Первый шаг

— Здорово! — неискренне восхитилась Полин.

Чего здорового-то? Вытянувшиеся от не в меру энергичной жизни штаны смогли бы, наверное, испортить и лучшую фигуру, чем была у меня. Рубашка выглядела немножко лучше, — возможно, оттого, что времени ей было немножко меньше. К тому же всю спину, до той анатомической области, на которую в свое время попытался покуситься один из проезжавших из Межинграда в Арру или наоборот, закрывали распущенные волосы. Рыжие, уже растрепанные и нахально лезущие в глаза.

Я еще раз уныло посмотрела в зеркало. Да. Физиономия бледная, на щеках какие-то красные пятна (типа естественный румянец, ну-ну), нос вздернутый, весь в веснушках. Губы тонкие, потрескавшиеся, в уголке вылезла какая-то пакость, которую Полин называла «простудой». Глаза серо-зелено-голубые… даже не определишь толком, какого они цвета. Под правым — бледно-желтый выцветающий синяк, плод научного эксперимента: в тот раз я попыталась проверить, что выйдет, если изменить в боевом заклятии одно слово на другое, лучше ложившееся в ритм.

Проверила. Влетело мне в тот раз, конечно, крупно. Синяк, как просветил меня чуть позже Эгмонт, оказался не худшим вариантом. В принципе я могла бы остаться без глаза.

Одно слово — краса неписаная.

— Да все у тебя хорошо, Яльга, — засмеялась Полин. — Пошли, скоро уже начнется, мы опоздаем…

Если мы и опоздали, то от силы минуты на три. Из-за закрытых дверей Церемониального зала уже доносилась громкая музыка; Полин, на лице которой из всей палитры чувств осталось только безграничное счастье, подплыла к ним едва ли не с закрытыми глазами. Двери сами распахнулись перед нами — не иначе как элементалей научили делать это перед каждым новым гостем.

Мы зашли внутрь.

Там было так светло, что я невольно зажмурилась. Тысячи свечей освещали своим пламенем зал; пламя это не коптило и не дрожало, тем самым вызывая подозрения в естественности своей природы. Музыкантов не было видно, торжественные аккорды неслись точно из самых стен. У дальней стены я заметила небольшое возвышение — к нему сейчас приближался директор, за которым следовали все остальные наставники. Я сразу опознала среди них магистра Дэнн — по белому платью, чем-то неуловимо отличавшемуся от свадебного. Рядом с ней шел гном Фенгиару-кто-то-там, с заплетенной в толстую косищу бородой. Дальше имелась магистр Ламмерлэйк в нежно-голубом бархатном платье — шикарное декольте открывало отличный бюст, в высокой прическе посверкивали бриллианты. Еще двое преподавателей шли рядом, явно переговариваясь друг с другом — левого я опознала как Рихтера, по волосам специфического цвета, правого — как бестиолога, по движениям, дерганным до сих пор. Близкое знакомство с мгымбром моего производства явно не прошло для него даром.

Отвернувшись от магистров, я стала рассматривать адептов. Да… знакомых лиц поблизости не имелось, зато имелось множество адепток, относительно известных мне через Полин. Все были в платьях — мой радикальный вариант постигла участь всех радикальных вариантов. Он определенно не был должным образом оценен в народе.

А, ладно, мрыс со всем этим! Обстановка подействовала и на меня, и я почувствовала, как губы сами по себе складываются в улыбку. Я хочу веселиться, и я буду веселиться — сегодня праздник, а праздник должен быть для всех.

Директор наконец добрался до возвышения. Я поняла это не оборачиваясь, по тому, как музыка взмыла в крещендо и смолкла на самой высокой ноте. Адепты потихоньку затихли, выжидательно глядя на непосредственное начальство.

Начальство сияло. Эмпаты всегда устают от избыточной работы, так что это еще вопрос, кто именно — мы или директор — больше радовался наступавшим каникулам.

— Уважаемые адепты! — дождавшись относительной тишины, начал он.

Его прервали аплодисментами. Наверное, так действовал праздник — обычно его любили, но не слишком-то уважали: из-за вечного чуть испуганного выражения, будто застывшего на его лице. Народ отлично понимал, что раз директор сам их боится, то никакой он им не соперник.

