Райский сад

В кафе он нашел утреннюю местную и вчерашние парижские газеты, и официант принес ему кофе с молоком, ветчину из Байонна и прекрасное свежее яйцо, которое, перед тем как взять ложечкой желток, Дэвид посыпал грубо-молотым перцем и смазал тонким слоем горчицы. Кэтрин долго не было, и, чтобы яичница не остыла, он съел и ее порцию и вытер тарелку кусочком свежевыпеченного хлеба.

— Вот и мадам, — сказал официант. — Я принесу еще порцию.

На ней была юбка, кашемировый свитер и нитка жемчуга. Волосы она вытерла полотенцем, но расчесала их влажными, и от этого они казались прямыми и темными, сливаясь с ее необыкновенно загорелым лицом.

— Какой чудесный день, — сказала она. — Жаль, что я припозднилась.

— Ты куда разоделась?

— Я хотела бы съездить в Биарриц. Поедешь со мной?

— Ты же хочешь поехать одна?

— Да, — сказала она. — Но ты не помешаешь. — Когда он встал, она сказала: — Я хочу привезти тебе сюрприз.

— Не надо.

— Надо. Тебе понравится.

— Давай-ка я поеду, чтобы ты опять чего-нибудь не выкинула.

— Нет. Лучше, если я буду одна. Я вернусь во второй половине дня. И не жди меня к обеду.

Дэвид прочел газеты, а потом прошелся по городу в поисках удобного для жилья квартала или шале, которое можно было бы снять, и новые застройки показались ему приятными, но скучными. Он полюбовался видом на залив и устье реки, за которой начиналась Испания, и старинным серокаменным замком Фуэнтеррабья, и ослепительно белыми коттеджами по обе стороны замка, и коричневыми горами, отбрасывающими синие тени. Он удивился, что ураган так быстро стих, и подумал, что, должно быть, здесь прошла всего лишь северная граница урагана, пронесшегося над Бискайским заливом. Бискайский залив называли еще Вискайя, но теперь так называлась баскская провинция, расположенная вдали от побережья за Сан-Себастьяном. Горы, возвышавшиеся над крышами пограничного городка Ирун, находились в провинции Гипускоа, а дальше начиналась провинция Наварра, или Наварре. «Что мы здесь делаем? — подумал он. — Зачем ты бродишь по этому курортному городку, глазея на недавно посаженные магнолии и чертову мимозу, в надежде увидеть на псевдобаскских виллах табличку „Сдается“? Уж не так много ты работал утром, чтобы окончательно оглупеть, или, может, перебрал вчера? На самом деле ты вовсе не работал. А неплохо бы начать поскорее, потому что время уходит, а с ним уходишь и ты, и не успеешь оглянуться, как с тобой будет покончено. Может быть, уже. Ладно. Не заводись. По крайней мере помни об этом». Он пошел дальше по городу, и восприятие его обострила злость и закалила испепеляющая красота дня.

Ветер с моря гулял по комнате, а он читал, опершись спиной на две подушки. Одну, сложенную пополам, он подложил под голову. После обеда клонило в сон, но ему недоставало ее, и он читал и ждал. Потом он услышал, как открылась дверь и она вошла в комнату, но не сразу узнал ее. Она стояла перед ним, скрестив руки под грудью на свитере, и дышала прерывисто, точно после бега.

— О нет, — сказала она. — Нет.

Она бросилась на постель и, спрятав голову на груди Дэвида, повторяла:

— Нет, нет! Пожалуйста, Дэвид. Неужели ты ничего не замечаешь?

Он прижал ее голову к своей груди и почувствовал, что волосы ее острижены совсем коротко и на ощупь напоминают грубый шелк. Она продолжала прижиматься к нему.

— Ты что наделала, дьяволенок?

Она подняла голову, посмотрела на него, поцеловала, потерлась губами о его губы и прижалась к нему всем телом.

— Сейчас расскажу, — сказала она. — Я так рада. Мне так повезло. Теперь у тебя совершенно новая девочка, можешь попробовать.

— Дай взглянуть.

— Подожди минутку.

Она вернулась и встала у постели так, что солнце из окна освещало ее. Она была без юбки, босиком, в одном только свитере и с ниткой жемчуга на загорелой шее.

— Смотри хорошенько, — сказала она. — Вот какая я стала.

Он окинул взглядом ее длинные, загорелые ноги, стройную фигуру, смуглое лицо и точеную рыжую головку, и она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Спасибо.

