Страница 9 из 12
С вредной птицей Родиона сравнивали в первый раз, все больше с мишкой или с бычком. От досады за попранное достоинство не сдержался.
– Извольте взять должную манеру! – гаркнул он. – Я вам не мальчик, а чиновник полиции для особых поручений. Не какой-нибудь там сыщик, а лицо официальное. И требую отвечать, когда спрашиваю. А то быстро продолжим в участке.
Вся эта мальчишеская тирада не произвела на Аглаю ровно никакого впечатления. И морщинка не дрогнула, буравила водянистыми зенками непрошеного субъекта. Только ответила почти ласково:
– Миленький, пугать меня не надо, я уже ничего не боюсь. Подобру тебе советую, не суйся, ничего, кроме грязи, тут нет, уж поверь мне. Сами разберемся.
– О каком семейном проклятии упоминали? – упрямо спросил Родион.
– Послушался бы меня Нилушка, не поскакал в полицию, так и затихло бы все. Само собою бы разошлось, как волны в пруду… Показалось ему, что-то болтала с испуга, даже сама не помню.
– Про какой рок вам известно?
– Не буди ты лиха, мил-человек… Нечего тут делать посторонним. Что можешь знать о жизни, мальчик, усы-то велики, да только на них молоко еще не обсохло. Куда суешься, птенчик, сначала хоть женского тела познай… Эх ты, герой… Того гляди накличешь беду, поверь моему слову, и уж тогда поздно будет. – И, оборвав разговор, Аглая скрылась под сухой хлопок двери.
А вот сыскная полиция, утершись, что называется, и подобрав осколки профессиональной гордости, а вместе с ней и мужской, направилась в другую сторону – в вытекавший из большой гостиной узкий коридорчик. Там обнаружилась еще пара дверей. Из одной отчетливо тянуло дымом дешевых папирос. Около другой обозначилась лужа крыжовенного варенья. Стараясь не влипнуть, Ванзаров издал церемонный стук и сразу распахнул створку.
На узкой кровати, застланной цветастым одеялом, сидела барышня не старше тридцати, бесцельно уставившись в неведомую точку на стене. На гостя и бровью не повела. Родион решил было, что ошибся и попал в комнату горничной, но фартук, разукрашенный вареньем, и проем, в котором виднелась кухня, подсказали.
Кухарка в этом доме, прямо сказать, была странной. Обычная столичная повариха – дородная баба из ближайших губерний, простая, розовощекая, с грубыми красными пальцами, с двумя, а то и тремя подбородками. Тонька же выглядела барышней из бедной, но приличной семьи, с правильными чертами лица, худыми пальцами и вполне стройной талией. Мгновенный портрет говорил, что девушка может быть образованной, умной, хотя и немного замкнутой. К образу прислуги прямое отношение имел только платок, стягивающий щеку, слегка припухшую.
– Зуб болит? – участливо спросил Ванзаров.
– Болит, – равнодушно ответила Тонька, не одарив взглядом. На этом общение закончилось. Сколько ни пытался Родион разговорить, как ни подъезжал с разных сторон, как ни подлизывался и ни пробовал слегка угрожать, девушка отвечала упорным молчанием. С неменьшим успехом можно было общаться с тазиком или банкой. Потеряв терпение, чиновник полиции оставил и это поле боя, с досады чуть не угодив в лужу варенья.
В соседней комнате ждало очередное открытие. Сложив ботинки на хлипкий столик, а сам привольно развалившись в плетеном кресле, пускал дым в потолок, за неимением окон, молодой человек щуплого телосложения, растрепанного вида и худощаво-романтической внешности. Угадать в нем лакея могла только буйная фантазия.
Вошедшего чиновника полиции окинули равнодушным, если не сказать брезгливым взглядом, зад от сиденья не оторвали, а каблуков не сняли со столика. Кажется, гость изнеженное существо не беспокоил. И даже узнав, что перед ним чиновник полиции, Орест Иванович, именно так звали прислугу, переложил папироску в левый уголок губ. И только.
