Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 17



Он рассмеялся.

– А скоро будет защищаться – кто бы ты думал? – племянник министра финансов. Вот кому придется нелегко!

Они выпили. Боб развалился на неудобном диванчике, поставил бокал с виски себе на живот и с чисто американской невозмутимостью разглядывал зал.

Зато Родион с аппетитом ел нежнейшее розовое седло барашка с белыми грибами, с удовольствием пил легкое, с тонким ароматом свежести вино.

– Ну, и Совет Европы, ты знаешь, не раздает персональные стипендии направо и налево, – добавил Боб после долгой паузы. – Просто аномальный какой-то случай. Ты войдешь в историю, Родион.

– Надеюсь, не только потому, что выжал у них семьдесят пять тысяч евро.

Боб посмотрел на него.

– Это твоя стипендия?

– За двадцать восемь месяцев.

– Щедро. Не по-европейски щедро, я бы сказал.

– Это благодаря твоим публикациям, – сказал Родион. – После них все изменилось буквально за полгода, Боб. Даже меньше. Когда вышел первый очерк, я выслал заявки на поступление в докторантуру в шесть университетов. Пришли четыре положительных отзыва. Я даже смог выбирать...

– Погоди, погоди. Ты имеешь в виду мою серию «Сын за отца»?

– Конечно. С тех пор у меня началась совсем другая жизнь.

– Ну... Я не знаю. – Боб несколько озадаченно посмотрел в стакан с виски, пожал плечами. – Все-таки тираж приличный, под миллион...

Он вскинул голову.

– Но без ложной скромности: очерки очень даже неплохие. Я сам не ожидал. У нас в редакции ведется что-то вроде «гамбургского счета»: каждый сотрудник при желании может выставить оценку любому материалу – от ноля до двадцати. Собственные публикации не в счет, конечно. Заполняет такую специальную бумажку и бросает в ящик. Ящик раз в месяц открывает редактор, объявляет результаты. Обычно на этом поле сводят всякие счеты: обиды, подсиживание и все такое. Но чаще всего просто игнорируют... А тут мне полдюжины «двадцаток» вкинули. Неожиданно. Это хорошо.

– Вот видишь!..

– Да перестань, – Боб поморщился, махнул стаканом. Льдинки глухо застучали. – Давай начистоту, Роди. Ты ведь тоже мне помог. Ну, о ком бы я писал свои сенсации? Опять о каком-нибудь жирном прыщавом дебиле, который мечтал воткнуть соседке по парте, кончил на ботинки и в результате расстрелял половину своего класса? Да ну их к черту, этих извращенцев! А тут нормальная жизненная история, живые люди, политика, ничего не высосано из пальца. Ты извини, что я о тебе вот так, в третьем лице. Кстати, те материалы, что ты передал мне из Цюриха – помнишь? Я такую аналитику из них заделал – пальчики оближешь!

– Цюрих?..

– Конечно! Дом на набережной в Рисбахе, парень по имени Борис – ну?

– А-а-а... Ну, это было нетрудно...

Прошлой осенью он ездил на северо-восток Швейцарии, где в небольшом поселке компактно проживают семьи российских эмигрантов – интервьюировал их для своей диссертации. Боб тогда попросил навестить еще одного человека в Цюрихе, некоего Бориса, тоже русского. Сказал, что расследует дело о крупной финансовой махинации, а этот Борис знает выходы на нужных людей и, возможно, передаст некоторые ценные материалы. Родион хотел спросить, почему Бобу не воспользоваться в таком случае электронной почтой, но не спросил. Мало ли что – может, нету у человека электронной почты, даже в Европе такое случается. В общем, проинтервьюировал он своих людей, заехал в Цюрих, нашел этого Бориса – веселого мужика с южнорусским говорком. На террасе с видом на Цюрихское озеро выпил с ним чаю, получил флешку, передал ее потом Бобу... Всё.

– Ты мне много раз помогал. А поездки в Сербию? А Польша? – не успокаивался Боб. – Или это ничего, по-твоему, не значит?

