Страница 33 из 50
Оставалось лишь мысленно присвистнуть – хороши забавы у будущего патриарха.
– Я опосля повелел просьбишку оного чернеца сполнить, – усмехнулся царь, комментируя эти строки. – Отписал, чтоб убрали малого да выбрали к нему в келью старца, в котором бы воровства никакого не чаять. Мыслю, на старика Филарет свой уд не навострит.
Дальше в тексте были какие-то просьбы Воейкова и прочее, не представляющее для меня никакого интереса. Я перевернул лист, но на обороте лишь имелась пометка с датой, и все. И впрямь ничего дельного.
Разве только лишний раз удостоверился, что он не просто козел, а козел с голубой шерстью, вот и все.
Но это я знал и раньше.
Зато Борис Федорович разрешил мне переговорить с главой своего тайного сыска Семеном Никитичем, и сухонький старичок выложил мне все, что только знал, о неудачном мятеже Романовых и иже с ними.
Правда, при этом он недовольно морщился, очевидно негодуя, что я влезаю в его епархию, но выкладывал все подробно и ничего не таил.
Сразу после беседы с ним я ухитрился прокатиться до парочки деревенек в окрестностях Москвы, которые были отняты у Романовых и переданы Бартеневу-второму – человеку, который в немалой степени способствовал разоблачению сыновей Никиты Романовича.
Побеседовал и с ним.
Очередная мозаичная картинка в моей голове продолжала складываться, но уж больно неохотно – все-таки у меня кандидатом был пускай и липовый, но Смирной-Отрепьев, то есть не совсем тот.
Вот я и занимался тем, что отчаянно пытался уложить каждое стеклышко на свое место.
Те же, что никак не хотели ложиться в свои гнездышки, я до поры до времени откладывал в сторону. Глядишь, сам Лжедмитрий обо всем расскажет, когда я войду к нему в доверие.
А как раз в тот день, когда я узнал о хвори царевны, возможно, даже в те самые минуты, царские стрельцы под далеким селом Добрыничи дружными залпами из пищалей вместе с войском самозванца расстреливали и мою затею с выездом в стан самозванца.
Наповал.
Эх, кабы знать…
Глава 9
Несанкционированный побег
Меж тем сроки поджимали, а Ксения продолжала хворать, и становилось непонятно, почему обычная простуда длится так долго.
Значит, надо обойтись без крещения. И я твердо решил ближе к завтрашнему вечеру поставить перед Годуновым вопрос о своем отъезде ребром.
Однако наутро все переменилось, и весьма резко. За пару часов до полудня, то есть в неурочный час, по всей Москве раздался колокольный перезвон. Встревоженный народ высыпал на улицы, изумляясь и любопытствуя, что за повод.
Испуга, паники или смятения не было – уж очень радостную мелодию выводили колокола. Умели звонари придавать нужные интонации своим православным «орга́нам».
А потом на мое подворье вернулась проворная Юлька, которая всегда первой все вызнавала, и выложила всем, включая меня, свежие новости. Мол, радость у нас на Руси превеликая случилась. Разбит злодей самозваный.
Вчистую разбит.
Позже, уже будучи в царских палатах, я выяснил и подробности. Оказывается, рано поутру в Москву от князя Мстиславского с радостным известием прискакал, загнав по пути невесть сколько коней, молодой воевода сотник Михаил Шеин.
Получалось, что Добрыничи, под которыми была одержана победа, само собой, а то поражение, о котором я понятия не имел, – само собой. То есть никакого тебе «эффекта стрекозы». С одной стороны, хорошо, и я от всей души радовался, но с другой…
А как же теперь Квентин? Ведь если надобность в моей поездке отпадает, то иного пути для спасения шотландца мне уже не найти.
Или не отпадает?
Но, глядя на сияющее от радости лицо Бориса Федоровича – он вроде бы даже помолодел в этот день, разом распрямившись и скинув целый десяток лет, – я сразу все окончательно понял.
И точно.
Стоило после поздравлений с победой напомнить о предполагаемом побеге, как царь вначале просто досадливо отмахнулся, а потом, уже после вторичного напоминания, весело улыбаясь, заметил:
– Ныне, княж Феликс, можно и не спешить – видал, яко все обернулось? Сколь там, он сказывал, ляхов, литвы да наших воров побито вместях с черкасами, а то я запамятовал?
