Правдивый ложью

Его и к Петровне ратники, можно сказать, заносили на руках – сам на ногах не держался, а сейчас ничего, и даже ко мне в кабинет поднялся почти самостоятельно, правда, слегка опираясь на плечо Дубца.

А начал он с того, что протянул мне хорошо знакомый золотой перстень с крупным алым камнем.

– Вот. Деда сказывал, что тебе самому ведома оная жиковина, а потому велел лишь обсказать, что ежели ты хотишь, чего хотел и ранее, то надобно поспешать. – И пояснил: – Сила у камня слабнет. Коль чуток промедлишь, то…

– Сколько у меня в запасе времени? – первым делом спросил я.

– Сила, она исчислению не поддается, – сокрушенно покачал головой он, – потому угадать никому не дано, одначе деда сказывал, чтоб ежели наверняка, то надо бы тебе к Перунову дню[85] поспеть. – И виновато улыбнулся. – Уж прости, что припозднился в пути. Спешил яко мог, да вишь… – И сразу заторопился: – Но десять ден у тебя есть, потому, ежели к завтрему на зорьке ясной выехать, все одно поспеть можно.

– Можно, – согласился я и задумался.

Получалось, времени действительно в обрез. Даже десять дней – это впритык, загоняя по пути коней. Значит, что? Значит, вместо Коломенского завтра прямым ходом на север, в псковские леса, иначе я рискую остаться тут навсегда, а это меня не устраивало никаким боком.

Было над чем подумать.

Вообще-то мое внезапное исчезновение не должно вызвать особого переполоха, особенно если черкнуть Федору прощальное письмецо или просто объяснить ему перед самым выездом, что мне до зарезу надо… отлучиться.

Тот же Бэкон вполне в состоянии заменить меня не только в преподавании философии, но и касаемо подготовки нового законодательства.

Что до остальных, то тут еще проще, и долгов я после себя не оставлял.

Алеха?

Ему тут и правда куда лучше. Здесь он солидный человек, а после того, как разведет картошку с подсолнухами и помидорами, его и вовсе станут носить на руках.

А впрочем, даже если ничего не получится с разведением, не страшно, учитывая, что сытое будущее в виде подаренного ему мною большого села Домнино я ему обеспечил.

Марья Петровна?

Завтра же отправится к Алехе вместе со вторым моим сундуком, благо что она в парне души не чает и даже – редчайший случай – всплакнула при его отъезде.

Ратники?

Чему мог, я их уже научил, да и Зомме остается, а с привезенными Алехой – и мастерами, и художниками – царевич как-нибудь разберется. В конце концов, можно оставить ему короткие инструкции.

Разве что…

Я вздохнул.

Хотя… Собственно говоря, какое до меня дело Ксении Борисовне? У нее есть жених, молодой и симпатичный, да вдобавок ко всему аж целый поэт, так что и тут все в порядке.

Правда, в последнее время она что-то перестала его навещать, но тут, как мне думается, из-за обычных суровых условностей и жестких требований к поведению незамужней девушки, поскольку шотландец хоть и был еще слаб, но твердо перешел в категорию выздоравливающих, а потому правила приличия теперь не позволяли ей наносить визиты Дугласу.

И то, что говорит моя ключница, безапелляционно утверждая, что, дескать, перестала она туда приезжать, потому что и я почти перестал наведываться в этот терем, самые настоящие глупости.

Ее слова, конечно, льстят мне, и слышать такое весьма приятно, но надо быть дураком, чтоб и впрямь поверить травнице. Просто так совпало по времени, вот и все.

Словом, как бы оно ни было, глаза глазами, а мне там все равно делать нечего уже хотя бы по той простой причине, что нельзя. Был бы кто иной, но переступить через Квентина…

Отсюда непреложный вывод – пора, брат, пора.

И одному.

Так сказать, налегке.

Пяток или десяток ратников, которых я прихвачу с собой для сопровождения, – не в счет, поскольку они сразу вернутся обратно.

А из вещей…

Я огляделся по сторонам.

Нет, гитару я конечно же возьму, но это, пожалуй, единственная вещь, а в остальном…

Получалось, тоже налегке.

