Страница 19 из 25
— Пришла дурацкая идея. Показалось, что осьминог с Бетельгейзе, это я.
— Значит ли это, что вы считаете себя не одиноким, а чужим?
— Нет. Лучше быть одиноким, чем осьминогом.
— Нет, — почему-то ответила Настасья.
Это «нет», твердо произнесенное Настасьей, мне совсем не понравилось. За ним почудился недоступный мне подтекст. С некоторых пор меня стал раздражать даже самый невинный намек на тайны и секреты. Я уже был по горло сыт этой проклятой таинственностью. Я стал вспоминать, попадались ли мне в последнее время люди, которые бы общались со мной просто и ясно, без намеков на великую тайну, известную только им и не подвластную моему убогому пониманию. Таковых не оказалось. Отец — отправился по своим таинственным делам непонятно почему, и сейчас продолжает мне пудрить мозги через свою канцелярию. А почему ушла Анна? Очередная тайна. Внезапно я понял, почему отнесся к ее исчезновению так спокойно. Да просто я не поверил, что она на самом деле бросила меня. И ни на секунду не сомневаюсь, что она вернется, когда закончит поиски отца — наверняка все дело в этом. Зачем я так не вовремя вспомнил о нем? Но нельзя не отметить, что и сама Анна в последнее время стала изъясняться загадками. Она, например, как-то заявила, что я вспомнил отца очень вовремя. Объяснила ли она, почему так считает? Нет. Далее. Почему Михалыч стрелял в меня? Неужели и этот безумный поступок может получить логичное объяснение? Не исключено.
А зачем Пермякову срочно понадобился мой рассказ? Поделится ли он со мной своими планами? Нет, бормочет какой-то бред. Тайна? Очередная. А вот еще подарочки. Квасной патриот Гольфстримов застрял в своей деревеньке и изо всех сил пытается прибиться к местной общине, зачем? А литератор Пугачев с восхищением следит за тем, как вымирает человечество. И как не вспомнить о Нине? Не сомневаюсь, что среди всех перечисленных, Нина — самый таинственный персонаж. Вот она с приятелем останавливает меня на темной улице с нетривиальной просьбой, а затем неожиданно проявляет неподдельный интерес к литературе. Профессиональный, академический интерес, заметьте! А если окажется, что на темной улице ко мне приставала не Нина, тогда, будьте любезны, добавить в список таинственных людей еще двух человек. И вот, наконец, появились гадкий Островский и прекрасная спасительница Настасья. Нет слов. А ведь еще нельзя забывать о существовании начальников — официально признанных самыми загадочными существами во Вселенной. Приехали, вылезай! Просто мировой заговор.
Полный ужас, переходящий в кошмар! Существует, конечно, ма-аленькая вероятность, что все вышеперечисленные лица таинственны сами по себе, независимо от прочих, но верится в подобное чудо с трудом. Легче предположить, что все они — одна шайка-лейка. Наверняка, они соперники, противники и враги. Играют в свою игру, прекрасно отдавая себе отчет, что они делают и для чего. В отличие от меня.
Я и раньше слышал, что бывают в жизни ситуации, когда даже самых устойчивых и могучих людей охватывает паника. Но у меня такое состояние проявилось впервые. Нет, в панику я пока еще не впал, но близок к подобному конфузу, как никогда прежде. Выстоять помогают только присущие мне с детства легкомысленность и самоирония. Я догадался, что мне будет спокойнее, если срочно сумею сократить число таинственных людей. Одна операция по сокращению напрашивается. Достаточно предположить, что девушка с зажигалкой, Нина и Настасья одно и тоже лицо. А что? Тогда, в полумраке улицы, я совсем не разглядел лица Нины. Мне стало легче дышать.
Смущало только одно. Нет, не смущало, просто не кстати подумалось, что если это действительно так, то почему, спрашивается, девица называет себя Настасьей, почему не признается, что она — Нина? Самое смешное, что, болтая о судьбах литературы, я умудрился затронуть некоторые темы, обсуждавшиеся в переписке с Ниной. И мне показалось, что Настасья была в курсе дела. Само по себе это неважно — Настасья, Нина — какая разница. Непонятно мне только, зачем из этого делать тайну? Я назвал свое имя и фамилию, а это означает, что у моей новой знакомой был отличный предлог представиться по всей форме. Но она не воспользовалась случаем. Отсюда следует, что или она не Нина, или что-то скрывает. Можно только догадываться.
