Вечность

Глава 27

Так странно сидеть на уроке английского, когда Деймена нет рядом, он не держит меня за руку, не нашептывает мне в ухо, не помогает отключиться от чужих мыслей. Видно, я так привыкла к нему, что забыла, какие мерзости думают обо мне обычно Стейша и Хонор. Сейчас я наблюдаю, как они обмениваются эсэмэсками на тему: «Идиотка психованная, неудивительно, что он сбежал», — и понимаю, что вновь могу положиться только на свой капюшон, темные очки и верный плейер.

Не то чтобы я не могла оценить шутку судьбы. Кто там рыдал на автостоянке, умоляя своего бессмертного бойфренда исчезнуть, чтобы снова стать нормальной? Неужели я?

Теперь, без Деймена, чужие мысли, мешанина звуков и оттенков обрушиваются на меня с новой силой, в ушах непрерывный звон, глаза постоянно слезятся, в голове поселяется мигрень, меня все время тошнит, и кружится голова — словом, я буквально разваливаюсь на части.

Забавно — я так боялась рассказывать Майлзу и Хейвен о своем разрыве с Дейменом, что прошла целая неделя, пока между нами прозвучало его имя. И признесла его именно я. Они, наверное, привыкли, что Деймен появляется в школе от случая к случаю, вот и не удивлялись, куда он пропал.

Итак, однажды за ланчем я прокашлялась, посмотрела на Майлза, на Хейвен и сказала:

— Имейте в виду, мы с Дейменом расстались.

У них отвисли челюсти, и оба попытались что-то сказать, но я остановила их.

— Он уехал.

— Уехал?! — повторили они, выпучив четыре глаза и разинув два рта.

И хотя я знала, что они беспокоятся за меня, и что я просто обязана им все объяснить, я покачала головой, сжала губы и ничего объяснять не стала.

А вот с мисс Мачадо было сложнее. Через несколько дней после того как Деймен исчез, она подошла к моему мольберту, стараясь не смотреть на моего злосчастного Ван Гога, и сказала:

— Я знаю, что вы с Дейменом были близки. Понимаю, как тебе сейчас тяжело. Вот, возьми. Ты увидишь — это нечто необыкновенное.

Она придвинула ко мне картину, а я, не глядя, прислонила подарок к мольберту и продолжала рисовать. Я не сомневалась, что картина необыкновенная — все, что делал Деймен, было необыкновенно. Конечно, если бродить по земле несколько сотен лет, успеешь освоить пару-другую профессий.

— Не хочешь взглянуть? — спросила учительница, сбитая с толку моим равнодушием к шедевральной копии с шедевра.

Я заставила себя изобразить улыбку и ответила:

— Нет, не хочу. Но все равно, спасибо.

Наконец прозвенел звонок. Я отволокла историческое полотно к своей машине, затолкала его в багажник и захлопнула крышку, так ни разу и не посмотрев на картину.

Майлз спросил, что это, а я свирепо ткнула ключом и замок зажигания и рявкнула:

— Ничего!

Одного я не ожидала — что мне будет так одиноко. Наверное, я просто не понимала, насколько привыкла полагаться на то, что Деймен и Райли заполняют пустоту и моей жизни. И хотя Райли предупреждала, что появится не скоро, когда прошло три недели, я испугалась.

Потому что попрощаться с Дейменом — роскошным, зловещим, очень может быть, что нечестивым (и, вдобавок, бессмертным) бойфрендом — оказалось труднее, чем я думала, хоть я ни за что на свете в этом не призналась бы. Но не успеть попрощаться с сестрой — невыносимо.

В субботу Майлз и Хейвен приглашают меня присоединиться к ним по случаю ежегодного паломничества на ярмарку «Зимняя сказка», и я соглашаюсь. Раньше я на этом мероприятии не бывала, и друзья с энтузиазмом показывают мне все.

— Это, конечно, не летний «Фестиваль опилок», — говорит Майлз, когда мы с купленными билетами входим в ворота.

— Лучше! — говорит Хейвен, вприпрыжку обгоняя нас.

Майлз усмехается.

— Ну, если не считать погоды, разница не так велика. Главное — и там, и там есть стеклодувы, я их обожаю!

— Кто бы сомневался, — хохочет Хейвен, подхватив его под руку.