Да, были еще Нови-Сад и Краков, и два больших научных архива в этих городах, где Родион заканчивал первую часть своего исследования и попутно выполнил некоторые поручения друга-журналиста. Но, во-первых, протекция Боба помогла Родиону получить беспрепятственный допуск к необходимым материалам – уйма сэкономленного времени и нервов. А во-вторых... ну подумаешь, встретился с парой человек, задал им пару вопросов, ответы записал на диктофон. За полдня управился. Люди обычные... не цыгане, не уголовники. Даже было интересно – включенный диктофон по просьбе Боба он спрятал в кейсе, его собеседники не знали о том, что ведется запись. Обычное дело в журналистской практике? Наверное, да. Если, конечно, речь идет о серьезном расследовании, а не заметке в многотиражной газете. Хотя что это было за расследование, Родион так и не понял.



– А Борис этот – как он тебе? Блинами угощал?

– Угощал. С ежевикой, – кивнул Родион. – И самовар у него на террасе стоит. Я к нему на минуту заскочил, а он потчевать меня... Хлебосольный мужик.

– Ага! Вот! – обрадовался Боб. – За это я люблю русских. И кухню русскую люблю. Если холестерин – так до плешки, если алкоголь – так не меньше сорока градусов. Понимаю и преклоняюсь. А вот это, честно говоря, до меня как-то не совсем доходит...

Он кивнул на красноватые бараньи ребрышки.

– Извини, конечно... Может, у меня в роду русские мужики были?.. Вот отца моего когда-то вашим салом угощали – помнит до сих пор. Сырое подмороженное сало, с крупной солью, которая на зубах хрустит. И черный хлеб. Говорит, ничего вкуснее в жизни не ел. Пробовал когда-нибудь?

Родион усмехнулся. Ну какой же русский хотя бы раз в жизни не отведал соленого сала?

– Твоему отцу повезло, Боб. Многие американцы даже не подозревают, что есть еще более верный способ получить ожирение и атеросклероз, чем ваши гамбургеры... Как у него с холестерином?

– Слава Богу! – улыбается Боб. – Ему уже семьдесят, а он крепок, бодр и на здоровье не жалуется.

– А он в России часто бывал? Где сало-то пробовал?

– Вообще ни разу не был, – сказал Боб. – Кто-то из знакомых привозил...

Родион подозвал официанта, что-то сказал ему. Тот покачал головой, ушел, а через минуту подвел к столику управляющего с роскошными флоберовскими усами.

– Никаких проблем, молодые люди! – заверил управляющий. – «Коллонато», «паллавичино», «д’Арнад», «хамон»! Что предпочитаете?

Боб непонимающе посмотрел на Родиона.

– Это... В смысле?..

– Лучшие сорта итальянского и испанского лардо! – с гордостью заявил управляющий.

Родион от души рассмеялся.

– Лардо, надо же! А сало русское у вас есть? Самое обычное сало? С крупной солью?

Флоберовские усы поникли. Сала русского в наличии не оказалось. Принесли нарезанное тонкими прозрачными листиками – смех! И молодую граппу к нему. Да вы что? Отставить! Никакой граппы! Уж будьте любезны подать настоящую русскую водку – водка-то хоть в «Максиме» найдется? Вот и прекрасно! Ледяную! И не «Абсолют» какой-нибудь шведский, а «Столичную»! И борща донского с пампушками, и солянки казацкой! Нет? А лещи есть? Вот тебе и лучший ресторан Парижа! Тогда хотя бы... Ну, вот: черного хлеба, соленых белых грибов и горчицы!

Возможно, это было не совсем то, чего хотелось истосковавшейся по русской кухне душе Боба Вульфа. Или все-таки... Аппетит у него, во всяком случае, проснулся. И вечер закончился прекрасно. Они пили «Столичную» из запотевшей бутылки, закусывая солеными грибочками и «коллонато» – хотя и тонко нарезанным, да политым не годящейся – сладкой европейской горчицей, но в совокупности с опять-таки не русским черным хлебом, все же создающим вкусовые оттенки родной закуси.

Родиону было приятно, что Боб опрокидывает рюмку за рюмкой, от души нахваливая все русское, что он с пиететом отзывается о русских и о России – может, в самом деле у него наши корни?.. Приятно, что он мог оказаться чем-то полезным этому замечательному человеку. И вообще ему было хорошо. Родион немного перебрал за ужином, и беззащитность в его близоруких глазах сменилась восторженностью.

А когда в конце ужина Боб сказал:

– Кстати, слушай, Роди. Ты ведь в Страсбурге появишься не позже ноября – верно? Есть один адресок, надо бы поговорить там с одним человеком, а потом прямо на месте проверить, что он расскажет... Ты как?

Конец ознакомительного фрагмента.