– Так мы когда обратно-то? – тихонько, опасаясь отвлечь меня, осведомился Вратислав.

– Завтра поутру, – коротко ответил я и спохватился, кивнув на его повязки: – А ты сам-то выдержишь дорогу? А то, может, остался бы на пару-тройку дней. Тебе ж, как я понимаю, спешить уже некуда.

– На мне яко на собаке, – слабо улыбнулся паренек. – А поспешать бы надо. Мне б сызнова туда вернуться, чтоб Избура забрать – он ведь теперь искать меня учнет, а уж опосля можно было б и отлежаться.

– Ну-у, коль так, – неуверенно протянул я и согласился: – Ладно, заберем твоего Избура. – И, отправив парня отдыхать, засел за последнее письмо царевичу.

Писал долго, поскольку все время получалось нечто вроде завещания, а мне хотелось бы соблюсти иную тональность, куда бодрее, вроде: «Я ухожу, но я еще вернусь, только очень не скоро».

Истратив полночи на составление текста, где я еще раз перечислил ему все необходимые новшества и детально, по пунктам, с чего начинать каждое, но все равно добившись своего, я блаженно потянулся, представив, как всего через какой-то десяток дней залягу в горячую ванну, полную ароматной пены, надену наушники и буду наслаждаться, вспоминая былые приключения.

Теперь чуть поспать перед дорогой, и все…

Эпилог Друзей не бросают

Кони весело цокали копытами по проселочной дороге, унося меня все дальше от Москвы, а я никак не мог успокоиться, ругая себя на чем свет стоит.

Все равно получилось нечто вроде побега, то есть украдкой.

Ну не повернулся у меня язык сказать Годунову, что я уезжаю совсем не туда, поскольку он и без того смотрел на меня как-то по-особому, словно чувствовал нечто недоброе.

Главное, с чего я это взял, сам не пойму. Явно показалось, а на самом деле и близко такого не было. А вел он себя так растерянно, потому что… со сна, наверное, время-то раннее…

Да, точно со сна. Не проснулся толком, еле успев позавтракать, вот и…

А уж то, что глаза у него наполнились слезами, так это мне и вовсе привиделось, поскольку я и сам толком не проснулся, да и спал всего ничего.

А с Ксенией Борисовной мне тоже показалось. Ну откуда ей знать, куда я уезжаю и на какой срок, если я ничего не сказал, так что все эти немые вопросы в широко распахнутых глазах, вместе с болью, печалью и… еще кое-чем, мне просто… привиделись.

Скорее всего, возомнил я себе невесть что, а на самом деле недоспал, вот и мерещится всякое…

И вообще…

Если так по большому счету разбираться, то я их семье в няньки не нанимался, а даже если и так, то самое необходимое для них сделал.

От смерти их спас – раз, спокойное будущее в Костроме обеспечил – два и вдобавок провел такую рекламную кампанию, благодаря которой популярность престолоблюстителя выросла до уровня популярности самого Дмитрия Иоанновича.

Достаточно посмотреть, как радуются люди, завидев Федора, как здороваются с ним на улице, как улыбаются при этом, чтоб понять – требуемый результат достигнут.

Промежуточный, разумеется, поскольку мы с ним еще не в Костроме, но паренек все схватывает на лету, так что, по сути, я ему особо уже и не нужен.

Хотя он и повторяет все время, что без меня никуда, но это как у ребенка, который уже научился ходить, но еще боится выпустить надежную крепкую взрослую руку, которая, если что, непременно удержит от падения, и стоит в нерешительности, не в силах сделать свой первый самостоятельный шаг.

Ничего, сам пойдет как миленький.

Да, медленно, чуть покачиваясь из стороны в сторону, испытывая некоторую неуверенность и немного страшась, но пойдет, так что мое опекунство все равно кончилось, и нечего мне тут себя терзать и мучить.

Все! Шабаш! Конец! Финал!

Увольнение у меня… бессрочное. Между прочим, вполне заслуженное.

И точка! Хватит на этом!

Тут каждая минута дорога, так что лучше подумать о том, как успеть в назначенный срок, а не заниматься бесполезным самоедством.