Подавив желание взять за шиворот и встряхнуть наглеца так, чтоб подавился папироской, Родион вежливо спросил, что может сообщить о происшествии. Оказалось, юноша был разбужен криками. Когда изволил выйти во двор, там уже находились Тонька, Аглая и Нил Нилыч. Так что для следствия совершенно бесполезен. Единственный обитатель дома, на которого явление глаза не произвело никакого впечатления. Одно из двух: или туповат до неприличия, или цинично равнодушен. Что, в общем, одно и то же.
– Почему в доме так грязно и не метено? Пыль кругом, крошки на полу в гостиной? – строго спросил Ванзаров.
На него уставились удивленные светло-карие глаза:
– Я что, горничная, что ли, за всеми убирать?
И гордый лакей выпустил облако дыма.
Вдохнув напоследок аромат дешевых папиросок, Родион вернулся в большую гостиную. Там уже поджидал Бородин. Судя по невинно-неприступному виду, дело с конем закончилось вполне успешно. Настолько, что фиакр виднелся на прежнем месте. Нил Нилыч блестяще улыбнулся:
– Ну как, уже нашли разгадку?
– Мне посоветовали не вмешиваться в ваши семейные дела.
– Ай, ну, конечно, няня! – Нил отмахнулся, словно от осы. – Вечно в каких-то страхах и сомнениях пребывает. Не слушайте ее. Я здесь хозяин.
Не рискнув сомневаться в этом вслух, Ванзаров сказал:
– Надо допросить еще одного свидетеля.
– Это кого же? – удивился Бородин. – В доме больше никого нет.
9
Чиновники полиции, имеющие счастье служить в 4-м участке Казанской части, были завалены делами сверх всякой меры. Так были заняты, что и в рот кусок не лез. Конечно, куда там лезть после трех чайников чая, выпитых с утра. А еще рты коллежского регистратора Матько и губернского секретаря Редера были заняты наиважнейшей проблемой, а именно – обсуждались домашние способы заготовления варенья. Матько, господин с большой плешью и маленькой мордочкой, настаивал, что сахара полагается сыпать одну часть к двум частям ягод. Его же сухощавый коллега бился до последнего за самый правильный рецепт: часть на часть.
Борцы за сладкое счастье так и провели бы присутственное время в приятном поединке, если бы колокольчик не звякнул и перед загородкой из дубовых перил, защищавшей посетителей от полиции, не возникла высокая тощая фигура в тирольской шляпке и добротном костюме в шотландскую клетку. Вид посетительницы внушал желание схватить ружье и отстреливаться до последнего или на худой конец, заявив, что приемный день окончен, сбежать подальше. Назвать барышню страшной язык бы не повернулся. Она была восхитительно страшна. Особенно редкая деталь на лице. Но об этом после.
Не высказав и доли почтительности, потребовала пристава, отчетливо коверкая слова акцентом. Матько и Редер были так поражены зрелищем чужестранки, что не нашли сил помучить посетительницу вопросами из разряда «по какому делу», а сразу дали знать подполковнику.
Желудь принял гостью, уже зная, что его ожидает. Но как только дама представилась официально, не поверил в такое несчастье. Оказалось, дама вовсе не частное лицо, а очень даже официальное. Направлена в Петербург по столь важному поручению, что имеет ходатайство из высших сфер. Желудь немедленно потребовал бумагу. Прочитав гербовое послание, Савелий Игнатьевич понял: доброжелательные коллеги опять состряпали гадость.
А дело было вот в чем. Как известно, министерства разных стран обожают дружить. Для чего направляют лучших специалистов для обмена опытом. Что и случилось. Получив шар из канцелярии Министерства внутренних дел, чиновники Врачебно-санитарного комитета ударили им в Департамент полиции. Департамент полиции загнал шар в городскую управу, городская управа дала штос одному из полицеймейстеров, а тот метким ударом отправил шар в 4-й участок Казанской части. Приставу деваться было некуда, свободных лунок не осталось. Но оставалась последняя надежда.
– Официальное прошение имеется? – вежливо спросил он.
Барышня выложила бумагу.
– Позвольте ходатайство Министерства иностранных дел…
И это ему предоставили.
– Мне, право, неловко, но нельзя без ходатайства Министерства внутренних дел…
И оно, к несчастью, имелось.
– Хотелось бы взглянуть на рекомендательное письмо от вашего начальства…