— Как тебя угораздило?

— Можно, я расскажу все в постели?

— Только в двух словах.

— Нет. Не торопи. Дай рассказать. Впервые это пришло мне в голову еще по дороге сюда, где-то после Эксан-Прованс. Возможно, в Ниме, когда мы гуляли в саду. Но тогда я еще не знала, что из этого выйдет и как объяснить парикмахеру, чего я хочу. Позже я все обдумала и решилась.

Дэвид погладил ее по голове от затылка до лба.

— Ну дай рассказать, — сказала она. — Я знала, что в Биаррице бывают англичане, а значит, должны быть и хорошие парикмахеры. Приехав туда, я сразу же пошла в лучший салон и попросила парикмахера зачесать все волосы вперед. Они доставали до носа, и мне почти ничего не было видно, и тогда я попросила подрезать их, как у мальчишки, впервые идущего в колледж. Он спросил, в какой колледж, и я ответила: «Итон или Винчестер», — потому что других колледжей я просто не знаю, кроме, конечно, Регби, но такой стрижки, как в Регби, мне не нужно. «Какой все-таки колледж?» — спросил он. Я назвала Итон, только надо зачесать волосы вперед. Когда он закончил, я стала похожа на самую хорошенькую ученицу Итона, я заставила его снять еще, пока от Итона не осталось и следа. И тогда он процедил сквозь зубы, что это, мадемуазель, уже не итонская стрижка. А я сказала, что мне, месье, и не хотелось никакой итонской стрижки и что я просто-напросто не знала, как объяснить, что мне нужно, да к тому же я не мадемуазель, а мадам. И тут я заставила его укоротить их еще и еще, и получилось то ли прекрасно, то ли ужасно. Ты не против? Итонская стрижка лезла мне на глаза.

— Восхитительно.

— Жутко классическая голова, — сказала она. — А на ощупь, как шкурка зверька. Потрогай.

Он потрогал.

— Не беспокойся, я не буду выглядеть слишком строго, — сказала она. — Стоит мне только открыть рот. А теперь займемся любовью?

Она нагнула голову, он стянул с нее свитер и наклонился, чтобы расстегнуть застежку ожерелья.

— Нет. Оставь его.

Она легла на спину, плотно сжав загорелые ноги, так что голова лежала на простыне рядом с подушкой, и нитка жемчуга соскользнула с груди. Глаза она закрыла, а руки вытянула вдоль тела. Она действительно изменилась, даже губы стали какими-то другими. Стараясь сдерживать дыхание, она сказала:

— Начнем все с самого начала.

— Начало здесь?

— О да. Только скорее, скорее.

Ночью она лежала, свернувшись калачиком, нежно терлась головой о его грудь, потом легла повыше, обняла его, поцеловала в губы и сказала:

— Ты такой славный и послушный, когда, спишь, и ты все не просыпался и не просыпался. Как было хорошо. Ты был такой послушный. Ты думал, это сон? Не просыпайся. Я попробую заснуть, но если не смогу, тогда держись. Твоя женщина не спит. Она позаботится о тебе. А ты спи и помни, что я здесь. Пожалуйста, спи.

Утром, когда он проснулся, его женщина была рядом, и он посмотрел на ее красивое тело, смуглые, как вощеное дерево, плечи и шею и рыжую головку, напоминавшую маленького зверька, и наклонился к ней и поцеловал в лоб, чувствуя губами ее волосы, а потом в глаза и очень нежно в губы.

— Я сплю.

— Я тоже спал.

— Знаю. Потрогай, как чудесно. Всю ночь мне было хорошо и непривычно.

— Ничего непривычного.

— Пусть будет, как ты хочешь. Мы так подходим друг другу. Давай поспим вместе.

— Хочешь спать?

— Только вместе.

— Попробую.

— Спишь?

— Нет.

— Пожалуйста, постарайся.

— Стараюсь.

— Тогда закрой глаза. Как же можно заснуть с открытыми глазами?

— Мне нравится смотреть на тебя по утрам. Утром все кажется новым и необычным.

— Правда, я здорово придумала?

— Не разговаривай.

— Это единственный способ продлить удовольствие. Мне хорошо. Ты догадался? Конечно, ты догадался. Послушай, послушай, послушай, как бьются наши сердца, как одно, только это имеет значение, а мы не в счет, это так чудесно и хорошо, так хорошо и чудесно…

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.