— Что-то не так? — спросила Настасья. — Вы рассказали мне литературный анекдот, а потом вдруг замолчали. Задумались? Я правильно догадалась?
— Можно и так сказать. Мне показалось, что мы с вами давно знакомы, что мы с вами переписываемся, что однажды в обмен на зажигалку я подарил вам свою книжку, но тогда получается, что вас зовут Нина.
— Ого! Вы мне льстите. Давно мне никто не говорил таких приятных слов.
— И все-таки, вы не ответили на мой вопрос.
— Нет, я не Нина. Но мне жаль, честное слово, это было бы здорово!
— Значит ли это, что вы знаете Нину?
— Вовсе нет, мы никогда не встречались. Но я слышала о ней. И я ей немного завидую. Вы говорите о Нине с неподдельным интересом, так что будет правильно сказать, что я завидую ей множко.
Точно, одна шайка-лейка. Я оказался прав. Продолжать беседу с Настасьей я больше не хотел, не люблю, когда мне дурят голову. Нужно было немедленно придумать тактичный способ отделаться от нее. На мое счастье заверещал мобильник. Пермяков трогательно извинился и сообщил, что прийти не сможет. Сказал, что о месте и времени новой встречи сообщит дополнительно. В голосе его не чувствовалось ни грамма раскаяния или сожаления. Я рассмеялся. Врет, бродяга! А чего еще ждать от человека, который демонстративно, подозреваю, не первый год ломает передо мной комедию, изо всех сил скрывая свое истинное лицо, свою тайную жизнь.
— Я так поняла, что ваша встреча откладывается? — спросила Настасья.
— Да. Не сложилось.
— Вы расстроились?
— Нет, — рассмеялся я. — Пусть Пермяков расстраивается. Это ему понадобился мой рассказ. А я, так, погулять вышел.
— Это очень хорошо, — с некоторым облегчением, как мне показалось, сказала Настасья.
Я расплатился. Мне хотелось остаться одному. Но придумать, как об этом сообщить Настасье, не мог. Не хотелось обижать девушку. Но... в таких случаях нужно всегда говорить прямо и честно. Чтобы не возникло потом недопонимания.
— Простите, Настасья, мне пора. К сожалению, не смогу вас проводить. Дела.
Она кивнула.
— Может быть, еще увидимся, — произнес я дежурную фразу. — А сейчас мне нужно на улицу Звенигородскую, а вам?
— Продолжу свое путешествие на метро, — Настасья улыбнулась. — До свидания, Иван.
— До свидания, Настасья.
Мы вышли на улицу. Я с замиранием сердца следил за тем, как она удаляется. Можно было предположить, что Настасья будет передвигаться зигзагами, постарается затеряться в толпе, освободиться от контроля, а затем украдкой, как это принято у окружающих меня таинственных людей, возобновит слежку, но она шла прямо и спокойно, ни разу не обернувшись, словно уже успела забыть о моем существовании. Я соврал про Звенигородскую, и Настасья, в свою очередь, могла соврать. Но она исчезла в дверях станции метро. Я позволил себе вздохнуть с облегчением. Вроде бы пронесло.
Мне хотелось побыть одному. Не потому, что я решил без помех обдумать сложившуюся ситуацию. Наоборот, мне не хотелось думать. Я не чувствовал себя способным решить эту задачу, поскольку не обладал достаточной информацией. Вот если бы кто-нибудь из героев разыгрывающегося передо мной фарса, в котором мне отведена незавидная роль простака, честно рассказал об известной ему части сценария, не исключено, что я бы смог разгадать всю шараду.
Внезапно до моего плеча мягко дотронулись. С детства запомнилось, что именно так пятнали во время игры в догонялки.
— Очень быстро перемещаетесь, Хримов. С трудом вас догнал.
Я обернулся. Передо мной стоял Пермяков, он тяжело дышал. Действительно, догонял.
— Давайте рассказ.
— Сначала расскажите, зачем он вам понадобился? Распоряжение начальников?