Предначертание

«Как хорошо…» – подумала она.

Ночной прохладный воздух был таким приятным.

Отсюда она видела все пространство, покрытое травой, – вплоть до освещенных прожектором пальм и тихо плещущихся фонтанов. Ханна нигде не замечала людей Тьерри, но знала, что они где-то здесь, на своих местах, наблюдают и выжидают. Они охраняют ее. И она чувствовала себя в безопасности.

«Пока они стоят на страже, никто не проберется внутрь, – подумала Ханна. – Я могу спать совершенно спокойно».

Она уже почти повернулась, чтобы зайти внутрь, как вдруг услышала скрежет. Этот звук раздался над ее головой, со стороны крыши. Ханна взглянула вверх и… о ужас!

С крыши свисала летучая мышь.

Летучая мышь.

Огромная летучая мышь. Ее тело окутывали кожистые черные крылья, а маленькие красные глазки блестели, отражая свет. В голове Ханны заметались отрывочные дикие мысли.

«Может, это украшение?.. Нет же, идиотка, она живая… Может, это кто-то из охраны? Господи, может это Тьерри…»

Но она понимала, что все это чушь. И когда прошел первый миг оцепенения, она сделала вдох, чтобы позвать на помощь. Но не смогла уже издать ни звука. Внезапно с шумом раскрывающегося зонтика летучая мышь расправила свои черные крылья… их размах был огромен.

И в этот же момент Ханну, будто молнией, ударила ослепляющая волна чистой мысленной энергии. Перед глазами у нее вспыхнули звезды, и все исчезло во тьме.

Боль…

«Моя голова, – с трудом подумала Ханна. – И спина».

На самом деле у нее болело все. И она ослепла… или ее глаза были закрыты. Она попыталась открыть их, но ничего не изменилось. Она ощущала себя слепой и видела только одно – темноту. Полную, абсолютную темноту.

Ханна теперь понимала, что прежде никогда не видела настоящей тьмы. В ее спальне ночью всегда был рассеянный свет – он проникал в комнату сверху из-под занавесок. А на улице всегда светила луна или звезды; если же был туман, то сквозь него, хоть и слабо, просвечивали уличные огни.

А сейчас все было иначе. Сейчас ее окружала сплошная тьма. Ханне казалось, что она давит на нее, наваливаясь на тело. И как бы широко она ни пыталась открыть глаза, как бы пристально ни всматривалась, в этой темноте не было видно ни малейшего просвета.

«Только без паники!» – приказала она себе.

Но не паниковать было трудно. Ханна боролась с охватившим ее инстинктивным страхом темноты, врезавшимся в мозг еще со времен каменного века. В абсолютной темноте паникуют все.

«Просто дыши, – твердо приказала она себе. – Дыши. Вот так. Нужно выбраться отсюда. Делай все по порядку… Я не ранена?»

В этом она не была уверена. Чтобы ощутить свое тело, Ханне пришлось снова закрыть глаза. Она поняла, что сидит, сжавшись в комок, будто защищаясь от темноты.

«Ладно. Не думаю, что я ранена. Теперь нужно попробовать встать. Только очень медленно».

Но сейчас она испытала действительно настоящий шок. Встать она не могла. Просто не могла.

У нее не двигались ни руки, ни ноги. И когда она попыталась приподняться, всего лишь немного изменить положение тела, что-то впилось в бок, не давая даже пошевелиться.

С нарастающим ужасом Ханна все же смогла согнуть руку и притронуться к своей талии. Ее пальцы нащупали грубую веревку.

«Я связана! Связана…»

Ее спина прикасалась к чему-то твердому. Дерево? Ханна торопливо прикоснулась к нему рукой. Нет, не дерево… Слишком гладкое. Что-то высокое, прямоугольное. Какой-то столб…

Ханна была прочно привязана к столбу. Веревка, кажется, обвивалась вокруг ее талии несколько раз и Довольно туго – так, что дышать было трудно. И она была завязана где-то вверху или далеко позади… Ханна не могла нащупать пальцами ни одного узла.

Похоже, это была очень крепкая, очень грубая веревка. Ханна уже поняла, что ей не удастся ослабить ее или развязать. Столб, кажется, тоже был очень крепким. А земля, на которой сидела Ханна, – грязной и каменистой.

