Правдивый ложью

Правда, мой ученик быстро посерьезнел и напомнил мне:

– Ты, княже, сказывал, что опосля растолкуешь про грамотку. Прости, но уж больно диковинными показались мне твои слова, будто писана она не… – Он замялся, но после короткой паузы взял себя в руки и твердо произнес: – Не Дмитрием Иоанновичем, а тобой. Так что ж выходит, поддельная она? Тогда нам и впрямь смерть.

– Не совсем так, – замялся я. – Писана она действительно его рукой. Но потом, когда твой родич Семен Никитич подослал в Путивль монахов с ядом…

– С ядом?! – ахнул Федор, и даже Ксения мгновенно притихла, перестав плескаться водой.

Тьфу ты, черт. Неудачно как ляпнул.

Ну теперь делать нечего – придется выкладывать как есть. К тому же изрядную часть ему все равно надлежит знать. Хотя бы для того, чтобы любой поворот грядущих событий не стал неожиданностью.

Излагал я кратко, опустив ненужные подробности вроде расстрела, но Федор был дотошен в своих расспросах, потому вскользь пришлось упомянуть обрыв над Сеймом.

Годунова больше всего восхитило то, что я выжал из Дмитрия клятву не трогать их семью как раз там, во время моего расстрела.

Царевну же потрясло вообще все, и, хотя я закончил описание своих приключений достаточно быстро, Ксения и за это недолгое время успела дважды присесть за стол, дважды залиться слезами и столько же раз упорхнуть к рукомойнику.

– И что же теперь? – растерянно спросил Федор.

– Ничего, – равнодушно пожал плечами я. – Через пару дней поеду в Серпухов и там потолкую с ним еще разок, авось вразумлю.

– Вразумлю… – протянул он и встрепенулся: – Надобно было врата повелеть закрыть! – И сокрушенно вздохнул. – Теперь уж поздно – послал, поди, гонца Басманов. – Но тут же схватился за голову, вспомнив собственный недавний разговор с боярином. – Сами советовали, сами!

– И правильно советовали, – кивнул я. – Пусть сообщает. Я примерно даже знаю, что именно. – И, представив Басманова, склонившегося над листом бумаги и старательно выводящего буковку за буковкой, усмехнулся, мысленно процитировав:

А всему виной Федот,

Энто он мутит народ —

Подбивает населенье

Учинить переворот!..[25]

Царевич моей усмешки не понял. Пришлось пояснить:

– Авось к тому времени, когда я приеду в Серпухов, первый гнев у него спадет, и мне будет полегче с ним разговаривать.

– Не-эт, туда тебе ехать никак нельзя, – убежденно произнес Федор. – Он же враз повелит тебя казнить.

Я посмотрел на Ксению, которая после слов брата вновь залилась слезами и в очередной раз метнулась к рукомойнику, и негромко заметил:

– Не пугай сестру – ни к чему. Лучше вспомни Марка Аврелия.

– Делай что должен, – вздохнул он.

– Вот-вот. А там уж как бог даст, – изменил я концовку фразы римского императора. – Знаешь, царевич, чтобы человек понял, что ему есть для чего жить, у него должно быть то, за что стоит умереть, и невелика цена жизни того, кому ничто не дороже ее самой, уж ты мне поверь. Да и вообще, лучше умереть, пока хочется жить, чем дожить до того, что сам пожелаешь умереть, ибо последнее куда хуже. И… тсс. – Я прижал палец к губам, кивая на Ксению, уже завершающую очередное омовение, после чего громко произнес, обращаясь к ней: – Воистину, царевна, все эти белила и румяна только портили твой прекрасный лик. – И еще раз предостерегающе посмотрел на своего ученика.

– Впервой я так-то, – простодушно пояснила она. – Хотелось как лучше. – И вновь зарделась от смущения.

Попутно удалось решить и еще один щекотливый вопросец, причем к общему удовлетворению.

Выслушав мой деликатный намек на то, что с занятием царских хором Мария Григорьевна несколько поторопилась и надо бы их освободить, Федор невозмутимо разъяснил, что, оказывается, тут все правильно.

Мол, завсегда, когда еще Борис Федорович выезжал на богомолье или еще куда, в палатах всегда оставался кто-то за царя, который там дневал и ночевал.

