Страница 5 из 10
— Господи, Тома, что за речевые штампы, ты же интеллигентный человек, доктор… — состроила кислую мину Фрида.
Тут уж взвилась Катька:
— Тамар, налей ей сразу еще одну, а то будет еще полчаса занудствовать!
Ловко разлив водку — «Пуля, пуля свиснуть не должна!», — Тамара, усевшись, поинтересовалась:
— Ну, о чем разговаривать будем? О любви или о мужиках?
— О мужиках Фридке с Инночкой не интересно, Тамар, давай о любви.
— Девчонки, пусть Фрида почитает. Фрид, что-нибудь новенькое, а? — подала голос Инночка. Балагурки притихли.
Фрида была настоящая, в смысле — член Союза писателей, поэтесса, получала стипендию и раз в год выпускала книжки стихов. Как ни странно, но тиражи Фридиных творений, пусть и не многомиллионные, довольно быстро расходились. Инночку это не удивляло: стихи были тонкие, умные, в меру философичные и очень женственные. Катька с Томкой ни бельмеса в стихах не понимали, но гордились: как же, подруги детства современной Сафо. Впрочем, кто такая эта самая Сафо, обе тоже не особо догадывались.
Фрида привычно полуприкрыла глаза. По поводу внешности поэтессы мнения подруг расходились: грубая и неженственная Томка считала бледность, длинный нос и узкие губы признаками желчного характера и анемии («Говорю вам как врач!»), Катька всерьез восхищалась вкусом Фриды (видимо, сознавая полную неприменимость к себе, кустодиевской, кружевных воротничков, шалей и камеи), а Инночка, иногда совавшая свой нос в любимое Сашкино «фэнтези», про себя называла поэтессу легкокрылым эльфом.
— Прерванная любовь, — заявила Фрида и, смутившись, добавила: — Это название.
Последовала, как положено, пауза. Затем она тихо начала:
Низкий, немного хриплый голос Фриды оставил после себя повисшую паузу.
— Как красиво: менять любовь на «просто жить»… Ожидание стекало слезами в ладони, — тихо сказала Инночка и неожиданно для себя добавила: — Я так хочу услышать твой тихий смех в темноте…
Фрида мгновенно вынырнула из своего полутранса:
— Как-как? Услышать твой тихий смех в темноте? Инка, ты сама придумала?
— Н-нет, прочитала, наверное, где-то, — почти не соврала Инночка.
— А жаль… А то бы я у тебя эту метафору приватизировала… Ладно, хватит о высоком. Давайте уже будем водку пить!
— И разговаривать о мужиках? — влезла Тамара.
— Ага! О жадинах, хвастунах и дураках! — припечатала Катерина, безусловно — самая компетентная в предлагаемой теме.
Глава 6
— Вот я — б…! — выпив, констатировала Катька.
— А можно без великого и могучего? — страдальчески простонала Фрида. — Давай заменим твой эпитет, ну, я не знаю, словосочетанием «веселая женщина», например.
— Ты, Фридка, существо бесполое, так что и не лезь. Как ты там предложила? Веселая женщина? Это вам не шлюха. И не проститутка, тем более.
— А Катьку-то нашу понесло, — шепнула Инночке Тамара.
Монолог пьяненькой заместительницы мэра о многочисленных типах женской психологии и прямой зависимости от этих самых типов женских судеб подруги слышали не впервые. Собственно говоря, только Фрида, существо возвышенное и творческое, не считала Екатерину Александровну женщиной, как сейчас говорят, во всех отношениях успешной. Тем временем Катька продолжала, уже не стесняясь в выражениях:
— Проститутка — это когда за деньги! Так, кусок мяса. Шлюха — это когда он хочет, а она слушается. А б… — извините, веселая женщина, — это когда хочет она сама. И, между прочим, мужики это ценят!
— Да ну тебя, Кать, я вот не согласна: я люблю своего Мишку, и он меня любит. И чем плохо?
— Попробовал бы он тебя не любить, размазня эта! Тоже мне мужик, не украсть, не покараулить. А ты дура! С такой внешностью, как у тебя, да я бы горы свернула…
— Что ж Инка-то не свернула, — ехидно влезла Фрида, будучи уже тоже порядком на взводе. — Они с Тамарой — двое из ларца, одинаковы с лица.
Тамара и Инночка переглянулись и захохотали, как сумасшедшие.
— Кать, хватит буйствовать! Ты лучше скажи, какой мужик тебя бы устроил, чтоб ты из койки в койку скакать перестала? Ты подумай пока, а я на правах хозяйки разолью.
Тамара занялась своими барменскими обязанностями, а Инночка задумалась, какой бы мужчина устроил ее саму. Мысль, всплывшая сразу, при последующей внутренней дискуссии казалась если и не навеянной алкоголем, то явно скоропалительной: анти-Славик. Не толстый, не кобелистый, умный и чтобы обязательно любил ее, Инночку. Сильно. Страстно. Нежно. Со всеми ее недостатками, проблемами, домочадцами и чадами. Конкретизация мифического анти-Славика оказалась такой очевидной, что Инночка опешила: оказывается, ее идеальный мужчина вовсе не помесь Бреда Пита с Альбертом Эйнштейном и Петраркой. Идеальный мужчина за тысячу километров отсюда мерз, голодал и упражнялся в эпистолярном жанре. Любитель тихого женского смеха в темноте. Стоп. Не женского, а ее, Инночкиного. Как можно любить то, что никогда не слышал? Ведь в той единственной их общей на двоих темноте им обоим было не до смеха.
Инночка поняла, что отвлеклась и упустила нить дискуссии. Надо полагать, Катька перечисляла обязательные достоинства потенциального избранника:
— Молод, красив (ага, догадалась Инночка, это уже середина списка), богат и чтобы обязательно подонок. Но гламурный!
— Подожди, Кать! Я что-то не пойму, в чем гламур подонка, и что вообще под словом подонок понимаешь? — перебила Тамара.
— Я тебе сто раз говорила: ты, Томка, курица семейная. Тебе надо, чтобы в растянутом трико с отверткой в руке и секс строго по субботам, потому, что во все остальные дни — завтра на работу.
— И действительно, какая может быть страсть, если нет борьбы… — влезла Фрида.
Захмелевшая Инночка тоже решила вставить словечко в полемику, процитировав Капитолину Ивановну, отозвавшуюся о ком-то из родни:
— Ага, не пьет, не бьет, не изменяет! Скучно!
— И скучно! — горячилась заместительница мэра. — А гламурный — это когда мужик ночной крем от дневного отличает, делает маникюр, и одеколон у него не меньше, чем за шестьсот баксов.
— За шестьсот баксов мы бы с мамой в Египет смотались бы…
— Ну, так и раскрути этого кабана, бывшего своего. Я больше чем уверена, что он и сегодня тебя в кабак звал.
— Звал, — вздохнула Инночка. — Только меня от него уже не просто тошнит, а выворачивает…
— Вы посмотрите, девки, какая дура: ты хоть помнишь, когда с мужиком в последний раз в постели была?! Пять лет назад, со своим боровом?
— В декабре… — брякнула Инночка.