Страница 61 из 61
Дэвид взял в жены женщину с темными волосами и зелеными глазами. Звали ее Элисон. Они вместе продумали, какой будет их семья, и для Элисон настало время дать жизнь ребенку. Дэвид очень беспокоился о них обоих, ибо из головы у него не выходили слова Скрюченного Человека: «Все, кто тебе дорог — любимые, дети, — останутся на обочине, и твоей любви не хватит, чтобы их сохранить».
Роды были тяжелыми. Сын, которого они решили назвать Джорджи, в честь дяди, оказался слишком слаб, чтобы выжить, а Элисон, давая ему жизнь, лишилась своей собственной. Так что пророчество Скрюченного Человека сбылось. Дэвид больше не женился, и детей у него не было. Он стал писателем и написал книгу. Он назвал ее «Книгой потерянных вещей», и это та самая книга, которую вы держите в руках. Когда дети спрашивали, правду ли он написал, он отвечал им: да, правду, насколько что-то вообще может быть правдой в этом мире. Ибо все описано так, как он запомнил.
И все эти дети в определенном смысле становились его детьми.
Когда Роза состарилась и ослабела, Дэвид стал ухаживать за ней. Она умерла, оставив свой дом Дэвиду. Он мог бы продать его, ведь к тому времени дом стоил целую кучу денег, но не стал. Он поселился в нем и на первом этаже устроил себе маленький кабинет. Дэвид много лет благополучно жил в этом доме и всегда отворял звонящим в дверь детям — иногда они приходили с родителями, иногда одни, — ведь дом был очень известным, и многие мальчики и девочки хотели его увидеть. Самых хороших он водил в сад, хотя все трещины в кладке давно были заделаны, потому что Дэвид не хотел, чтобы дети заползали туда, рискуя попасть в беду. Он рассказывал им об историях и книгах, объяснял, что истории хотят быть рассказанными, а книги — прочитанными, что в книгах содержатся все необходимые сведения о жизни, о стране, про которую он написал, обо всех землях и государствах, которые они могут себе вообразить.
Одни дети понимали это, другие — нет.
Со временем Дэвид и сам стал болезненным и слабым. Он больше не мог писать, потому что память и зрение подводили его, не мог даже ходить слишком далеко, чтобы встречаться с детьми, как делал когда-то. (Об этом Скрюченный Человек тоже поведал ему, и все было именно так, словно Дэвид заглянул в зеркальные глаза женщины из подземелья.) Доктора ничего не могли поделать и только слегка облегчали ему боль. Дэвид нанял сиделку, чтобы она за ним ухаживала, его навещали друзья. Когда конец приблизился, он попросил, чтобы ему приготовили постель в большой библиотеке наверху, и каждую ночь спал, окруженный книгами, которые любил в детстве и во взрослой жизни. Еще он тихо попросил садовника выполнить одно задание, но никому об этом не рассказывать, и садовник все сделал, потому что очень любил старика.
В самые темные ночные часы Дэвид лежал без сна и прислушивался. Книги снова начали шептать, но теперь он не испытывал страха. Они говорили тихо, обращая к нему слова утешения и поддержки. Иногда они рассказывали его любимые истории, но теперь среди этих историй была и его собственная.
Однажды ночью, когда дыхание его стало совсем слабым, а свет в глазах начал меркнуть, Дэвид встал с кровати и медленно побрел к двери, остановившись по дороге, чтобы взять книгу. Это был старый альбом в кожаном переплете, где хранились фотографии и письма, открытки и безделушки, стихи и рисунки, пряди волос и пара обручальных колец — всевозможные реликвии долгой жизни, на этот раз его собственной. Шепот книг звучал все громче, голоса фолиантов слились в громкий восторженный хор, ибо одна история подходила к концу и вот-вот настанет время родиться новой. Старик, проследовав мимо, погладил на прощание корешки, а потом вышел из библиотеки и из дома, чтобы в последний раз пройти по влажной летней траве к углубленному саду.
В одном из углов сада садовник проделал брешь, достаточную, чтобы туда пролез взрослый человек. Дэвид встал на четвереньки и, превозмогая боль, пополз в образовавшуюся пещеру, пока не оказался в полости за кирпичной кладкой. Там он сел и стал ждать. Сперва ничего не происходило, и он боролся со сном, но через какое-то время забрезжил свет, и в лицо ему подул прохладный ветерок. Он вдыхал аромат древесной коры, свежей травы и распустившихся цветов. Перед ним раскрылось дупло, он сделал шаг и оказался в чаще леса. Здесь все и навсегда изменилось. Не было порождений ночных кошмаров, животных, ставших подобиями людей и поджидавших неосторожного путника. Не было ни страха, ни бесконечных сумерек. Исчезли даже цветы с детскими лицами, ибо кровь детей больше не проливалась в укромных местах, а их души упокоились. Лучи заходящего солнца расцветили небо алым, багровым и оранжевым, явив великолепную картину мирного завершения летнего дня.
Перед Дэвидом стоял человек. В одной руке у него был топор, в другой гирлянда из цветов, собранных в лесу и скрепленных длинными травяными стеблями.
— Я вернулся, — сказал Дэвид, и Лесник улыбнулся.
— Большинство людей в конце концов возвращаются, — отозвался он.
Дэвид поразился тому, как Лесник похож на его отца. Прежде он этого не замечал.
А еще Дэвид увидел свое отражение в глазах Лесника, и это был не старик, а молодой человек. Ведь в глазах отца ты всегда остаешься ребенком, сколько бы тебе ни было лет и сколько бы времени вы ни находились в разлуке.
Дэвид шел за Лесником лесными тропинками, через поляны и ручейки, пока они не подошли к хижине, из трубы которой лениво поднимался дымок. На лугу перед домом мирно пощипывала траву лошадь. Она подняла голову, увидела Дэвида, радостно заржала и, потряхивая гривой, пустилась рысью через луг приветствовать его. Дэвид подошел к изгороди и прижал свою голову к голове Сциллы. Сцилла закрыла глаза, когда он поцеловал ее в лоб. Потом он направился к дому, и она пошла следом за ним, то и дело осторожно касаясь его плеча, как будто напоминала о своем присутствии.
Дверь отворилась, и из хижины вышла женщина. У нее были темные волосы и зеленые глаза. В руках она держала новорожденного младенца, цеплявшегося за ее блузку, ибо в этом месте целая жизнь всего лишь мгновение и каждый мечтает о своих небесах.
И теперь, когда все утраченное было обретено заново, Дэвид закрыл в темноте глаза.