– А уж престолоблюстителю сам бог велел, – усмехнулся он.

Правда, местечко для будущего переезда мы все равно подобрали, причем вполне приемлемое. Оказывается, в свое время, спасая людей от голода, царь затеял грандиозные стройки, в числе которых было и строительство некоего Запасного дворца.

Ранее на этом месте стояли деревянные терема сыновей Ивана Грозного, а Борис Федорович на месте их хором воздвиг здоровенное и почти пустующее сейчас здание аж на четыре этажа, причем все, кроме верхнего, каменные. Да и длина его впечатляла – не меньше пятидесяти сажен.

Располагался он весьма удачно – вслед за Благовещенским собором, Наугольной палатой и Сретенским собором, то есть занял место на юго-западе, вытянувшись длинной стороной вдоль кремлевских стен и упираясь одним торцом в Конюшенный двор.

«Вот и местечко для казармы ратников моего полка, – сразу осенило меня. – И компактно, и возле дворцовых палат».

Временно, конечно, а там, после того как поселится семья, будем решать дальше – не исключено, что часть переедет обратно в лагерь, а часть…

Да что там гадать и прикидывать – дожить надо.

– А может, иное место изберешь, братец? – робко попросила царевна.

– Воспоминания об оном месте у нас с Ксюшей худые, – пояснил Федор, заметив недоумение на моем лице. – Нас же Иван Чемоданов, когда бунт учинился, прямиком туда вывел от греха. Ох и натерпелись мы тогда страху. Друг к дружке прижались и в слезы. Так цельный день и проревели, а уж опосля, ближе к ночи, на старое подворье перебрались, кое батюшке от тестя в приданое досталось. – И тихо произнес: – Может, и впрямь нам лучше сызнова на дедово место переехать?

Я почесал затылок, прикидывая.

Нет, дедово место точно не подходило. Тогда будет это, как его, «потерька отечества». Ну что это за престолоблюститель, который проживает в обычных боярских хоромах, да еще овеянных столь дурной славой предшествующего владельца, то бишь Малюты Скуратова.

Попробовали поискать еще, точнее, искал Федор, а я уж так, на обсуждении и выбраковке предлагаемых им вариантов.

Если кратко, то со своей задачей я, к сожалению, справился гораздо успешнее, чем царевич, в том смысле, что забраковал все, что он предложил. Получалось, что надо оставлять первоначальное предложение – Запасной дворец.

В утешение я заметил, что все зависит от того, с какой стороны и под каким углом смотреть на вещи.

– Все относительно? – тут же припомнил Федор.

– Именно, – подтвердил я, еще раз про себя отметив, что как только доходит до теории, то мой ученик выше всяких похвал – и цитату нужную припомнит, и вставит ее к месту, и вообще…

Ему б еще практику освоить, и цены бы не было.

– А что ж хорошего-то, коль ревмя ревели цельный день, – не согласилась царевна. – Тут как ни погляди – все одно.

Федор надменно посмотрел на сестру – ну еще бы, философ, ядрена вошь, сейчас как выдаст, ух! – и уже открыл было рот для пояснений, но затем нахмурился, прикидывая.

– Живы ведь остались, – брякнул он наконец.

Кажется, я погорячился насчет теории. По сути правильно, но по форме… Однако сразу поспешил прийти на помощь, чтоб парень не уронил своего авторитета перед сестрицей.

– Федор Борисович правильно сказал, – подтвердил я. – Ревмя ревели целый день – это конечно же плохо. Но не забудьте, что этот дворец стал для вас в то же время и местом спасения. Если бы вас туда не вывели, то все было бы куда хуже, а так вы остались живы, а это куда важнее. Кстати, а где сейчас Чемоданов?

– От него в тот день долго допытывались, куда наша семья делась, да он молчал. Опосля бить принялись, ан Чемоданов и тут слова не проронил. Сказывали, что чуть ли не до смерти его ногами запинали. Мы уж с сестрицей как узнали, то исхитрились да весточку тайком послали к лекарям нашим. Ксюша перстня своего не пожалела, чтоб умолить хоть кого-нибудь из них Христа ради полечить болезного.

– Уговорили? – заинтересовался я, от души жалея старого ворчуна, который вдобавок оказался столь верным царской семье.