Страница 57 из 71
Я вытащил записную книжку и снова зарылся в неё. Красной ручкой я вычеркнул те номера, по которым уже звонил. На отдельном листе бумаги я сделал новый список избранных номеров, которые ещё не пробовал. Первым в списке стоял Дек Таубер. Я не рвался звонить ему прежде, потому что не думал, что мой звонок вообще пропустят. В 1980-е он торговал облигациями, был чуваком с Уолл-стрит, но теперь он сменил имидж и стал отшельником и вождём одноимённой секты самосовершенствования – Декеделии.
Чем больше я об этом думал теперь, тем более осмысленным казался звонок именно ему. Может, теперь он странный, может, отшельник, но он знает меня. Знает Мелиссу. Я могу упомянуть прежнее время.
Я набрал номер и стал ждать.
– Офис мистера Таубера.
– Добрый день, могу я поговорить с мистером Таубером? Подозрительное молчание.
Бля.
– Могу я узнать, кто его спрашивает?
– Ну… скажите ему, что звонит старый друг, Эдди Спинола.
Снова молчание.
– Откуда вы узнали этот телефон?
– Мне кажется, это вас не касается. Могу я всё-таки поговорить с мистером Таубером?
Щёлк.
Ненавижу людей, которые вешают трубку – но я понимал, что это ещё не раз повторится.
Я снова посмотрел на список номеров.
Кто это говорит?
Что вам нужно?
Откуда вы узнали этот номер?
Одна мысль о том, как я буду идти по списку и вычёркивать имена одно за другим, уже так меня подкосила, что я решил заняться пока Таубером. Зашёл на сайт Декеделии и почитал про их курсы, про набор продаваемых книг и видеозаписей. Всё это выглядело очень коммерческим и явно было сделано, чтобы привлекать новых рекрутов.
Поиски принесли мне кучу ссылок на другие сайты. Нашёлся список религиозных сект, и сигнальный проект под названием CultWatch, разные организации “встревоженных родителей” и прочие сайты на тему контроля над разумом и “помощи при восстановлении”. В итоге я оказался на сайте живущего в Сиэтле квалифицированного консультанта по выходу из сект, человека, чей сын пятнадцать лет назад ушёл в группу под названием “Сияющие венерианцы”. Поскольку человек упоминал на своей страничке Декеделию, я решил найти его телефон и позвонить. Мы поговорили пару минут, и хотя он не особо мне помог, он дал телефон группы “встревоженных родителей” в Нью-Йорке. Потом я поговорил с секретарём этой группы – встревоженным и явственно безумным отцом – и выяснил название детективного агентства, занятого наблюдением за Декеделией по поручению некоторых членов группы. Пришлось перезванивать и изображать из себя жертву, но всё-таки я сумел выйти на оперативника этого агентства, Кении Санчеза.
Я сказал, что у меня есть информация о Деке Таубере, которая может его заинтересовать, но мне тоже нужна информация взамен. Поначалу он осторожничал, но потом согласился встретиться – на катке для скейтеров на площади Рокфеллера.
Два часа спустя мы бродили туда-сюда по Сорок Седьмой улице. Потом мы пошли на Шестую-авеню, мимо концертного зала Радио-Сити и к Центральному Парку Южному.
Кении Санчез оказался пузатым коротышкой, одевшим коричневый костюм. Хотя в рабочих вопросах он был серьёзен и весьма осторожен, через десять минут он расслабился и даже стал болтлив. Чуть преувеличивая, я сообщил ему, что был другом Дека Таубера в 1980-е, но мы потеряли друг друга. Это его очаровало, и он начал задавать вопросы про него. Без проблем отвечая на них я создал впечатление, что готов сообщить ему всё, что знаю – в итоге, когда я начал спрашивать, он был уже ко мне расположен.
– Главный догмат этой секты, Эдди, – сказал он мне доверительным тоном, – что каждый человек должен убежать от неотъемлемой дисфункции семейной матрицы и – прикинь – воссоздать себя в независимой форме среди альтернативной среды.
На мгновение он остановился и пожал плечами, словно дистанцируясь от этих слов. Потом мы пошли дальше.