У меня голова идет кругом от шума, толкотни и ярких красок. Осталась бы лучше дома — там тихо, безопасно,

Я натягиваю капюшон и уже собираюсь воткнуть в уши наушники, как вдруг Хейвен оборачивается ко мне и говорит:

— Ты что, всерьез будешь так здесь ходить?

И я прячу наушники в карман. Пускай мне хочется отгородиться от всех — нельзя, чтобы друзья думали, что я хочу отгородиться и от них тоже.

— Идем, посмотришь на стеклодува, он просто потрясающий, — зовет Майлз.

Мы идем мимо жутко реалистичного Санта-Клауса, минуем серебряных дел мастеров и останавливаемся перед человеком, который создает удивительной красоты разноцветные вазы с помощью собственного дыхания, огня и длинной металлической трубки.

— Я должен этому научиться! — вздыхает Майлз, не сводя с мастера восторженных глаз.

Я смотрю, как жидкий многоцветный пузырь переливается и меняет форму, а потом направляюсь к следующей палатке, где продают совершенно великолепные сумки.

Я снимаю с полки коричневую сумочку и глажу мягкую, чуть маслянистую на ощупь кожу. Был бы хороший рождественский подарок для Сабины. Она себе такого никогда в жизни не купит, а втайне, может, и хотела бы.

— Сколько она стоит? — спрашиваю я и морщусь, потому что собственный голос отдается у меня в голове дребезжащим эхом.

— Сто пятьдесят.

Женщина в синей блузке, расписанной в технике батика, выцветших джинсах и с серебряным кулоном на шее сильно завышает цену. Но глаза у меня слезятся, в висках пульсирует боль, и торговаться нет сил. Я хочу только одного — оказаться дома.

Кладу сумочку на место и делаю шаг в сторону от прилавка. Продавщица кричит мне вслед:

— Для вас — сто тридцать!

И хотя я понимаю, что она готова сбавить еще, я только киваю и иду дальше.

Тут кто-то у меня за спиной произносит:

— Мы с тобой обе знаем, что она согласится и на девяносто пять. Что ж ты так легко сдаешься?

Обернувшись, я вижу миниатюрную женщину с каштановыми волосами, окруженную сияющей фиолетовой аурой.

— Ава, — кивает она и подает мне руку.

Делаю вид, что не замечаю протянутой руки.

— Я помню.

— Как у тебя дела?

Ава улыбается так приветливо, словно я не нахамила ей только что. Мне становится совестно.

Я пожимаю плечами и оглядываюсь на палатку стеклодува. Не увидев там Майлза и Хейвен, начинаю потихоньку впадать в панику.

— Твои друзья, стоят в очереди в закусочную «Лагуна Тако». Не волнуйся, они тебе тоже возьмут что-нибудь поесть.

— Знаю! — огрызаюсь я, хотя на самом деле ничего я не знала. Голова так болит, что я не в состоянии никого прочесть.

Я хочу отойти, но Ава ловит меня за рукав.

— Эвер, знаешь, мое предложение остается в силе. Я с удовольствием тебе помогу.

Моя первая, инстинктивная реакция — вырваться и убежать от нее подальше, но едва рука Авы ложится на мою руку, голова перестает болеть, звон в ушах стихает, слезы больше не льются из глаз. Тут я натыкаюсь на ее взгляд и вспоминаю, кто она такая на самом деле: мерзкая женщина, которая украла у меня сестру. Прищурившись, отдергиваю руку и со злостью говорю:

— А вам не кажется, что вы и так уже достаточно… помогли? Вы отняли у меня Райли! Мало вам?

Я сглатываю комок в горле и очень стараюсь не разреветься.

Ава озабоченно хмурит брови. Ее аура полыхает красивыми лиловыми отблесками.

— Райли нельзя отнять, она не чья-то собственность. И она всегда будет с тобой, даже если ты и не сможешь ее видеть.

Ава вновь протягивает ко мне руку, но я не желаю ничего слушать. И я больше не позволю ей прикасаться ко мне, пусть даже это приносит облегчение.

— Отстаньте от меня! — говоря я, пятясь назад. — Оставьте меня в покое и не лезьте в мою жизнь! У нас все было хорошо, пока вы не появились.

Но Ава не уходит. Стоит и смотрит на меня раздражающе ласковым, заботливым взглядом.

— Я знаю, как у тебя болит голова, — шепчет она мягко и успокаивающе. — Совсем необязательно так мучиться, Эвер. Я правда могу помочь.