? Расскажи мне что-нибудь.
Внезапно Даниэль оказывается совсем близко, его прямой нос, кажется, касается ее лица.
— Малин…
— Стой где стоишь! Я ничего тебе не скажу и не должна говорить!
Насмешка становится еще более откровенной, но Даниэль решает отступить.
Женщина-фотограф двигает скрипящую камеру прямо за заграждением, окружающим дерево с трупом.
— Не так близко, черт вас подери! — кричит Зак.
Краешком глаза Малин видит, как двое полицейских в форме ринулись в сторону фотографа и как она, сложив камеру, отступает к своей машине.
— Малин, это убийство, поэтому вы и поставили здесь заграждения. И тебе есть что сказать. Если хочешь знать мое мнение, на самоубийство не похоже.
Она отталкивает Даниэля в сторону, чувствует его локоть, хочет повернуть обратно, передвинуться, но вместо этого просто слушает, что он кричит ей. «Какого черта! — думает она. — Как можно быть такой дурой?»
Потом оборачивается в сторону женщины-фотографа из «Корреспондентен»:
— Ни шагу дальше! Идите назад в машину и оставайтесь там. Или еще лучше — убирайтесь. Здесь страшный мороз и ничего больше. А снимок у вас уже есть.
Даниэль сияет своей тщательно отрепетированной детской улыбкой, которая, в отличие от его слов, проникает даже сквозь морозный воздух:
— Но, Малин, я всего лишь выполняю свою работу.
— Скоро подъедут техники и примутся за дело. Мы должны взять с этого места как можно больше.
— Я готова! — возвещает женщина-фотограф.
Малин думает, что та, вероятно, всего лет на восемь-девять старше Туве и, должно быть, ее голые пальцы болят на морозе.
— Она мерзнет, — говорит Малин.
— Наверное, — соглашается Даниэль, а потом мимо Малин направляется в сторону своей машины, не оборачиваясь.
Когда мне впервые пришло в голову, что она может помочь мне спуститься, висеть здесь стало тоскливо. Потому что таково уж мое положение. Я парю и не двигаюсь. Я здесь и везде. Но это дерево не лучшее место для отдыха. Отдыха, вероятно, никогда не будет. Я не знал его до сих пор.
А все эти люди в своих утепленных одеждах?
Неужели они не понимают, что стараются напрасно?
Или они думают, что можно сдержать мороз?
Разве они не могут спустить меня?
Я начинаю уставать висеть здесь, уставать от ваших игр под моими ногами. Конечно! Мне весело наблюдать, как ваши башмаки оставляют следы на снегу, как вы описываете круг за кругом, будто беспокойные мысли, спрятанные в недоступных нам глубинах мозговых извилин.
— Терпеть его не могу, — взрывается Зак, когда автомобиль «Корреспондентен» исчезает в тумане. — Он противнее, чем накачанная кокаином спидоносная пиявка!
— Это потому, что он так хорошо делает свою работу, — отзывается Малин.
Американские метафоры Зака всплывают, когда их совсем не ждешь, и Малин часто спрашивает себя: откуда? Зак, насколько ей известно, не поклонник американской поп-культуры и едва ли знает, кто такой Филип Марлоу.[12]
12
Филип Марлоу — герой детективных рассказов и романов американского писателя Раймонда Чандлера.