Запамятовал? Врешь ведь. Просто захотелось из чужих уст еще раз услышать подробности.
– Тысяч с пятнадцать и боле, – мрачно ответил я.
– Во как! – расплылся в улыбке он. – А живых людишек сколь в полон взято?
– Тысяч семь.
– Эва! – пришел в умиление царь. – Цельных семь тысяч. Ишь ты! Да пушки, да знамена! Ну порадовал меня князь. Такого, признаться, я от него вовсе не ожидал. А самозванец-то, самозванец, сколь хлипок оказался. Ну и людишки мои славно сработали – черкасы-то запорожские не просто так в бега ударились, немало им злата Мстиславский вывалил.
– Царевич сказал, что дочь твоя, государь, еще седмицу проболеет, не меньше, – попытался я вновь перевести разговор в нужное русло, но куда там, он и слушать меня не стал, торопливо замахав рукой.
– Да не о том ныне речь. Я к тому, что таперича и вовсе торопиться не след. Мыслится мне, что ныне тебе и вовсе отпала нужда ехать. Ни к чему оно. Мстиславский и без того Гришку ентого пымает.
– Какого Гришку? – не понял я.
– Да Отрепьева, – простодушно пояснил Борис Федорович.
– Так что, уже без меня точно узнали, кто он такой? – продолжал недоумевать я.
– А ты мыслил, что у меня на Руси, окромя твоих, и вовсе иных очей нетути, – мяконько захихикал-замурлыкал царь. – Вестимо, дознались. Он как раз о прошлом годе в Литву ушел. Поначалу-то я грешил, будто его иной человечек туда отправил, да куда как поране, но убедили меня, что он и есть Гришка Отрепьев.
Я машинально кивнул. Иной человечек, стало быть. А ведь правильно ты грешил на этого самого человечка, если только мы с тобой сейчас думаем об одном и том же. Не подвела тебя интуиция.
Или я где-то ошибся, решив, что в самозванцах ходит никакой не Гришка, а совсем иной – Юрий Смирной-Отрепьев, являющийся незаконнорожденным сыном бывшего боярина Федора Никитича Романова.
И как теперь быть?
Оставить все как есть?
Нет уж. Придется тебе, государь, выслушать и иную версию. А то подумаешь еще, что сын князя Константина хоть во многом и хорош, и видения от отца унаследовал, но как следователь – в подметки людям из ведомства Семена Никитича не годится, а это не дело.
Леший с ним, с Отрепьевым, в иное время, пока не довел бы все до последней точки, я и дергаться не стал бы. Не созрел мой пирог до конца, подрумянился только, но внутри сырое тесто и из печи вынимать ой как рано.
Но надо.
Иначе мне не спасти Квентина, а долг платежом красен, и я не собираюсь успокаиваться, пока его не выплачу. В этом отношении я – идеальный заемщик для любого банка.
Вздохнув, я принялся выкладывать то, что мне удалось нарыть.
Надо отдать должное Борису Федоровичу – поначалу слушал он меня очень внимательно. Однако где-то под конец рассказа я понял, что царь несколько заскучал – и взгляд рассеянный, и огонек в глазах потух. А когда я закончил, он лишь разочарованно заметил, что…
Впрочем, повторяться не стану. Скажу лишь, что Годунов выставил все те аргументы, которые я уже знал. Крыть их мне было нечем, особенно сейчас, после известия о поражении самозванца под Добрыничами.
Под конец же он заметил, что переиначивать ни к чему, чтоб не возникало путаницы. Пусть уж вор ходит под одним и тем же именем, благо что ходить ему осталось совсем немного.
– А что тогда с Дугласом станет? – на всякий случай уточнил я, но этот сытый кот на Масленице, которого сейчас отчетливо напоминал царь, вообще не собирался думать о подобной ерунде.
– Все опосля, – нетерпеливо отмахнулся он. – Ты мне лучше о другом поведай: кого бы за ним в погоню послать? Опаска у меня, что тамошние воеводы медлить учнут. Мол, победу учинили, так теперь можно и на печь.
– По мне, так лучше Басманова нет. Вон он как под Новгородом-Северским бился.