– Когда всё начиналось, Декеделия была такой же дурной, как и дюжина подобных сект – ну ты понимаешь, лекции, медитации, бюллетени. Как и у прочих, у неё была аура дешёвого, потасканного мистицизма – но всё быстро изменилось, и вождь этого, в кавычках, духовного движения уже выдавал на-гора коммерчески успешные книги и видеозаписи.
Я покосился на разглагольствующего Кении Санчеза. Он говорил чётко, ему явно было что сказать, но у меня появилось ощущение, что ему не терпится блеснуть своей осведомлённостью.
– Вскоре начались проблемы. Люди – молодые, обычно погрязшие в бестолковой работе – буквально исчезали в недрах секты. Причём тут не было ничего противозаконного, потому что они в обязательном порядке писали семьям письма с прощаниями и объяснениями, чем… – он поднял указательный палец, – …хитро предотвратили полицейские расследования по делу о пропавших без вести.
Он занялся делами трёх людей, сказал он, молодых ребят, которые исчезли за последний год, и рассказал про каждого из них – бесполезная для меня информация.
– И как идёт расследование? – спросил я.
– Ну… не особо хорошо. – Он явно не хотел об этом говорить, но и выбора у него тоже не было. Потом, будто чтобы оправдаться, он добавил: – В движении сейчас происходит что-то странное. Последние пару недель начали ходить слухи, что Дек Таубер заболел. Его никто не видит, он не выступает с лекциями, не даёт автографы. С ним нельзя связаться. Он фактически ушёл от мира.
– Вот как.
Пришла пора мне раскрыть карты.
Я сказал, что у меня есть причина верить в то, что Дек Таубер принимает творческий наркотик с физическим привыканием, а причиной болезни может быть то, что единственный известный поставщик… недавно исчез, и все клиенты остались на бобах. Кении Санчез действительно заинтересовался, хотя я говорил достаточно неопределённо и сразу сказал, что нужно мне – информацию про партнёра Таубера, какого-то-там Тодда. Сказал, что если он поможет мне с этим вопросом, я передам ему то, что сумел узнать про наркотик.
Пытаясь произвести на меня впечатление, Кении Санчез уже нарушил законы профессиональной этики, но всё ещё продолжал дёргаться при упоминании о передаче третьему лицу информации, полученной в ходе расследования.
– Информация про партнёра Таубера? Не знаю, Эдди -это будет нелегко. Понимаешь, мы связаны правилами конфиденциальности… – он помолчал, – …этики… такие дела…
Я остановился на углу Шестой и южного выхода из Центрального Парка и повернулся к ему. Он тоже остановился. Я посмотрел ему в глаза.
– Как ты получаешь информацию, Кении? Это товар, как и всё остальное? Нет? Валюта? Это будет равноценный обмен…
– …ну…
– Ну скажи, какие ещё бывают источники?
– Да, но…
– Ведь наверняка должен быть баш-на-баш.
Я продолжал давить на него, пока он не согласился с моим предложением. Он сказал, что посмотрит, что можно сделать, и добавил – застенчиво – что может попробовать получить доступ к записям телефонных разговоров Таубера.
В выходные я упаковывал остатки вещей и отправлял в Целестиал. Я познакомился с Ричи, главным товарищем за конторкой в вестибюле. Сходил в пару мебельных салонов, а ещё глянул на новинки в мире кухонной техники и домашние кинотеатры. Купил собрание сочинений Диккенса, на которое точил зубы давным-давно. Ещё выучил испанский – на который тоже точил зубы – и прочитал в оригинале “Сто лет одиночества”.
Кении Санчез позвонил утром в понедельник. Спросил, можем ли мы встретиться, и назвал кофейню на Колумбус-авеню и Восьмидесятых. Я хотел возразить и выбрать местечко поближе, но воздержался. Если это его детективская традиция – встречаться в общественных местах, типа катков и кофеен, пусть будет так. Прежде, чем пойти на встречу, я сделал пару звонков. Договорился на вечер с хозяином моей квартиры на Десятой улице, чтобы вернуть ему ключи. Сделал безуспешную попытку поймать парня, который должен был выложить кафелем ванную. Ещё поговорил с секретаршей Ван Луна и назначил пару встреч в середине дня.
Потом вышел на Первую-авеню и поймал такси.