— Уважаемые адепты! — повторил телепат. — Общими силами мы наконец-то закончили этот семестр. Экзамены уже позади, так что все имеют право расслабиться и отдохнуть.

Последняя фраза была произнесена с искренним чувством.

— Итоги сессии всем уже известны. Однако наш многоуважаемый финансист, — легкий поклон в сторону гнома-завхоза, — просит предупредить, что выдача стипендий будет начата на четыре дня позже установленного срока. Списки стипендиатов висят внизу.

Народ загудел. Стипендии хотелось всем, у кого она была. Увидев, что дело поворачивает от праздника в другую, не столь хорошую сторону, директор быстренько выдал еще парочку поздравительных фраз и закруглился. Слово взяла Эльвира Ламмерлэйк.

— Мы пошли навстречу желаниям адептов, — сурово заявила она. — И мы надеемся на ответные действия с вашей стороны. Чтобы никого — слышите, ни единого человека! — не было обнаружено с мандрагоном! Я понятно выражаюсь?

Понятно. Я усмехнулась, оценив расплывчатость формулировки. Обнаружено, полагаю, и не будет, а так… К утру все равно где-нибудь он и появится.

— Мы контролируем все магические слои, — с той же суровостью продолжила алхимичка. — Любая посторонняя магия будет замечена и пресечена. Помните об этом и не пытайтесь колдовать понапрасну. Магистры Рихтер и Дэнн окажут мне посильную помощь…

В зале воцарилась звенящая тишина. Шэнди Дэнн невинно пощипывала кружево на оторочке длинного рукава. Эгмонт, прищурившись, смотрел в зал. Проследив за направлением его взгляда, я обнаружила обоих близнецов аунд Лиррен, с честными-пречестными лицами стоявших у соседней стены. Потом взгляд переместился и уперся в меня. Я с вызовом посмотрела магистру в глаза; он отрицательно качнул головой и стал смотреть в другую сторону.

Мне немедленно захотелось придумать какую-нибудь масштабную пакость. Такую, чтобы о ней разом узнала вся школа… Тоже мне вершитель судеб, он, видите ли, мне запрещает!.. Сначала, стало быть, по всему кабинету валяет, как щенка, у половины курса на глазах, а потом демонстрирует прямой учительский долг!..

Магистры сошли с возвышения. Вновь послышалась музыка, на этот раз быстрая и задорная. Толпа адептов зашевелилась, разбиваясь на пары; я протискивалась вперед, пытаясь найти Хельги. Пока еще я не знала, что такое собираюсь затеять, но, чем бы это ни оказалось, для него мне определенно понадобится партнер.

— Хельги! — крикнула я, заметив, что в толпе промелькнула знакомая светловолосая личность. — Хельги, чтоб тебя!

Вампир остановился. Под руку он держал какую-то девицу с длинными каштановыми волосами, одетую в легкое серебристо-серое платье. Если это была Ликки де Моран, то я — Ирий Буковец собственной персоной.

— Что, Яльга?

— Я посоветоваться хотела, есть одна идея…

Девица поджала губки. Хельги покосился на нее, потом — на меня, стоявшую перед ним. Я вдруг вспомнила про растрепанные волосы и потертые штаны.

— Слушай, давай потом, — наконец решился он. — Сейчас же праздник, верно?

— Да, но… — Я замолкла, сама не знаю отчего. — Ладно, давай потом.

— Ты что, обиделась? — удивился вампир.

— Нет, конечно, — усмехнулась я. Девица буравила меня таким взглядом, будто я покушалась на самое ценное, и мне невольно сделалось смешно. — Иди развлекайся…

Вампир благодарно кивнул и поспешил ввинтиться в толпу. Девица цепко держала его за руку; перед тем как окончательно исчезнуть, она послала мне на редкость недоброжелательный взгляд. Я усмехнулась, похоже, она ждала от меня немедленного отбивания ее драгоценного Хельги и была готова принять все контрмеры в любой момент.

Что же, я была только рада за вампира. Кажется, ему наконец-то попалась девица, согласная за него в огонь и в воду… Впрочем, учитывая непостоянный характер Хельги, можно было с уверенностью предсказать, что вскоре он сам ее оставит. В отношениях с женщинами ему был интересен не столько результат, сколько сам процесс — и чем больше сил он отнимал, тем с большим энтузиазмом вампир ему отдавался.