«Я здесь одна, – медленно думала Ханна. Она слышала собственное тяжелое дыхание. – Я здесь совсем одна… в темноте… и я связана. Я не могу пошевелиться. Я не могу отсюда выбраться. Это Майя затащила меня сюда. Она бросила меня умирать здесь в темноте».

И тут Ханна просто утратила над собой контроль. Она стала звать на помощь, но лишь слышала, как ее голос отдавался эхом. Она тянула и крутила веревку пальцами, пока они не начали кровоточить. Она металась из стороны в сторону, пытаясь ослабить веревку или расшатать столб, пока боль в пояснице не заставила ее прекратить эти попытки. И наконец, поддавшись бешено нарастающему внутреннему страху, она громко зарыдала.

Первый раз в жизни она чувствовала себя такой одинокой и покинутой.

Наконец она выплакалась. И, всхлипнув напоследок, обнаружила, что еще в состоянии немного соображать.

«Послушай. Возьми себя в руки. Ты должна сама помочь себе, потому что никто за тебя этого не сделает».

Это звучал не хладнокровный внутренний голос и даже не тот, второй, кристально чистый голос – это был голос рассудка самой Ханны. Она приняла все свои прошлые сущности и весь их опыт и теперь чувствовала, что должна воспользоваться их мудростью.

«Ладно, – мрачно подумала она. – Больше никаких слез. Думай. Что ты можешь сказать о своем положении?

Я нахожусь в закрытом помещении. Я знаю это потому, что здесь совсем нет света, а мой голос отдается эхом. Значит, я нахожусь в большой… комнате. Здесь очень высокий потолок. И каменный пол. Хорошо. Так, ты слышишь еще что-нибудь?»

Ханна прислушалась. В тишине, окружавшей ее, было трудно сосредоточиться: ее собственное дыхание и стук сердца казались ужасно громкими. Она чувствовала, как предельно напряглись ее нервы… но продолжала, не обращая ни на что внимания, изо всех сил вслушиваться в темноту.

И она услышала… Откуда-то издалека доносился звук, похожий на медленно капающую воду из крана.

«Что за черт? Я нахожусь в большой темной комнате с каменным полом и протекающим водопроводным краном… Заткнись. Не расслабляйся. Что ты ощущаешь?»

Ханна принюхалась. Но ничего не вышло, и тогда она сделала глубокий вдох носом, не обращая внимания на боль от врезавшихся в тело веревок.

«Здесь пахнет плесенью. И сыростью. Здесь пахнет сыростью и холодом».

И действительно, здесь было холодно. Прежде, охваченная паникой, Ханна не ощущала этого, но сейчас ее пальцы заледенели, а руки и ноги застыли.

«Ладно… Выходит, я нахожусь в большой темной холодильной камере с высоким потолком и каменным полом. И здесь плесень и сырость.

Это подвал? Подвал без окон?»

Но Ханна понимала, что просто обманывает себя. Всей своей кожей она ощущала давление каменной глыбы, нависающей над ней. Ее слух говорил, что монотонная капель – это звук воды, где-то далеко капающей на камень. А обоняние подсказывало, что вряд ли такое помещение может находиться в здании. Пальцы Ханны ощущали естественные неровности каменной поверхности, на которой она сидела. Ей не хотелось этому верить. Но все свидетельствовало об одном.

«Я нахожусь в каменной яме. В каменной яме… возможно, в какой-то пещере. В любом случае – под землей. И бог знает, как глубоко. Но достаточно глубоко и достаточно далеко, чтобы свет от входа не проникал сюда».

«Здесь очень глубоко», – подсказывали Ханне все ее чувства.

Она находилась в самом заброшенном месте на свете. И теперь она должна здесь умереть.

Ханна никогда не страдала клаустрофобией, но сейчас не могла освободиться от ощущения, что вся эта громада камня, окружающая ее со всех сторон, раздавит ее.

«В любую минуту все может обрушиться», – думала она, физически ощущая давление, как если бы она находилась на дне океана.

Она уже с трудом дышала.

Ханна понимала, что нужно отбросить эти мысли. Она не желала снова превращаться в перепуганное создание. Но еще страшнее смерти была мысль о том, что она может сойти здесь с ума.

«Вспомни о Тьерри. Когда он узнает, что ты исчезла, то начнет искать тебя. Ты знаешь это. И он не остановится, пока не найдет тебя.